Vive la France: летопись Ренессанса

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Vive la France: летопись Ренессанса » 1570-1578 » L'est » Ясмин и Махди. Глава I. Стамбул, сентябрь 1571 года


Ясмин и Махди. Глава I. Стамбул, сентябрь 1571 года

Сообщений 1 страница 16 из 16

1

Молитвенно звучит начало строк:
«Нет Бога, кроме Бога, — вечен Бог!
Он видит явь и скрытое от глаз,
Он создал перл и огранил алмаз.
Властитель неба и Семи планет,
Серебряным созвездьям давший свет.
Он мрак ночной сияньем дня сменил.
Любовью наше сердце окрылил.
Садам и пашням вешний дождь послал,
Помощником нуждающихся стал».
И торопясь, едва успев вздохнуть,
Меджнун стал излагать посланья суть:
«Покой утратив, я письмо пишу
Той, в чьей душе прибежище ищу»...

...Газель с невинной робостью в глазах
Властителей земли ввергала в прах,
Арабская луна красой лица
Аджамских тюрков ранила сердца.
И эту восхитительную сласть,
Чтобы никто не смел ее украсть,
Отец Лейли и весь достойный клан
Оберегали словно талисман.

Низами Гянджеви. Лейли и Меджнун

Отредактировано Ясмин-хатун (2023-06-15 14:53:48)

+3

2

Ясмин, сколько помнила себя, считала дни до конца лета.

Месяц сафар, который примерно соответствует сентябрю у неверных, многие считают злополучным. Говорят, работа в это время окажется напрасной, усилия не принесут успеха, а брак непременно будет несчастным. Старые суеверия, но именно в этот месяц заболел Пророк и вскоре умер. Не любят сафар добрые мусульмане.

Дочь Мехмет-паши всегда ждала осень с замиранием сердца. Ждала, когда воздух перестанет плавиться и дрожать от зноя и станет прозрачным и сладким. Ждала, когда он запахнет каштанами и начнут кричать уличные торговцы, зазывая прохожих купить каштаны прямиком с жаровни. Ждала, когда пойдут дожди, напитают иссохшую в ожидании землю. Когда земля, утолив наконец жажду, начнёт источать глубокие ароматы, которыми невозможно надышаться. Когда полетят по ветру мерцающие паутинки. Когда солнце перестанет так сильно палить, начнёт мягко греть и можно не жмуриться. Когда небо потеряет свой однообразный, пронзительный, скучный синий цвет, станет ниже, кажется, только руку протяни, и поплывут по нему бородатые низкие тучи. Когда виноградные листья окрасятся в теплый багрянец, да и вся остальная кричащая буйная зелень, успевшая с весны набить оскомину, начнёт менять цвет. Когда гранаты окончательно поспеют и нальются соком. Когда море утратит лазурь и безмятежную гладь и покроется белоснежными барашками: стальное, неспокойное, ревущее по ночам и бьющее волнами в берег. Отец во время сильных осенних штормов в Стамбуле, как и брат, а из взгляда матушки тогда исчезает тщательно ею скрываемое беспокойств. Гармоничное, гордое лицо с едва лишь заметными морщинками в углах прекрасных глаз мягчеет и начинает источать легкое мерцание. С уст не сходит улыбка, которая так ей идет и делает ее еще моложе.

Родилась Ясмин осенью и будто переняла у времени года задумчивость и застенчивость. Росла хрупкой, детские болезни они с сестрой переносили совсем по-разному. Более крепкая Нармин обходилась самым легким течением, считанные дни и почти здорова, а с Ясмин лекарям приходилось трудиться не на шутку, чтобы буквально вырвать дочь паши из когтистых лап Азраила. Семья окончательно выдыхала лишь спустя несколько недель. И ещё какое-то время, разумеется, дитя не выпускали из дому даже в сад. Взрослея, окрепла, но была похожа на рисовый стебель, хотя, созрев, приобрела нежные женские изгибы: высокая, с тонкими ломкими запястьями. Тонкий стан, точеный профиль, длинные, гибкие руки как крылья чайки, кажется, взмахнет ими и оторвётся от грешной земли, тонкая ранимая шея, алебастровая кожа, как у северянки, под которой можно было рассмотреть биение крови, и с голубыми прожилками на висках. За столом ей всё норовили дать лишний кусочек, но оставалась хрупкой. Негромкий голос, мягкий нрав и чувствительное, сострадающее сердце - к людям и животным. Не по годам вдумчивая, она с удовольствием слушала, как чтица нараспев читает Коран. И если та особенно увлекалась и доносила слова Священной Книги с должным чувством, то Ясмин, растрогавшись, могла и не заметить, как по ее щекам текут слёзы.

Требовательная к себе, не выходила из-за стола до тех пор, пока урок не был переписан так, как она считала нужным, даже если учитель ее хвалил, а пальцы были уже все сплошь в чернилах.

Если привязывалась к кому-то, то глубоко и всерьёз.

Бывало, что смотрела на сестру с недоумением, зачастую даже с испугом и иногда с легкой завистью, хотя очень любила её. Нармин другая. Всё делает быстро, быстро загорается и быстро остывает, не в состоянии долго усидеть на месте, заливисто смеется без стеснения, может заговорить с кем угодно, порой даже довольно дерзко. Воспитаны обе во всех традициях и та, когда нужно, прекрасно умеет потупить взгляд, как подобает благонравной девице. Но даже когда её лицо скрыто, то глаза так и пылают над покрывалом, словно два угля, а румяные губы смеются.

Михримах-султан, знавшая обеих сестер с их младенчества, тоже смеялась:

- Вот у меня на руках Михримах: встреча Луны и Солнца. На одном колене Луна, а на другом Солнце. А почему меня моя почтенная матушка так нарекла? Потому что ей понравилось имя.

Словом, Ясмин всегда ждала осень. А в этом году особенно ждала.

Наконец под ногами начали все чаще попадаться лёгкие, шуршащие опавшие листья. Покрывать дорожки. Ещё тепло и не успели пойти дожди, но её время уже пришло.

Намечался большой праздник: сюннет* подросшего племянника, Баязида, первенца брата Селима. Кроме того, ожидалось, что обрезание совпадет еще с одним событием: по всем срокам у маленького виновника торжества вот-вот должен был появиться на свет брат или сестра и тогда одно торжество перетечет в другое. Селим с его служебными разъездами не мог бывать дома часто, но хотел сам взять новорожденного на руки и наречь ему имя. К тому же ислам не приветствует расточительство, объединять события считается разумным и уместным.

- Веди себя как следует, - шутливо внушала Ясмин еще не рожденному племяннику, - не вздумай поторопиться и лишить праздника свою мать, она это заслужила, так что прояви, пожалуйста, терпение. Мы ждем тебя как раз вовремя, уже после сюннета твоего старшего брата, слышишь?

Можно будет натанцеваться вволю, наслушаться лучших музыкантов, налакомиться всласть, налюбоваться акробатами, напрочь отбить ладоши. А ещё, как велят традиции, праздник разделят несколько мальчиков, подходящих по возрасту, поэтому праздновать будет весь квартал. Кирве, восприемником Баязида, который успокаивает ребенка до, держит во время и опекает после, должен был стать капудан-дерья, Улуч Али. Теперь его должны были связать с семейством тесные узы, ибо кирвелик, кумовство, по законам ислама не даёт права вступать в брак детям породнившихся этим духовным родством.

Какая молодая девушка не любит праздники? Читатель, мы надеемся, не остался в заблуждении насчет юной дочери Шехназ-хатун. Ясмин не была исключением: её натура вовсе не мешала ей веселиться.

