Записка жгла ладонь, как если бы Ясмин без перчатки вынула из горячей печи уголь.

Где можно прочитать, чтобы никто не побеспокоил? Чтобы никто не увидел?

Из сада раздавался щелкающий звук: подрезают цветы, туда никак нельзя.

Быстрым шагом дочь Мехмет-паши прошла коридор и влетела в свою комнату. Нармин, слава Создателю, бегает где-то. Теперь услать служанок. Создатель, как жаль, что нельзя закрыть дверь изнутри!

- Эмине, голова болит, сегодня жарко. Пусть сделают мятный щербет. Только будь так добра, сорви свежую мяту в саду, лучше подействует. Я подожду. Чилек, пожалуйста, сходи к матушке и спроси у нее зеленые нитки. Мои закончились. Мне нужны те, что перевиты серебряной нитью.

Еле дождалась, когда осталась одна. С раскрасневшимися щеками, охваченная внутренним трепетом, состоявшим из сомнений и надежд, радости и страха, Ясмин вынула записку, торопливо развернула ее, но прежде чем пробежать глазами, провела пальцами по бумаге. Юной османке понадобилось несколько секунд, чтобы буквы не расплывались перед глазами. Но когда буквы сложились в слова, земля ушла у нее из-под ног. С гор сошла лавина. Океаны вышли из берегов, звезды и кометы промчались в шаге от нее, осветив своим сиянием душу. Осень сменилась зимой, потом весной и летом за один краткий миг.

Она накрепко прикрыла рот рукой.

Юным саженцам необходима опора, чтобы выстоять. Юные души  не всегда могут справиться с поворотами судьбы в одиночку. А для того, чтобы кому-то довериться, необходимо большое мужество. Ясмин чувствовала, что не в состоянии нести груз тайны одна. Но к кому может она обратиться?

Прошло несколько томительных часов, мать с Нармин уехали за покупками и она, наконец, решилась.

- Айла-абла, ты не отдыхаешь, я не побеспокою тебя?.. - покои невестки находились совсем рядом.

Прийти к жене брата: это показалось ей единственным возможным решением. Рассказать матушке? Немыслимо. Сестре? Она ещё дитя, хотя младше всего на год. Да и поделиться с ней значит поделиться со всем светом. Она растрезвонит на все четыре стороны. А Ясмин нужен был совет. Слишком хорошо она понимала, что от совета, который ей дадут, и от того, примет ли она его, зависит вся ее будущая жизнь.

- Я принесла тебе смесь орехов, там ещё изюм. Такой крупный, сладкий… Тебе понравится. Ну зачем ты встала! Неужто я сама не подойду?

Воистину, чудо рождения не дается женщине легко. Кроме того, нельзя забывать о Баязиде, живом, шаловливом, говорливом. Он не любил сидеть на одном месте, как любой ребенок. Это добавляло Айле хлопот. Он ещё не имел своей комнаты и находился при матери, но вскорости должен был переехать на мужскую половину, комнату уже обустраивали, о чем мальчуган с гордостью твердил всем и каждому. Шехназ-хатун, тетки, служанки, разумеется, сейчас принимали большую часть огня в виде неуемного и тайфуноподобного детского нрава на себя. Кроме того, с удовольствием проводил время с Баязидом и его отец: ещё бы, Селим соскучился по сыну и скоро ему опять уезжать…

Ясмин села на мягкий диван рядом с невесткой. На прямой вопрос опустила глаза.

- Пока Баязид у учителя, дай настоящий отдых своей спине и ногам, абла. Не вставай лишний раз. Часа не пройдёт, как этот маленький самум на двух ногах снова захочет твоего внимания… Но ничего, скоро и брат вернётся с верфей, Селим так по вам соскучился… Они с отцом обещали скоро управиться. Соберемся все на ужин… Машалла, как хорошо.

Бейза-хатун скрылась за дверью, прозвучали, удаляясь, её степенные, тяжеловатые шаги. Ясмин сделала глоток воды. Стало чуть проще говорить.

