Несколько месяцев спустя.

Зима выдалась долгой и лютой. Часто шел снег, северная часть Черного моря, Кара дениз, замерзла. Снег сделал ледяную кору ещё толще и люди спокойно ходили из города в Эскюдар. В феврале море избавилось от плена, лед пошел трещинами, разделился на льдины и они пришли в Босфор, наводнили его. Прозрачные глыбы впечатывались одна в другую и можно было наблюдать, как над проливом возвелся хрустальный мост.

Зима была бесконечной. Дни тянулись за днями, как топленый воск, перемешанный с горьковатой солью.

Движение времени можно отследить по тому, как растут деревья и дети.

Маленькая Айдилек научилась сидеть, уже пыталась вставать у опоры и стала весить как большой глиняный кувшин полный воды на плече у женщины, которая возвращается от родника. Недавно о серебряную ложку цокнул ее первый зуб. Ракель-хатун успела подарить миру здорового сына. Смешные черные волосы на его голове топорщились как грива и потому ему очень подходило его имя. Ясмин приезжала поздравить мать и гордого отца с подарками для новорожденного и его родительницы. В особняке адмирала давно жизнь вернулась к тому течению, как и до октябрьских событий. А меж тем казалось, что всё еще и речи нет о весне.

Небо становилось всё выше и чище, день прибавлялся неуклонно, но медленно и словно бы неохотно. Однако и этому настал предел. Гуляя по саду, Ясмин осторожно притянула к себе ветку своей любимой вишни, очень бережно, чтобы не повредить, и увидела, что та потемнела, помягчела и на ней начали понемногу обозначаться почки. Ещё не набухли, нет, но если прислониться ухом к коре, можно было уже услышать, как начали свое благотворное движение соки внутри ствола. Дерево очнулось от своего глубокого сна.

Вечером этого дня в дом адмирала пришел гонец от лавочницы Ракель-хатун, один из ее мальчишек-служек. Принес книгу. Та заботливо завернута была в бумагу, а развернув и открыв, дочь Мехмета-паши увидела вложенную между страниц записку, которая, как оказалось, стоила для нее всех писаний мира, потому что эти несколько лаконичных строк быстрым круглым почерком еврейки подняли солнце обратно на небосклон, хотя оно на сегодня уже успело уйти на законный покой.

На следующий день носилки, принадлежавшие адмиральской дочери, остановились возле книжной лавки.

Юная покупательница обменялась несколькими словами с Мустафой, тот почтительно пропустил ее вперёд.

Точно так же, как когда-то впервые, она толкнула тяжёлую дверь, что вела в садик. Ковер, который по случаю холодного времени года - один из четырех, тот, что прикрывал вход в беседку, - был отведен в сторону. В глубине беседки она увидела силуэт, который столько месяцев неотступно сопровождал ее мысли. С тихим вскриком протянула вперед руки. Шагнула навстречу. Сплела свои теплые пальцы с его пальцами. Ей нужна была эта пара минут, чтобы поверить. И ему для того же. Наконец, она без единого слова - они были здесь не нужны - дала обнять себя после этих бесконечных месяцев и задержалась в этом молчаливом объятии, позволяя почувствовать, что живы оба. И что на сей раз это не греза. Склонив голову на грудь молодого бербера, закрыв глаза, Ясмин слушала, как гулко бьется в этой груди живое сердце. И не слышала ничего больше. Ни треска углей в жаровне, ни звуков города там, за невысокими стенами.

- Аллах уберег, - наконец, выдохнула она, подняв лицо, - я знала, что вы вернётесь живым.

- Вот я, - просто отвечала Ясмин. Два таких коротких слова, которые испокон веков заключали в себе куда больше, чем кажется. Так не просто отвечали на зов и обозначали себя. Так выражали любовь и покорность, открытость помыслов и готовность души.

- Живая, - уверяла она со смехом, - настоящая. Вот я.

И в подтверждение касалась теплыми мягкими губами жёсткой смугло-золотистой щеки и робко отвечала на поцелуй.