Пока же до праздника оставалось ещё несколько дней, можно было готовиться: в саду, в резной ореховой ажурной беседке, соединять различные масла, чтобы приготовить новые духи. Этим и занималась дочь Мехмет-паши в компании сестры и невестки, одновременно обсуждая наступающие события.

Есть что-то завораживающее в том, как соединяются запахи. Как одна только ничтожная капля меняет всё: может раскрыть ноты так, что звучание аромата вознесет до Небес, а может безнадежно испортить. До переломной эпохи, когда итальянец Франжипани догадается растворять ароматные порошки в винном спирте, пройдет ещё какое-то время. Однако и по сей день спиртовые духи не могут сравниться с масляными.

А на тот момент люди давно уже научились с помощью водяного пара получать благоухающие эссенции из цветов, трав и разнообразной древесины, дубовыми прессами выжимать фруктовую кожуру, семена и орехи, приручать и удерживать во флаконах дух смол и животных секреций. А Ясмин успела уже узнать, что цветок жасмина, ее цветок, с восходом солнца теряет свой аромат.

Словом, женщины в своей части сада были погружены в царство ароматов, склянок, медных блюдец с пряностями и масел. Ясмин колдовала над сухими духами и собиралась смешать растопленный на водяной бане воск с горячим маслом, как вдруг неудачно потянулась за смолой и масло плеснуло ей на неприкрытое тканью запястье, прямо на тонкую нежную кожу над невесомой плетеной цепочкой серебряного браслета.

Девушка вскрикнула, оставшееся масло выплеснулось на траву, распространяя вокруг цветочный запах, который мог легко сбить с толку и заставить забыть, какое сейчас время года, и на глазах невольно показались слёзы.

Скрытый текст

*Обрезание

Отредактировано Ясмин-хатун (2023-06-17 09:43:49)

+4

3

Сын погонщика верблюдов Дабира, Махди-хаким, Махди-челеби,  в отличие от своего начальника, Стамбул любил: он здесь учился в медицинской школе при больнице Хасеки-султан, это было славное время, Иншалла!

Приемный отец, бездетный кадий Юсуф-паша, да продлит Аллах его годы, приютивший нищего сироту, укравшего лепешку из его корзины на тунисском рынке, почтенный кади, конечно, мечтал об Эндеруне для своего сына, но Махди уже перерос возраст приема в Эндерун и хвала Аллаху!  Обучение в медицинской школе давало куда больше свободы, а профессия врача куда больше перспектив, чем должность придворного слуги.

Махди полюбил Стамбул: это было время юности, время первой любви с быстрым обменом взглядами и улыбками, ловимыми на лету с замиранием сердца и шепотом через решетку окна, время веселой компании друзей-сокурсников, время прохладной тишины библиотеки. Хорошее время! И город хороший. Шумный, многоликий, с криками чаек, утонувшими в садах белыми крышами домов и тонкими башнями минаретов.

Начало осени в Стамбуле  тоже хорошее время! Небо над Стамбулом синеет. Не так, как дорогие сердцу волны Средиземноморья, но все же синеет. А нет для амазаха (бербера) прекрасней синего цвета, такого яркого и в тоже время умиротворенного, расцвечивающего однотонные пейзажи пустыни и отраженного в синих глазах народа Махди. Впрочем, не говорите ему, что пустыня однотонна. Он рассмеется. В пустыни жизнь. В пустыне лучше ощущаешь бога. Там можно с ним остаться наедине. А ещё, в пустыне есть вода. Махди пройдет всю Сахару от колодца к колодцу, от тайного родника в пещере к тайному роднику в гроте. Не спрашивайте, как он находит воду. Махди её чувствует.

Потом …потом был плен у мальтийцев по пути домой в Тунис, чтоб им быть удушенными собственными языками, собакам! Было пять лет тяжкого плена на промасленной галере под красным знаменем с белым крестом. Махди мог бы легко купить себе комфорт, признавшись, что он врач. Иншалла, пусть ему отрубят руки прежде, чем повесить, Махди обучен лечить людей, а не мальтийских тварей! Когда галерников освободила флагманская Аль-Бахт реиса Улуча Али-паши, Махди перешел в его команду и вместе с калабрийцем топил госпитальерские корабли и убивал мальтийцев везде, куда доставала его рука и абордажная сабля, не щадя никого. Ненавидеть амазахи умеют, они не забывают ни зло, ни добро.  И конечно, он обнял приемных родителей. Поседевшие и сгорбленные, с потухшими глазами они его дождались. Но ведь дождались! И по сей день живы, храни их Аллах.

Сейчас паша был зол. Спуск галер на воду затягивался, а в Эгейском море с востока уже надвигалась могучий, как грозовая туча огромный флот неверных, турецкий флот располагался в Греции на берегу Коринфского залива. Алжирскому бейлербею  надо уже быть на заседании штаба, а эти стамбульские леванды как всегда телятся и флот не на  воде!
Паша нервно кусал кончик роскошного подкрученного уса, двигая резные фигуры шахмат-чатуранги в ажурной беседке, коротая время за игрой и щербетом с хозяином дома Мехметом-пашой в обществе своего адъютанта Махди ибн-Дабира и сыном хозяина Селимом-беем.

- Мне надо успеть с флотом в Коринфский залив, храни нас от все бурь и туманов Аллах. Тебе, дорогой мой хозяин, тоже. Нас ждут в Коринфском заливе. Очень ждут. А твоей невестке надо успеть родить тебе внука до твоего отъезда, чтобы ты успел взять его или её на руки, поскольку, грядет битва, которой мир не видел. Нам надо успеть, дорогой Мехмет, надо успеть. Но пока никто не спешит - ни инженеры-строители, ни твоя жена, Селим.

Как вдруг женский крик прервал речь бейлербея, отец и брат узнали голос Ясмин и все присутствующие устремились на возглас, ломая ветки кустарников и топча цветы.

Отредактировано Махди-челеби (2023-06-19 01:18:58)

+2

4

- Машалла! Какой нетерпеливец. Тебе дай волю, ты бы хоть сию минуту ринулся в атаку и устроил канонаду, паша, - усмехнулся Мехмет, - всему свой час, друг мой Али, всему свой час. Я утром был на верфях. Там не то что не спят, они, кажется, не отлучаются по нужде, как галерники. Перед смертью не надышишься, вроде бы так говорят в твоих Европах, Селим, сынок, а? - адмирал рассмеялся обратившись к сыну, но тут же посерьезнел.

- Они прекрасно знают, что мы не теряем времени даром и существуют сейчас как на иголках. Ну так пусть за это время они пустят свой боевой дух на воображение и растеряют его ещё до боя. У страха глаза велики, так ещё они говорят? Погоди, Али, погоди. Немного осталось, совсем немного. И вот тогда… Я знаю, как горячо нас ждут. Поверь, я знаю. Все торопятся как могут, уверяю тебя. Плотники завершат своё, моментально погрузим воду и провиант, благо, много не нужно, всё будет очень быстро, и мы сразу выйдем.

А внук… Да, что-то внука пока не видать, - с губ Мехмета сорвался короткий вздох, - От тебя-то уж что скрывать, клянусь, ты прав: мне бы и впрямь очень хотелось успеть этого маленького эфенди подержать на руках. Если что - пусть и не запомнит деда. Не беда. Зато я буду знать, что мы с ним знакомы и что я сказал ему в ухо пару словечек на будущее. И мне очень уж любопытно: той ли у него формы пальцы ног, как у Селима? Но пока приходится ждать.

На суровом, чуть обветренном лице будто даже разгладились глубокие морщины, а глаза прояснились. Он помолодел лет на пять.