- Нет, рука болит не так сильно, дело не в этом. Абла… Мне нужно… Я хотела… - Ясмин кусала губы, теребила край рукава, - но сперва пообещай, поклянись Пророком, что не расскажешь ни единой живой душе, ни родителям, ни брату Селиму. Мне некому больше довериться, - на лицо опять набежала краска, - Я понимаю, что пришла бы с этим к старшей сестре, а моя старшая сестра это ты. Только прошу тебя, - умоляюще сказала она, - никто не должен знать. Или я промолчу и никто и никогда из меня больше слова не вытянет, ты меня знаешь.

Дочь Мехмета решительно сдвинула тонкие брови, сомкнула губы и вскинула на невестку выжидающий и беспокойный взгляд голубых глаз, выискивая в её лице решимость держать слово. О, если Айла вопреки просьбе решит поставить в известность отца и матушку!

- Дай слово, абла. Дай слово, прошу тебя, и сдержи его.

Без обещания она ни за что не начала бы этот разговор.

Говорят, благими намерениями вымощена дорога в ад. Мы не можем согласиться с этим вполне. Если речь о земной жизни, которую ломают из лучших побуждений и превращают в преисподнюю на земле, то безусловно. Сколько слабых, не успевших ещё окрепнуть душ были лишены малейшего шанса на луч света из-за чужого благонравия! Им не дали возможности совершить собственные ошибки, иногда пойти на безумство, а заодно не позволили попытаться быть счастливыми. В этой смертной скорбной юдоли и так немного счастья. И сколько потухших глаз, сломанных крыльев, безвольно обвисших плеч, разбитых жизней. А бывает и так, что не в силах бороться и перечить силам земным и небесным (как они полагают), не в силах выносить сжигающий их огонь, отчаявшись, юные неокрепшие души решают прекратить свои земные мучения. Страшный, эгоистичный шаг, но можно ли осуждать их за это? Мы не согласны, повторяем, что в таком случае они, жертвы чужих благих намерений, оказываются в аду. Бог наверняка милосерднее, чем люди. А если так, то пусть это будет особый круг, подобный тому, что описал гениальный поэт из неверных, который будет прославлен в веках и чтим потомками спустя сотни лет. Он поселил туда греческих и римских героев, ученых, поэтов и врачей, а также женщин, повинных лишь в том, что их обесчестили, как Лукрецию. Их участь это безболезненная скорбь, полагает этот поэт. Мы же хотим верить, что скорби не будет места, если души, которые потянулись друг к другу на земле и не могли существовать друг без друга, встретятся в ином мире.

Но мы отвлеклись, вдруг вспомнив печальную участь героев известных трагедий, а также великого множества трагедий неизвестных. Мы не хотели внушить читателю грустные мысли, а лишь напомнить, как хрупки души человеческие и как бережно следует относиться к душе, доверившейся тебе.

- Знаю, что любишь, я отвечаю тебе взаимностью, абла, - отвечала юная османка, взяв невестку за руку, - однако из любви порой случается всякое, - она качнула головой, - Легче всего и ненароком губит человека тот, кто хочет ему добра, разве нет? Но я тебе полностью верю, это была страшная клятва, о такой я не просила, - она широко распахнула глаза, - тем более в такое время. Что ты! Дай Аллах моему племяннику, ему или ей, благополучно увидеть этот свет и здоровья.

С розовых губ слетел тихий вздох.

- Что же… Если я доверилась, то пойду до конца. Вот. Прочти.

Вынув из-за рукава записку, она протянула её жене брата. Пришлось перешагнуть через собственные чувства. Передать в любые другие руки такое письмо... Это позволить прикоснуться к самому сокровенному. Но пришлось это сделать, чтобы исключить малейшее заблуждение, ибо каждое слово имело значение. Разве можно пересказать, как плещет вода в чистом озере? Как растёт в горах цветок? Как пахнет земля после дождя? Как можно пересказать искреннее и пылкое признание человеческого сердца?