- Женщины! - старым псом басовито проворчал Мехмет, продолжая затаенно улыбаться в усы, - им лишь бы только измотать как следует и истомить ожиданием.

Он хотел добавить ещё что-то, но тут его ушей достиг короткий женский вскрик. Он царапнул душу старого моряка, как царапает тело кошачий коготь, стоило узнать голос.

Ясмин была фарфоровой вазой этого дома.

Или же что-то произошло с невесткой на сносях? Но тогда дочь не кричала бы, не тот характер, молча стала бы помогать.

Вряд ли двадцатилетний юнец мог одолеть сейчас адмирала, такими легкими вдруг оказались его ноги. Он даже не стал делать берберу запретительный знак, чтобы тот остался. Минута и он уже был в другой части сада.

Отредактировано Маргарита де Валуа (2023-06-19 09:50:31)

+3

5

- Ай, Ясмин, ай! Ну как же так!

Нармин ахнула, всплеснула руками. Как всегда быстрая, выхватила из рукава платок и первым делом осторожно промокнула с запястья сестры остатки злосчастного масла.

Кожа у Ясмин всегда была такой чувствительной, что песчинку она ощущала через перину, а от самой малости появлялись синяки, так что от прикосновения у нее помутилось в глазах и она невольно оперлась на плечо сестры.

- Как больно, Айла-абла, - тихо пожаловалась она невестке, - как больно! Какая я неуклюжая... И масло жаль, отец привез из Багдада...

Служанки, которые как раз в это время несли в беседку ледяной щербет и сладости и тоже поспешили на крик юной госпожи, пронзительно взвизгнули, завидев мужчину не из семьи в этой части сада. Женщины стремительным стыдливым движением, так им привычным, прикрыли лица нижним краем платка. Лишь Ясмин, сосредоточенная вовсе не на том, чуть растерянная, покусывая губы, пыталась сохранить достоинство иным способом - не разрыдаться от такой мелочи и быть достойной дочерью своего рода.

Нармин, куда более дерзкая, мужественно решилась первой сообщить, что происходит. Сделала полшага вперед, склонила голову и призналась, комкая в руках промасленный платок и из приличия опустив юркие глаза:

- Ясмин сильно обожгла руку, отец.

+3

6

Махди вместе с остальными поспешил на звук женского голоса. Да, женская половина дома и сада это харам, но бывают ситуации, когда приходится пренебрегать запретом. Не оставить ведь женщину, например, в горящем доме из соображения приличий. Или, когда Махди пришлось выполнять функции акушера, когда на галере разродилась одна из пленниц. Корсары тогда разворовали весь свой скудный запас рубашек на пеленки новорожденному.

Стараясь держаться позади хозяев дома, Махди быстро оценил обстановку. В ажурной беседке замерла, слегка склонив голову и застыв в напряженной позе тоненькая бирюзово-синяя фигурка, возле неё хлопотали две женщины, подбегали ещё несколько с возгласами, быстрыми словами, гомоном, словно стамбульские минареты на закате. На столе поблескивал смуглой бронзой пузатый прибор для перегонки аламбик, расставлены медные и бронзовые сосуды, маленькие весы, ещё что-то…Рядом на столе высились цветные венецианские кувшины с щербетами, прозрачной водой, хрустальной чашей с таким же хрустальным прозрачным льдом.

На открытой выше запястья коже тонкой белой руки, на сгибе кисти алел кроваво-красный ожог с неровными как языки пламени четкими краями.
- Не прикасайтесь! -предупредил Махди активность женщин. Что только люди не творят с свежими ожогами! Норовят залить маслами, ообмазать глиной, жиром и прочей дрянью! Потом это все надежно впекается в поврежденную кожу, образует корку и попробуй удали.

Быстро оценив обстановку, корабельный врач Махди-хаким без церемоний схватил горсть холодного льда из вазы, опустился на колени,  сорвал чалму, она соскользнула синей волной с темных локонов, взял узкую дрожащую кисть с тонким плетеным браслетом, приложил лед, замотал широкой лентой снятой чалмы, накрыл ладонью повязку и, наконец, взглянул в лицо пострадавшей с низу вверх, стоя на коленях.

И вдруг… Бывает такое «вдруг», дорогой читатель, когда некое неожиданное и яркое явление приходит в однообразие жизни и переворачивает эту самую жизнь. При всей яркости и авантюрности, жизнь корсара однообразна. Однообразный пейзаж моря и горизонта, изоляция на островах, редко-редко заходит галера в порт с казармами, баньо и карантином, шумом, гамом, прибиваемым к причалу мусором и криками чаек. И вдруг…что-то невероятное, как морской шторм налетит, захлестнет через борт и опрокинет всю твою жизнь.

На Махди смотрели голубые глаза с слипшимися от слез изогнутыми ресницами, голубыми как июньское небо Атлантики, как отражающая его прозрачная до дна вода океана. Слезы поблескивали в девичьих глазах искрами, прочертили две влажные полоски по нежной коже щек, полные розовые губы дрожали, небольшая головка на тонкой шее с очаровательным овалом лица напоминала образ мадонны на фресках византийских церквей греческих островов.

Весь мир с садом, пышными георгинами, роем ос, жужжащих над разлитым в траве цветочным маслом, рой взволнованных женщин и мужчин, суетящимся и жужжащим подобно тем же осам, весь мир стал нечеткими, замытым, звуки глухими, и тем четче на этом цветном туманном фоне проявилась она, нежная, хрупкая, с изящными линиями грациозного облика, в голубых шелках и синей парче, но при этом абсолютно живая и реальная.
Махди замер, завороженно глядя в голубые глаза и продолжая удерживать укутанную синей тканью руку, накрыв кисть поверх холодного льда ладонью.

Отредактировано Махди-челеби (2023-06-19 13:47:04)

+3

7

Ожог пульсировал и горел огнем. Через пелену слёз и легкую дурноту все виделось как в тумане. Потому выступившая вперед фигура и затем появившееся прямо перед Ясмин мужское лицо, как ей показалось, выплыли из дымки, возникли из воздуха, как бывает в пустыне или в сильной лихорадке.

Она никогда прежде не видела этого человека, никогда и никто прежде не смел приближаться к ней так вплотную. Не говоря уж о том, чтобы касаться её руки. Однако никакого страха не было, напротив, это лицо показалось ей прекрасным и притягательным даже сквозь слезы. Осознав, что ей хотят помочь, покоряясь, она послушно протянула руку вперед. Позволила незнакомцу делать то, что он счел нужным.

Лед остудил жар на запястье, успокоил боль. К ней начало возвращаться сознание, взгляд прояснился, слёзы начали высыхать и пустынный мираж преобразился в живого человека.

Постепенно расплывающиеся черты становились четкими и теперь юная османка, не отрываясь, смотрела в это лицо, отвечая на долгий взгляд таким же долгим взглядом и, кажется, уже не помнила о том, что было минуту назад. С другой стороны, боль напоминала ей, что все происходит наяву. Теперь же, когда та утихла, кто мог поручиться, что перед ней не стоит оживший Юсуф из древних сказаний? Если он был так же красив, то что же чувствовала Зулейка, увидев его во сне?

Резкий жар ожога сменился прохладой льда и теплом от пальцев, накрывших ее кисть, теплом, ощущаемым даже через ткань, там где между ними не было холодной прослойки. Более того, смуглое запястье самого неожиданного лекаря напрямую касалось её обнаженной кожи. Ровно там, где фалангу, чуть ниже овального розового ногтя, украшало тонкое кольцо все из того же лунного серебра. Османские женщины предпочитают золото, но Ясмин интуитивно не любила этот металл, из-за которого испокон веков развязывались все самые жестокие войны. Откуда ей было знать, что народ, к которому принадлежал незнакомец, сознательно не терпит золота и носит лишь серебро?

Она четко ощутила, как кровь прилила к щекам, а затем отхлынула к сердцу и оно забилось, как пойманная в силки птица. Забилось так сильно, что дочери Мехмет-паши всерьез показалось, что его удары слышны всем вокруг.

Приличия и чувство собственного достоинства жёстко требовали, чтобы при чужом мужчине она не говорила ни слова, самое большее ограничилась кивком. И то слишком много. Но если нарушать приличия, то нарушать до конца. Ей вдруг захотелось, чтобы когда Юсуф вернётся обратно в строки бейта и на гравюры, он сохранил память о той, кому он помог.

- Шукран, - беззвучно шепнула она по-арабски, ибо ничто в облике незнакомца не выдавало в нем турка. От абриса чувственного рта до пронзительно-синего цвета чалмяной ленты, которая теперь обвивала ее кисть.

И улыбнулась сквозь слезы всё ещё чуть бледными губами. На нежной щеке заиграла ямка.

Девичьи алебастровые пальцы невидимо для окружающих шевельнулись. Невесомый серебряный обод с каплей бирюзы на нём соскользнул с тонкой фаланги и, незаметно подталкиваемый вперёд соседним перстом юной хозяйки, лег как раз между длинных смуглых пальцев незнакомца, как знак благодарности. Просто сомкни их плотнее, когда уберешь руку, и удержи незаметно для всех.

Отредактировано Ясмин-хатун (2023-06-20 09:34:30)

+2

8

Ай девушка, девушка, что ты сотворила? Ты разбила сердце бедного корсара на острое осколки. Ай, девушка, синеглазая девушка, как теперь жить несчастному Махди? Теперь в синих волнах Средиземноморья он будет видеть синеву твоих глаз и ему никуда от тебя не уйти, теперь его мысли как чайки будут кружить возле решетки твоего окна, а сердце он оставит в Стамбуле. Ай, дели-дели, ай, дели-дели. Как с этим жить и что с этим делать?

Вдруг уголки розового рта дрогнули, губы шевельнулись, она что-то сказала. Поблагодарила по-арабски, так тихо, что слышали только она и он. Тонкие пальцы в ладонях Махди шевельнулись, кольцо, согретое её теплой кожей скользнуло в ладонь молодого бербера. Сердце Махди дрогнуло, на миг замерло, затем пошло быстро и гулко отсчитывать удары, во рту пересохло. Она не оказалась к нему равнодушна! Она подала знак! Он чуть не задохнулся от радости.

Но вокруг люди: её отец, её брат, Али-паша, женщины. Надо взять себя в руки. Махди отпустил маленькую руку, зажал в ладони неожиданный дар, встал, поклонился хозяину дома, склонив голову и прижав ладонь к груди:

- Иншалла, почтенный Мехмет-паша, прошу меня простить, что я был вынужден нарушить приличия, дабы оказать помощь, вашей дочери, да пошли ей всевышний здравия! - и обернулся к служанкам - таз с водой и льдом, быстро! - и поклонился Ясмин -Прошу и вас простить меня, хатун! Долг врача и сострадание побудили меня нарушить харам, дабы в силу своих скромных знаний помочь вам и облегчить страдания, причиненные ожогом, Аллах милосердный, это ведь ужасная боль! Мне ли, моряку это не знать! Не бывает абордажа без пожара. Подержите руку в воде со льдом примерно десять минут, хатун. После этого я вам сделаю повязку по всем правилам врачебного искусства и немедленно удалюсь.

Отредактировано Махди-челеби (2023-06-20 14:58:49)

+1

9

Бывалый адмирал, уж на что был стреляный воробей, признаться,  опешил от всего происходящего.

Он выждал, пока адъютант его старого друга поможет пострадавшей, Махди говорил чистую правду: он знал толк в ожогах. Рассказы о его мазях и бальзамах переходили из уст в уста, да что там, складывались в легенды и предания. А Килыч самолюбиво хмыкал в свои густые усы, явно гордый таким полезным молодцем при своей особе. И не зря.

На теле Мехмета имелось столько шрамов и отметин, что трудно сосчитать. Суровый и часто жестокий человек. Однако когда он увидел, как побелело от боли лицо его любимицы, все его рубцы будто превратились снова в свежие раны и открылись одним махом. Закровоточили. А черты исказились от сочувствия, которое он не мог проявить в полной мере.

Вместе с Селимом он подробно расспрашивал Айлу и Нармин, как это произошло.

Что сделал бы любой другой? Немедленно увел дочерей и невестку (той тоже вредно волнение) в дом, там женщины помогли бы. Однако отказать по-настоящему умелому практикующему врачевателю и потерять время, когда ей плохо? Паша своими глазами видел результаты труда Махди. Розовую чистую кожу на месте страшных повреждений и белые, аккуратные, не слишком заметные шрамы там, где должны были остаться рваные и пугающие. Сам Аллах водил руками этого парня, не иначе. Берберы раньше были земледельцами. Да и теперь. Они хорошо знают травы и их сочетания.

Как только адъютант завершил свое лекарское дело, Мехмет не выдержал. Отвел дочь чуть в сторону, закрыл от всего мира широкой спиной и плечами, коснулся губами её высокого чистого лба.

- Тебе лучше? Ясмин моя, ты нас напугала. Что за опасные забавы? А вы, хатун, куда смотрели? - досадливо рявкнул он на служанок, - как не углядели за госпожой? Сейчас слышали, что велел ага? Делайте, что говорят. Бегите, бегите.

На покаянную речь бербера капудан ответил довольно благосклонно. Хлопнул по плечу старого друга, хмыкнул..

- Ох и скорый и спорый он у тебя, паша. Смотри, не останься без адъютанта, коли он и впредь будет так резво прыгать по женским половинам. Но я не в досаде, дочь - моё сокровище и я слишком люблю её, чтобы поступиться её болью ради традиций. Пусть завершает, что так хорошо начал.

- Что ж, Махди, - кивнул он берберу, -  я тебя охотно прощаю, хоть ты ни в коем разе не должен был здесь оказаться. Ты не спросил дозволения, сынок, а это большая дерзость, - ответил он, чуть нахмурив брови, - Но я тебе благодарен. И позволяю перевязать руку дочери ради ее блага. Только впредь осторожнее. Как я уже сказал, не все поймут, как понял я. А пока принесут лед и твоя пациентка будет охлаждать руку, как ты и велел, отойдемте, друзья, в дальнюю беседку, не будем смущать женщин. Скажи мне лучше, Махди, что нужно тебе для перевязки? Тебе тут же принесут.

Отредактировано Тень (2023-06-21 14:44:06)

+2

10

- Мне нужна всего лишь чистая сухая полотняная ткань, досточтимый Мехмет-паша -склонил голову, приложив ладонь к груди молодой врач.

Улуч Али поддержал похвалу:

- А ты бы видел, дорогой мой реис-паша, каков он моряк. У него галера водит носом по вражьим веслам и бортам как оса жалом, ломая их в щепки. Ты мою «Золотую стрелу» видел? Красавица, мальтийский трофей. Так вот, приобретением этой ласточки я обязан Махди. Он был галерником мальтийцев. Иншалла, как он дрался на палубе с своими хозяевами! Обломком весла, обрывком цепей аки Самсон филистимлян побивающий. Жаль расставаться с таким хакимом, но ему корабельная должность мелкая. Быть ему реисом, так что мне так и так придется искать нового адъютанта.

Мужские голоса удалились в глубь сада на мужскую сторону селамлик.