Залившись румянцем, с блестящими глазами, она затаила дыхание, пока Айла пробегала взглядом эти строки, которые никогда и никому не следовало бы показывать, сохранить, как сокровище. Однако совет сейчас был ещё ценнее, и она хотела, чтобы советчица сделала вывод из всего целиком, вплоть до последней буквы.

Отредактировано Ясмин-хатун (2023-07-06 15:11:22)

- Абла, - с легким упреком протянула Ясмин. Айла все ещё говорит с ней как с ребенком! Что может быть досаднее для девушки в пятнадцать лет? Она смущалась и ощущала себя совсем неопытной перед тем, кто так жадно ждал от нее ответа. Однако вместе с тем под его восхищенным взглядом тогда, в саду, и сегодня, сквозь прорези ширмы, ее женская гордость просыпалась и расцветала, подобно закрытому доселе бутону. Сейчас, принимая столь важное решение, она чувствовала себя совсем взрослой.

- Я поняла каждую строчку из записки. Даже больше чем поняла: я перечитала её много раз, - призналась юная османка, - искала смыслы в каждой букве, в том, какое выбрано слово, в почерке.

Святая правда. Смущенная, ошеломленная, дочь Мехмета  прекрасно понимала, что ее ответ решит как ее будущее, так и (немыслимо!) будущее другого человека. И она пыталась, как могла, из пылкого, но короткого письма понять, что за человек этот красивый адъютант Али-паши.

- Я хорошо понимаю главное: я знаю, что от моего ответа зависит моя жизнь, - тихо сказала она, не отнимая руки, - И его. Я успела очень много передумать за эти часы. И вот что... Никто никогда не смотрел на меня так. Никогда. Я словно умерла и воскресла. Не знаю, может ли Аллах вложить в сердце человека истинную любовь за такое ничтожно короткое время, но видимо может, он на то и Аллах, раз Махди-челеби предоставил мне решать свое будущее. Он, кажется, действительно любит меня. И будет любить, я это чувствую. Я робею перед ним как ребенок, но мне не страшно. Моё сердце откликается, - она положила ладонь на грудь, - всю ночь его лицо стояло у меня перед глазами. Мне кажется, протяни он руку и позови меня, я пошла бы за ним не сомневаясь, и не спросила, куда он ведет меня. Чего же мне ещё ждать? Испугаться, что все так скоро, что я его совсем не знаю?… Но я знаю, что он морской офицер, а мне хорошо известно, чем живет моряк. Даже слишком хорошо, как будто мы давно знакомы. А остальное я прочла в его глазах. Мне достаточно. Другого я знала бы не больше. Испугаться, что я должна сперва решить сама, а не покориться воле родителей? Испугаться, разбить ему сердце, просто потому что струсила? Чтобы потом всю жизнь, сидя у очага другого мужчины, вспоминать этот взгляд? Как малодушно это было бы! Малодушно и лживо. Разве ему легко далось так быстро решиться? Не думаю. Но он отважный и смелый офицер, а я так мало видела и так мало знаю… Но я знаю одно: я хочу быть достойной его, - твердо закончила она, - Если я струшу, то непременно получу по заслугам от судьбы. Я стану женой и матерью, но я никогда не испытаю того, что Всевышний вкладывает сейчас в мои руки. Никогда.

В ужасе от этого слова, тяжёлого, как неподъемный камень, полного безысходности, самого страшного слова в подлунном мире, она коснулась пальцами своих губ, которые не знали еще поцелуя. «Никогда». Ее вдруг обезоружила мысль, что в таком случае к ней прикоснется кто-то другой. И осознание показалось совершенно невыносимым. Эти мысли, слишком чувственные для девичьей  стыдливости, заставили вновь вспыхнуть румянцем ее щеки.

- И это будет худшим наказанием. От меня ведь ждут только одного, короткого слова. Нужно только решиться и перебороть свою робость. Я не откажу ему, Айла, я не хочу другого мужа. Не хочу. Я отвечу ему согласием.