Махди обернулся к служанкам:

- Таз принесли, хатун? Воду со льдом? Сыпьте ещё лед, не жалейте.  Давайте, ставьте на стол. Опускайте руку в воду, Ясмин-хатун. Не бойтесь. Садитесь, вам так будет удобней.

Прозрачные кубики льдинок таяли в прозрачной воде, солнце отражалось в хрустальной поверхности, бросало колеблющиеся блики на ажурные колонны беседки, на ветки абрикоса и пышные разноцветные астры. Красивое лицо бербера в играющих отраженных солнечных лучах приобрело необычное для него мягкое и задумчивое выражение.

Маленькая рука с закатанным рукавом погрузилась в ледяную воду. Махди улыбнулся:

- Ай, холодно! Да, Ясмин-хатун? Сначала рука онемеет, потом начнет покалывать. Но боль пройдет. Потерпите.

Молодой человек легко спрыгнул со ступени беседки, сорвал темно-багровый георгин, росший рядом, черно-алые лепестки посыпались в прозрачное ледяное озеро.

- Лепестки адалии (георгин арабск.) снимают воспаление, - уголки полных изогнутых губ дрогнули, - словно Вы, хатун, рубины в горное озеро с неба просыпали. Красиво. В наших краях холодная вода глубоко в пещерах, в родниках. Спускаешься из раскаленного песка туда в другой мир. Там тишина, темнота и прохлада. А в Иране в пустыне строят такие огромные глиняные купола, ячхалы, проводят туда воду из родников и там она замерзает. Слышали, хатун? Иранцы добывают лед в пустыне. Пустыня - это источник всей жизни.

Молодой доктор расстелил на столе белый холст.

- Давайте вашу руку, хатун. Кладите, - осторожными движениями, слегка касаясь вытер кожу там, где не было ожога – волдыря не должно быть, мы успели. А впрочем, если будет, ни в коем случае не вскрывать. Чем только ожоги не мажут! Какой только дрянью их не пытаются лечить! А для ожогов главное сухая повязка и покой, – рассуждая, Махди осторожно и ловко забинтовал кисть широкой белой полотняной лентой. Перебросил через руку синюю ткань размотанной чалмы, отступил, склонил голову, прижав руку к груди.

Отредактировано Махди-челеби (2023-06-23 11:12:01)

+1

11

- Подумать только- лечение ожогов — это кусок ткани! - заметила Айла, она уже успокоилась и наблюдала за действиями врача с нескрываемым интересом- А я, не успей вы, хаким, уже залила бы руку Ясмин гвоздичным маслом. Скажите, хаким-эфенди, а мне волнение не повредит? Может мне выпить какой ни будь травяной отвар? Ясмин, сестричка, как ты себя чувствуешь?

Служанки окружили беседку разноцветной стайкой пестрых птичек и наблюдали, поблескивая глазами, укрыв подбородки и рты краями покрывал и платков. Когда ещё им выпадет такое приключение!

- Вам нечего не нужно, хаким-эфенди? Скажите, мы принесем – сказала самая бойкая черкешенка Фания, с глазами яркими и блестящими как глянцевые черешни, тайное предпочтение хозяина дома, поэтому такая самоуверенная.

Айла не пожелала вмешиваться и делать замечания черноглазой Фание -и ситуация, так скажем, не каждодневная, и таки свекор эту малышку балует как старушка любимую кошечку – да бог с ними! Шехназ-хатун мудра и закрывает глаза на маленькие супружеские шалости, разумно рассудив, что лучше в доме, чем вне дома, Мехмету-реису предстоит битва, про которую говорят, что великий Искандер Зулькарнайн (Александр Македонский) не ведал такой битвы флотов при Гавгамелах. Так что пусть, наше дело сторона.

Айла устроилась поудобней в кресле, поправила подушку под спиной и вздохнула, она донашивала ребенка и уже порой воздуха не хватало. Заметив это, Фания взяла со стола опахало из павлиньих перьев и принялась обмахивать беременную хатун. Умница, смышленая! Далеко пойдешь! Будешь ты женой султанского конюха Догана-аги. И не тебя за него выпихнут, а ты сама захочешь. Он молод, красив, умен и Шехназ-хатун умна, а мать Догана её любимая приятельница-кира, крымская караимка Саадет-хатун, продавщица косметики, украшений и шелков в гаремных покоях, глаза и уши Шехназ -хатун. Умная невестка будет под стать умной свекрови, да, Фания? Вы подружитесь. Да в мужа ты влюбишься и все забудешь.

Ни суматоха, не шевельнувшийся матке ребенок, больно пхнувший маму маленькой пяткой аккурат в печень, «Сиди смирно, маленький драчун или драчунья. Я тебе мама родная. Вот будешь драться -нашлепаю тебя по попе сразу после рождения». Никакие события не отвлекли жену турецкого посла от того, как смотрел молодой лекарь и адъютант грозного Али-паши на адмиральскую дочь. И она на него. «А таки красавец-корсар Махди-явар (адъютант, порученец) потерял голову от нашей Ясмин, ой потерял. И не мудрено, она у нас красавица. Вон он как на неё смотрит. Ни дать ни взять Маджнун и Лейли. Ой, что делается, что делается. Ой что будет, что будет».
Если вы думаете, дорогой читатель, что младшая женская составляющая семьи Мехмета-паши тайком не почитывала, собираясь у старшей невестки персидскую и арабскую любовную и эротическую поэзию и арабские любовные романы -вы заблуждаетесь. Все девушки всех стран и религий всегда любят этакую литературу почитывать. Так что, любопытная и склонная к авантюрам и шалостям старшая невестка старого адмирала, несмотря на свой договорной брак или потому что брак был договорным, любовные авантюрные романы любила и знакомила с ними юных золовок тайком от родителей. А тут сама жизнь преподносит авантюрный роман! И благонравная дочь маниского дефтердара навострила ушки.

Отредактировано Айла-хатун (2023-06-23 12:33:54)

+1

12

- Что ты сотворила, Ясмин, что ты сотворила, что наделала?.. словно мысли бербера отозвались эхом в голове девушки.

Любая женщина умеет смотреть через опущенные ресницы, говорить глазами и умеет не видеть и не слышать, пока сама не пожелает. Восточная женщина обладает этими талантами в двойном размере.

Ясмин склонилась к невестке, а на деле полностью превратилась в слух и погрузилась в свои мысли. Как кстати оказался вопрос Айлы! Он выручил её, ибо помог отвести взгляд от неожиданного целителя, пока тот объяснялся с отцом, а это оказалось нелегко.

- Спасибо, абла, - юная османка искренне улыбнулась супруге брата, но улыбка получилась скорее рассеянной, - ничего, мне уже лучше. Сама не знаю, как вышло. Всё выскользнуло из рук. Я напугала тебя, а тебе нельзя волноваться. Прости.

- Что ты наделала, Ясмин? Сама отдала незнакомцу свою вещь. Своими руками. Что он подумал о тебе? Где был твой стыд? Он решил, что ты легкомысленная. Что за опрометчивость, какой глупый порыв!

Как бы ни была наивна дочь Мехмет-паши, она по рассказам знала, как обсуждают мужчины женщин в мейханах. И при одной только мысли, что она могла подать повод похвастать, краска бросилась ей в лицо.

Неизвестно, что ее испугало больше: урон репутации или возможное разочарование. Впрочем, нет, она могла бы сказать с уверенностью: второе. О, внешность далеко не всегда соответствует сути, это она тоже уже успела понять в свои юные годы. Однако нельзя без оснований быть несправедливой к тому, кто бросился помочь, рискуя навлечь на себя неприятности. Это даже грешно. У кого такой взгляд - тот  поймёт всё верно.

И тут же она напрочь позабыла о себе. Что, если этому человеку с отзывчивым сердцем и… такому красивому… действительно грозят из-за нее неприятности? Упаси Бог.

Будто стараясь спрятать свои мысли от окружающих, со стыдливым достоинством прикрыла платком нижнюю часть лица, закрепила жемчужной булавкой. Правда, лазоревая ткань была полупрозрачной и лёгкой, как дуновение ветра или воздушный поцелуй, так что почти не скрывала девичьи черты. А над платком - большие глаза.

О том, что подумают остальные, заметив пропажу кольца, дочь паши не волновалась. Потеряла в саду в траве и потеряла. Лгать нехорошо, конечно, но это было ее решение, которое никого не касается.

Превратившись в слух, не пропустила ни единое слово отца, обращённое к неожиданному целителю. И поскольку не заметила рокота приближающейся грозы, почувствовала, как гора упала с плеч. Не гневается, простил. Валлахи, какое облегчение.

Её мысли прервал горячий шепот Нармин в самое ухо. Та слушала с обычным для себя любопытством.

- Так значит, это Махди-ибн-Дабир! Ну, адъютант паши, тот самый, помнишь?

Действительно, это имя нет-нет да и проскальзывало в семейных разговорах: отец, братья, мать упоминали его между собой, говоря о делах. Упоминали, как человека, очень близкого к Али-паше. Значит, вот каков он.

- Помолчи, Нармин, помолчи! -  досадливо выдохнула Ясмин. Та, непривычная к подобному от всегда кроткой сестры, чуть надула губы.

Не пропустила и то, что сказал сейчас сам паша о своем адъютанте. Сказал и о прошлом, и о настоящем и о будущем. И каждое слово оставило в её душе след и зажгло мерцание в глубине глаз.

Бойкая, востроглазая Фания, быстрая как газель, в мгновение ока принесла медный таз, где плескалась ледяная вода. В Стамбул в теплое время года лёд везли из улудагских гор. Нагружали снегом и льдом дубовые бочки, такие толстостенные, что он не таял. Грузили в крытую арбу, внутри которой уже стояли открытые бочки с колодезной холодной водой, да ещё вся арба выкрашена была белым цветом, чтобы не нагревалась под солнцем. Доставляли хрусткий, сияющий белизной ценный груз во дворцы, особняки. На кухнях кололи, перемешивали с соком разнообразных фруктов  и делали ледяной шербет, которым с удовольствием прохлаждались в жару. В таком доме, как у Мехмета-паши, льда имелось с лихвой.

Оказавшись опять лицом к лицу со своим неожиданным целителем, Ясмин опасливо тронула воду кончиками пальцев. Закусила губы. Холодно. Вздрогнула, поморщилась, но решительно опустила в ледяную воду руку. Тихо охнув, тут же вынула, будто ошпарили. Нахмурила тонкие брови, опустила руку опять.

- Холодно, - откровенно призналась она, подняв взгляд, - но я потерплю. Сносили же сельджукские женщины трудности стойбищной жизни, так что это малость.

Да, во времена Альпарслана, Эртугрула и Османа-бея тюрчанки к тому же ещё и носили на поясе кинжал. И если возникала такая нужда, они защищали свое племя с клинком в руках наравне с мужчинами.

Сперва было очень неприятно, потом кожа чуть привыкла и стало легче. Рука застыла, как будто сама превратилась в лёд. И когда во время перевязки теплые пальцы врача касались ледяной побелевшей кисти, дочери Мехмета-паши казалось, что она путешествует между вулканом и тем самым горным озером, о котором говорил сейчас ее собеседник. От раскаленного песка к тому самому роднику. И опять сердце пускалось вскачь, как дикая, своенравная кобылица.

Кроваво-красные лепестки скользили по поверхности воды, девушка зачарованно слушала о пустыне. Теперь, когда она знала имя своего лекаря, это ее не удивило. Она раньше слышала, что адъютант Али-паши - бербер. Теперь убедилась. Пустыня - источник жизни, так он сказал. А Ясмин знала одно: мысль, что она может больше его и не увидеть и скорее всего так и будет, разобьёт ее сердце на мелкие осколки.

- Мы... Будем соблюдать все в точности, как вы посоветовали, хаким-эфенди, чтобы ваши труды не пропали даром. Вы подоспели вовремя и я очень ценю вашу помощь.

Сама не знала, откуда у нее столько дерзости. Будто говорила не она, а кто-то другой, кто-то гораздо сильнее.

Отредактировано Ясмин-хатун (2023-06-27 08:43:47)

+2

13

Махди ибн-Дабир, закончив свою работу, поклонился.
- Завтра, уважаемая Ясмин-хатун, примерно в полдень, если ваш отец Мехмет-паша не будет против, я приду и осмотрю вашу руку и сменю повязку. А пока вам нужен покой, отдых и чашка мятного отвара или что-то в этом роде. Я желаю вам здоровья и удаляюсь, поскольку правила мной и так нарушены. Хатун -поклон всем присутствующим женщинам – и молодой доктор исчез в ветвях абрикосов и вишен, затеняющих тропинку на мужскую часть дома и сада селямлик.

По понятным причинам визит был сокращен, и Махди вернулся в свой стамбульский дом: здание в два этажа из тёсаного известняка с небольшим садом и аккуратным двориком затененным старым платаном в старом районе города Султанахмет на мысе, омываемым Босфором. Кинув поводья слуге, адъютант Улуча Али провел беспокойный день в раздумьях и волнении.

Когда он попрощался с дочерью адмирала Мехмета и остался один, он почувствовал такое беспокойство без неё и такое нетерпеливое желание поскорее дожить до завтрашнего полдня, что он испугался, как смерти этих двадцати часов, которые он должен провести без неё.

- Скажи, Фарид-ага- спросил он старого слугу – ты любил свою жену, когда женился?
- А как же, - ответил Фарид -поправляя расстеленные на полу циновки – как не любить? Мы с Тайбе -хатун вместе выросли, через окошко шептались, я её полюбил прежде, чем нас сосватали. Мы хорошо живем уже четвертый десяток лет, дай Аллах каждому. Да вы ложитесь спать, Махди-эфенди, я окна занавешу, щербет принесу. Отдохните, пока возможность есть. Там, в море не выспишься.
Ни полуденный сон, ни ночной так и не пришли, Махди ибн-Дабир провел ночь на подоконнике раскрытого окна, на ночном звездном небе память услужливо рисовала нежный девичий овал лица, рядом с куполом Голубой мечети. Когда над минаретами взошла утренняя звезда Зухра (Венера арабск.) и небо посветлело, молодой бербер зажег светильник, взял калам и написал на тонкой рисовой бумаге:

«Ас-саляму алейкум ва-рахмату-Ллахи ва-баракятух, уважаемая Ясмин-хатун, дочь Мехмета паши. Припадаю к вашим ногам и прошу у вас прощения за свою неслыханную дерзость, досточтимая хатун. Но дело в том, что увидев вас вчера, я поражен навеки любовью к вам, моя прекрасная госпожа. Мой возраст, возраст моих дорогих родителей, да храни их Аллах, и предстоящая битва, в которой я приму участие, вынуждают меня переступить границы допустимого и нарушить благоговение и почтение, которое я испытываю к вам.

Прекрасная Ясмин-хатун, я, Махди ибн-Дабир, адъютант Али-паши реиса, алжирского бейлербея и офицер его флота, располагаю следующим: сбережениями  суммой пять тысяч акче, нажитыми честным трудом, домом в Алжире и стадом из сорока верблюдов и десяти коней, а так же домом в Стамбуле, все это я складываю к вашим ногам вместе с моим сердцем, добрым именем и добрым именем моих родителей.