Рассказ невестки о давних событиях вызвал улыбку на чуть побледневших от волнения губах. Как ей это нужно было сейчас, после судьбоносного решения. Когда она сказала решающее слово, будто груз упал с ее плеч. Теперь она готова была лететь дальше, словно ей были дарованы крылья. 

- Никогда брат об этом не рассказывал! Они вместе с Орханом, через забор? Записка в обуви? Аллах милостивый, вот безумцы! - и она рассмеялась, хотя ещё пару минут назад была так серьезна. Тяжёлая, полная раздумий и опасений ночь осталась позади. В голубых глазах появилось нечто, чего в них не было раньше. Взгляд обрёл целостность и глубину и детская наивность уступила место надежде на будущее. Теперь она не дитя.

Отредактировано Ясмин-хатун (2023-07-07 22:00:37)

- Ничего, абла, ничего, уже скоро мой племянник или племянница уже родится. Все с нетерпением этого ждут. И конечно я с удовольствием прогуляюсь с тобой. Ты сказала, я даже смогу поговорить с Махди-челеби? О, Айла! Я боюсь, правда, что не смогу выдавить из себя ни слова... - Ясмин спрятала горящее лицо на плече невестки, - но я должна с ним поговорить, потому что в письме всего не скажешь.

Ты права. Вас с братом сговорили родители, как и следовало, но после никяха вы приглянулись друг другу. Это большая удача. Брат Селим молод, он хорош собой и любит тебя. Остались довольны и вы сами и семьи. Вам повезло, очень повезло.

Но... - она подняла лицо, на черты которого вновь легла тень беспокойства, - а что если у отца другие мысли насчёт моего брака? Он неоднократно говорил мне, что выбор уже сделал и я даже видела того, кого мне предназначили в мужья: сын Халиль-паши, Кюршад. Вспомни, мы ходили на пятничный намаз и матушка сверху, с женской половины, показала его.

В молодом человеке в его двадцать лет за версту (и даже с высоты женского этажа, сквозь деревянную решетку) угадывался без пяти минут вельможа, притом потомственный. Такие манеры не приобрести, если не впитал с молоком кормилицы. В развороте плеч, в манере держать голову, в слишком роскошном для молитвы парчовом халате, в аграфе на чалме... В божий дом не заходят с оружием, но на его бедре легче легкого представлялась сабля в таких ножнах, ценность которых явно важнее баланса самого клинка. Вскинутый подбородок с холеной бородкой, хищновато-надменный взгляд черных глаз, жест умелого придворного, на губах самоуверенная улыбка...

- Какой надменный, - шепнула тогда Ясмин матери.

А Шехназ-хатун, очень любившая дочь, считала очень уместным и полезным такой поворот: Ясмин чуть больше положенного витает в облаках, ей достанется муж, что крепко стоит на ногах. Пусть уравновешивает ее воздушную суть. Да и семья прекрасная. Союз с ними большая удача. В общем, для сговора ожидали лишь удобного момента, когда девушка чуть окрепнет.

- Ты уже будто расписала мои ладони хной, абла! А что если отец откажет? Если так, все будет кончено. Я боюсь, Айла: у меня совсем нет уверенности, что отец согласится. А без одобрения родителей не может быть и речи, я никогда не поступлю против их воли. Я могу попытаться объяснить им, но пойти против - никогда. Ни о каком побеге не может быть и разговора, я не совершу такой грех. Если отец не захочет нарушать свои планы и откажет? Что тогда? Но ты говоришь, брат и отец хорошо относятся к Махди-эфенди, дай Аллах, это дает мне надежду. Потому что за другого я не выйду.

Отредактировано Ясмин-хатун (2023-07-10 20:31:08)

«…Предстоящая битва, в которой я приму участие»… - вспомнились слова из письма.

Тонкие золотистые брови девушки, обычно полукруглые, приобрели излом - как ветвь дерева, которую без необходимости надломила чья-то равнодушная рука. Губы  дрогнули, но она справилась с собой и удержала слёзы, не позволив им выступить. Дочь воина не может проявлять слабость в таких вещах. Однако ее глаза влажно блеснули.