Ясмин-хатун, прекрасная госпожа, моему приемному отцу Юсуфу-эфенди, тунисскому кадию семьдесят два года. От вашего согласия или отказа будет зависеть, благословит ли он мой брак и успеет взять на руки внука, или же его сын останется до конца дней одиноким, ибо другой супруги кроме вас у меня не будет.

Если вы ответите согласием, то кадий Стамбула Умар-паша, двоюродный брат моего отца будем моим сватом и поручителем.
Если вы ответите отказом, то позвольте остаться до конца дней вашим преданным слугой.

Навеки ваш Махди сын Дабира".

Молодой врач с трудом дождался полдня, чтобы быть в доме Мехмета-паши и с замиранием сердца собирался.
Помогая завязывать вышитый атласный пояс, старый слуга многозначительно сказал:

- И слава богу, давно пора. Благослови вас Аллах, эфенди.

В полдень, взволнованный до сердечного трепета, Махди-челеби был принят в доме Мехмета -паши и сопровожден евнухом в приемную комнату харемлика.

Отредактировано Махди-челеби (2023-06-30 14:37:45)

+2

14

Город спал. Затихли базары. Погасли все огни, кроме необходимых. Перевернутый серп молодого месяца серебрил минареты мечетей, зубцы старых, византийского времени, стен, верхушки сторожевых башен.

Ясмин не сомкнула глаз. Во время вечернего намаза она пыталась сосредоточиться на молитве, но мысли не желали подчиняться. Когда в конце она привычным жестом провела по лицу ладонями, пытаясь стереть всё, что ее тревожило, и это тоже оказалось безуспешно. И не ожог был тому виной, повязка была наложена на славу, пострадавшее запястье не задевало ничего и не так сильно беспокоило, хотя все же причиняло боль. Шелка постели, обычно всегда прохладные, сегодня казались ей невыносимо жаркими. Легкое девичье тело измяло дорогие простыни и пуховые подушки, тщетно пытаясь найти покой. А ведь душные летние ночи уже остались позади, в распахнутое окно залетал свежий ветер с запахом поздних цветов и легким привкусом соли, как в любом морском городе. Было тихо и прохладно. Тем более что особняк-конак Мехмет-паши стоял в десяти минутах ходьбы от берега Босфора, неподалеку от Ипподрома. Здесь же неподалеку когда-то жил в своем роскошном дворце покойный визирь Великого Сулеймана Паргалы Ибрагим. Тот любил с балкона одновременно видеть залив, Айя-Софью и всласть любоваться, как статные арабы и тонконогие текинцы, взрывая копытами песок и роняя с губ клочья пены, летят к цели со скоростью ветра. 

Ветер. Он всегда приносит облегчение. Дочь паши поднялась с постели и беззвучно ступая маленькими босыми ногами по ковру подошла к окну, подставив ночному бризу пылающее лицо. С плеча соскользнула рубаха, две толстые косы светло-медового цвета спускались вдоль спины. Шехназ-хатун сегодня вечером сама причесала дочь и заплела ей волосы. С одной стороны материнская ласка, а с другой - чтобы не тревожить больную руку. Рассказать матери обо всем, что было сегодня, оказалось настоящим испытанием. Ясмин казалось, что та видит ее насквозь, читает каждую мысль, как открытую книгу, как будто ей в руки попал сокровенный дневник. Мудрая Шехназ-хатун и впрямь все поняла. Про себя снисходительно улыбнулась, чуть вздохнула, вспоминая себя в те же годы.

Потрепав по щеке, промокнула своим душистым платком ее пылающий лоб, поцеловала на ночь и велела как следует отдохнуть и набраться сил.

Ничуть не бывало.

Нармин давно уже мирно свернулась калачиком и видела десятый сон в своей кровати. А ее сестра опустилась на край тахты возле окна и зажгла масляный светильник. Мягкий теплый свет смешался с холодным звездным. Восток совсем скоро должен был окраситься первыми лучами, но пока небо все еще было темным. Стыдливо, будто улыбаясь сквозь слезы, прямо в окно оттуда, сверху, смотрела предрассветная звезда. Ясмин взглянула на нее и подумала вдруг, что, возможно, человек, о котором она сейчас думает и чей образ так запал ей в душу, хоть это и харам, тоже смотрит сейчас на это же самое ночное небо. Девушка коснулась пальцами повязки, там, где совсем недавно ее кисть обвивала пронзительно-синяя лента, от которой чуть тянуло мускусом, и тут же увидела перед собой темные как смоль кудри и синие глаза и щеки ее опять вспыхнули.

Рассеянно взяла книгу, лежавшую здесь же, на тахте. Видимо, юная хозяйка обычно с удовольствием предавалась чтению именно на этом месте.

Утром служанка, придя будить, застала ее уснувшей прямо на тахте. А рядом лежала почти дочитанная книга, раскрытая на последней гравюре: Аслы и Керем, охваченные пламенем.

Полудня Ясмин ждала как дервиш Судного дня. Со страхом и сладким нетерпением одновременно.

Посреди приемной харемлика стояла большая деревянная ширма, мастерски изукрашенная узорами. Здесь женщины могли, соблюдая приличия и чувствуя себя вполне удобно, переговорить с посетителем мужского пола - разумеется, в присутствии других женщин или же евнухов.

По ту сторону, что предназначалась лекарю, стоял небольшой низкий столик с подносом, на котором лежала чистая ткань для перевязки.

Прежде чем войти в комнату, девушка сделала глубокий вдох, будто ей не хватало воздуха и чуть прикрыла глаза, набираясь сил, чтобы ненароком не подкосились колени. Легкие шаги, шуршание шелка по полу. Силуэт за резной решеткой, разделяющей их.

- Здравствуйте, челеби-эфенди, - тихо ответила она на приветствие и из-за ширмы протянулась узкая девичья ладонь, пальцы, казавшиеся снежно-белыми в сравнении с жемчужно-серым шелком её широкого рукава, чуть подрагивали от волнения, - мой ожог все ещё сильно болит, но эта боль терпима, во всяком случае, я справляюсь.

Отредактировано Ясмин-хатун (2023-06-29 12:16:26)

+2

15

Всю ночь и день до полудня, когда солнце поднялось высоко над минаретами Голубой мечети, Махди, сын погонщика верблюдов Дабира, провел в волнении и ощущении радостного ужаса, словно был изъят из реальной жизни. Он не спал, почти не ел, но чувствовал себя настолько свежим и здоровым как никогда, словно мог без усилий подняться на Стамбулом выше минаретов и опрокинуть дома.

Знакомые двери особняка Мехмета-паши, украшенные ажурной ковкой, казались впервые увиденными и за ними было что-то новое, неизведанное, способное опрокинуть его жизнь как тайфун легкую лодку. И было и радостно, и ужасно одновременно.

В приемной комнате харемлика, убранной иранскими коврами, за ажурной решеткой быстро-быстро зазвучали легкие шаги по мозаичному полу. И его счастье, его жизнь, он сам, лучшая часть его самого быстро-быстро в вопросительном-робком шорохе шелков приближалась к нему. За узором решетки, разделяющем их, выступил нежный женский силуэт, пронизанный солнечными лучами.

- Доброе утро, Ясмин-хатун, – выдохнул пересохшими губами, не слыша самого себя, молодой врач и склонил голову, прижав ладонь к груди, - Вам лучше сесть, прикажите принести подушки.

Опустившись, скрестив ноги, на принесенные евнухами атласные тюфяки-мутаки, Махди расположил на низком столике принесенные в кожаной сумке необходимые для перевязки средства.

- Кладите вашу руку, хатун, – из-за ширмы протянулась тонкая рука в широком парчовом рукаве с жемчужной обнизью, перевязанная от хрупких пальчиков с розовыми ноготками до кисти.

Осторожными движениями повязка была снята.

- О, хатун, хвала Аллаху, ожогового пузыря нет, шрама не будет. И выглядит все не так уж устрашающе. Я внесу изменение в лечение: сделаю повязку с мазью: оливковое масло, настоянное на порошке из коры дуба: она успокаивает боль, заживляет, уж поверьте корабельному врачу: оливковое масло на галерах возят бочками, ну не мне вам, дочери реиса рассказывать. Ну а я, как врач, настаиваю в трюмах масло на дубовой коре, и масло с сушеной морковью, – эти две вещи очень помогают при ожогах и кожных болезнях, Али-паша не даст соврать. Вам не скучно? Немного потерпите. Гиппократ делал повязки при ожогах из бинтов вымоченных в отваре коры дуба. Но по мне мазь или порошок при ожогах лучше - ожог нежелательно мочить.

Салфетка с мазью была наложена на ожог, кисть аккуратно и бережно забинтована, и Махди с замирающим сердцем вложил в маленькую ладонь свернутую в трубочку записку и накрыл руку Ясмин своей ладонью.
Замершее сердце встрепенулось и пошло отсчитывать частые удары. А если она вот тут сразу велит евнуху позвать охрану, разгневается и все расскажет родителям? Тогда навсегда рухнут его мечты, выстроенный в мыслях дом в Тунисе с маленьким фонтаном и кипарисами, рухнет поздняя радость родителей: Нет-нет, сынок, как хочешь делай в Стамбуле, но мы вас без свадьбы в ваш дом не отпустим. Рухнет все. Карьера тоже. Но какое значение вообще будет иметь карьера? Он тогда уйдет в пустыню и станет марабутом. И Махди ибн-Дабир замер, накрыв руку Ясмин смуглой загорелой ладонью.

Отредактировано Махди-челеби (2023-06-30 23:04:30)

+2

16

Ясмин опустилась на подушки, которые подготовила быстрая и услужливая Фания.

- Всё благодаря вашему искусному лечению, челеби, и воле Всевышнего, который помимо целительных рук направил ваш разум, - прозвенел из-за ширмы ответ, - Вы очень быстро успели, иначе всё было бы хуже, потому что все мы растерялись. За лекарем, который пользует нашу семью, пришлось бы посылать, а это потерянное время. Да спасибо ещё отцу и брату, они пожалели меня и позволили. Нет-нет, я руку не мочила и не стану.

Кто бы знал, чего стоило юной дочери Мехмета уложить слова во фразы, справиться с дрожью в голосе и придать ему ровное и спокойное звучание. Она ведь всю ночь думала, как и что будет говорить, и даже с каким выражением, словно нанизывала бусины на нить. И вот этот человек, который одинаково умело сражался и исцелял, одним своим присутствием как будто зацепил эту нить мизинцем, потянул на себя… Нить натянулась, порвалась. Слова-бусины рассыпались, раскатились, как и не бывало. Пришлось снова их подбирать.

- Скучно? Аллах милосердный, да мне просто нравится слышать ваш голос, Махди, адъютант Али-паши, может ли мне быть скучно? Разве касаться бархата скучно? - так говорили голубые глаза через прорези решетки, но приличия требовали совсем иного.

- Я дочь реиса, - ответила вслух со спокойным достоинством, - как вы верно сказали. Мне не может быть скучно то, что касается морской жизни.

Ясмин хотелось поговорить обо всем на свете. Вернее, больше слушать. Он столько видел, он старше… А мудрее - на целую вечность. Ему открыты моря без горизонта и неведомые земли, как открыты отцу и брату Орхану. Только те считают, что она еще дитя и рассказывают далеко не всё.

Она столько спросила бы. Но не может, это исключено.

А если он молчит, она молчала бы с ним до тех пор, пока длится жизнь. Просто смотрела бы на его лицо, которое будто при самом рождении  полуденное солнце покрыло поцелуями. Зацеловало и навсегда придало коже этот золотистый оттенок. В этот миг Ясмин почувствовала к солнцу что-то вроде ревности. Она ничего об этом человеке не знает, ровным счетом ничего. Слишком подозрительно было бы начать выспрашивать тем же вечером о чужом красивом мужчине, даже невзначай. И да, у него наверняка есть жена, возможно и не одна. Или возлюбленная. Очень красивая возлюбленная. Которая имеет те же права, что и солнце. Стоило подумать и девушку будто обожгло огнем. И все же Ясмин казалось, что она до конца жизни молча смотрела бы в это лицо, чьи черты отмечены печатью свободы, морским вольным духом, который ни с чем не спутать. Смотрела бы его руки с длинными, умелыми и красивыми пальцами врача, но явно привыкшими сжимать рукоять сабли. Смуглые и сильные руки, по которым разбегались чуть выступающие ручейки вен. Удлиненная и не очень широкая ладонь благородной формы, которая, однако, как ей казалось, всё-таки могла накрыть обе ее руки одновременно. Как ему удается так бережно делать перевязку, что почти не больно? Она поморщилась только пару раз, а ведь обычно ощущает боль очень сильно.

Мазь, перевязка… Они обменялись ещё несколькими ничего не значащими фразами, какие можно позволить себе под присмотром, в чужом присутствии, в стенах харемлика.

Но то, что произошло потом… тонкая бумажная трубка оказалась у нее в ладони. Записка. Машалла, неосторожный безумец! Если Наргиз-ага с его собачьим нюхом, совиным слухом и орлиным глазом заметит, мгновенно выхватит злосчастный листок и передаст отцу. Умолять будет бесполезно, он совершенно неподкупен и предан родителям до смерти. Пересохло во рту, зашумело в ушах, но видимо, у каждой женщины есть дар в таких случаях действовать независимо от разума, который отказывается подчиняться.

Руки сами действуют, будто знают, как поступать. Ясмин казалось, что бумага прошуршала по её коже громче, чем днище корабля по песку. Так, что слышно по всему дому. Нет, всей улице. Конечно, это было вовсе не так. И все же только усилием воли она заставила себя не обернуться испуганно на евнуха, чтобы убедиться: не заметил. Но делать этого было никак нельзя и она хорошо это понимала. Выдержала. Не оглянулась.

Хрупкие девичьи пальцы шевельнулись под рукой лекаря, касаясь его пальцев, подавая знак, что она взяла и прочтет. Как же убрать руку? До завтра ещё столько часов, и каждый длиной в целую неделю. Пришлось. Но она явно помедлила, прежде чем сделать это. Помедлила, вместо того, чтобы отдернуть. Маленькая рука вместе с запиской скрылась за ширмой.

Привычное для стыдливой мусульманки движение: Ясмин сомкнула ладони, как если бы сплела пальцы в замок. Повязка не давала этого сделать полноценно, но все-таки. Два широких рукава словно соединились-слились в один. Записка осталась в ладонях и была надежно скрыта в складках ткани вместе с кистями рук. Не увидел ни один, ни другая.

- Благодарю за отрадные вести о руке и лекарские труды, челеби-эфенди, - тем же невозмутимым, вежливым тоном благовоспитанной девицы проговорила она, - с позволения отца, я буду ждать следующей перевязки завтра в то же время.

Эпизод завершён

Отредактировано Ясмин-хатун (2023-07-02 00:08:01)

+2


Вы здесь » Vive la France: летопись Ренессанса » 1570-1578 » L'est » Ясмин и Махди. Глава I. Стамбул, сентябрь 1571 года