- Я знаю, это будет великая битва. Но Бог не может быть настолько жесток, я в это не верю, абла. Иначе зачем всё было? Зачем эта случайная встреча? Если так… Если… - она опустила веки, сглотнула ком, сдавивший горло, не дала ему подняться выше, и Ясмин вновь взметнула ресницы, - тогда это слишком злая шахматная партия, злая и бессмысленная. Он вернётся. Говорят, бьешься гораздо успешнее, когда знаешь, что тебя ждут. Не знаю, правда ли это, но если так, то Аллах послал эту случайную встречу, чтобы укрепить его руку.

... Или чтобы смерть от руки неверных была чуть слаще, - подсказал внутренний голос, леденящий, будто зима наступила раньше времени.

Ясмин не поддалась этому голосу и заставила его замолчать.

- Я напишу, абла.

Сев за стол, она окунула калам в чернила и перо забегало, заскрипело по бумаге, справа налево покрывая лист убористой вязью.

«Эфенди. Благодарность, которую я испытываю к вам, побудила меня совершить недозволенное и взять записку. И я не пожалела об этом, потому что ваше признание тронуло меня. Ваша искренность искупает вашу дерзость. Я нахожу одинаково уважительными все причины, которые вы приводите, посему не сочла ваше письмо нарушением почтительности. Прошу и вас быть снисходительным ко мне, ибо доселе никто, кроме моей семьи, близких и знакомых женщин, не видел от меня ни строчки.

Если вы читаете мой ответ, то потому, что ваше чувство взаимно. Поскольку вы уверены в вашем решении и оно продиктовано вашим сердцем, как вы пишете, то и я верю вам. Успокойте ваше сердце: по воле Всевышнего и в случае согласия моих родителей я готова соединить мою судьбу с вашей и идти за вами туда, куда вы позовете меня».

Отредактировано Ясмин-хатун (2023-07-12 19:57:43)

От прикосновения губ к запястью, этого первого в её жизни поцелуя, Ясмин замерла. По всему её существу разлилось неизвестное доселе чувство. Будто летит на тебя табун белых как морская пена крылатых лошадей, но не сбивает с ног, а проходит насквозь теплым ветром. Касается то шелковистой гривой, то крутым боком, то серебристо-серым бархатом морды. Даже слышен был дробный цокот копыт: это кровь звенела в ушах. А затем одна из них подхватывает тебя на спину и ты видишь, что на широкой спине распахиваются крылья и ты взмываешь ввысь.

-  С таким красивым марабутом пустыня перестанет быть пустыней и превратится в цветущий сад. И благостный летний дождь заменит песчаную бурю, - ответила девушка, проводя прохладной узкой ладонью по высокому смуглому лбу бербера, - Только все останется так, как устроил Аллах, потому что пустыня вас не получит. Хватит с нее уже дервишей и довольно уже того, что мне придется делить вас с морем, как моя мать делит моего отца.

На приглашение дочь Мехмета отрицательно покачала головой.

- Нет, - ответила она, смягчая отказ нежной улыбкой, - нет, это невозможно, ни в коем случае. В вашем доме я могу оказаться тогда и только тогда, когда вы введете меня в него женой. Таковы османские нравы. Нельзя.

Не искушай меня, абла, - обернулась она к невестке, - есть пределы, за которые нельзя заходить, да и тебя я не подвергну такому риску, ты и так достаточно помогла нам.

И снова взглянула в синие глаза снизу вверх.

- Если Айла-абла сможет сопровождать меня, то завтра в пять часов вечера я буду в книжной лавке Ракель-хатун. Там есть укромный дворик, мы сможем увидеться и поговорить, никто нас не побеспокоит.

Она вынула из рукава маленький шелковый вышитый платок, поднесла к своим губам, как если бы это был настоящий поцелуй и вложила в руку молодого человека.

- Прощайте, до завтра.

Подхватила юбки, убежала быстро, трава бесшумно приняла легкие девичьи шаги: не обернулась, ибо иначе не нашла бы сил уйти.

Отредактировано Ясмин-хатун (2023-07-29 12:04:49)