Она была далека от мысли лелеять свое девичье многомесячное одиночество. Как дочь и сестра тех, кто был там, в море, на поле брани, она хорошо знала, что пока она почивала на мягких подушках, он прошел через ад. И не в ее силах было стереть новую неглубокую морщинку на его лбу, но она могла заставить его окончательно поверить, что прошлое осталось в прошлом. И теперь, когда Азраил только задел обоих крылом, но пролетел мимо, впереди есть будущее. Это она могла доказать и напоминала об этом всем своим существом.

Она не слишком отдавала себе отчет, что с ней самой было во время ее болезни, только потом уже, по слухам узнала, что едва не умерла. Но она об этом и не помнила, подхваченная потоком радости. Радость жизни бурлила в ней.

Ясмин засмеялась и повела запястьем. Потом другим. Колокольчики на ее браслетах выпевали тонкими и звонкими голосами песню. А когда она подняла вторую руку, то чуть выше этих браслетов, ближе к локтю, показался другой - блеснули синие лазуриты, и две маленькие серебряные ладони переплелись пальцами, точно как были сплетены руки этих двоих, укрытых от всего мира в этой скромной беседке.

А потом они говорили, как будто им все еще нужно было наговориться впрок.

- Хороша кабилка, - иронизировала Ясмин сама над собой, и при этом искренне сокрушалась, поясняя:
- Я ещё так мало знаю о традициях амазахов… Только те несколько слов, что успели рассказать мне вы, да ещё то, что рассказывал Али-паша, когда занимал нас своими байками. Вам предстоит многому научить меня. Я ведь никогда не выезжала дальше Балыкесира, где санджакбеем мой дед. Я ещё так мало знаю, - вздохнула она.

… Они говорили и говорили, потому что бесконечно давно не слышали голос друг друга.

- Мне очень помогла коротать это время Ракель-хатун, - рассказывала дочь Мехмета-паши, - у нас дома обширная библиотека, но у хатун, оказывается, есть такие редкости… Я много прочитала за все месяцы. И могла поговорить с нею о вас, - она чуть зарделась, но этот румянец был большим благом и очень красил это белокожее алебастровое обычно личико, которое и без того сейчас заливала легкая краска после поцелуев, - она показывала мне книги, которые вы брали у нее. Я читала и их в том числе. И так я как будто была к вам ближе. О вашей невесте, - и опять дочь Мехмета зарделась, пробуя на вкус это новое слово, - она заботилась будто родная мать.  Мы ей многим обязаны. И даже сейчас. Как они с мужем позаботились о нас.

Девушка кивнула на яства на столе, которым оба до сих пор не отдали должного, просто потому что не видели ровно ничего вокруг себя. Они были полностью увлечены друг другом.

Но теперь Ясмин взяла кофейник, налила в чашку кофе. Взяла лепешку, разорвала ее пополам и вдосталь начинила сыром и зеленью этот небольшой ароматный полумесяц, очень удобный, чтобы взять его в руку.

Удивительно. Именно здесь, в беседке небольшого сада при доме лавочницы Ракель она предлагала ему есть и пить, как испокон веков женщина предлагает мужчине. Этот кофе, этот хлеб были священнодействием, воплощением жизни, природным началом, языческим и религиозным. Может ли свадебный хлеб быть лучше этой простой лепешки?

- Попробуйте.

Она открыто, немного наивно и все ещё чуть робея, замирая от незнакомого прежде чувства полноты и от сакральности момента, протянула обеими руками лепешку. А кофе дымился и наполнял беседку своим ярким горьковатым запахом, соединяясь с базиликом, духовитостью свежего хлеба и приятными остатками запаха открытого огня, который горел здесь недавно, оставив в жаровне угли.

Отредактировано Ясмин-хатун (2024-01-31 23:23:00)

Приходя в этот мир женщиной, ты с рождения знаешь, что в свой срок покинешь дом, где росла. Растешь с этой мыслью и относишься к ней спокойно, успевая ее принять. Если ты родилась в огромной империи, всегда есть вероятность, что целуя родителей прежде чем уехать за мужем, ты видишь их в последний раз. 

Однако Мехмет-паша и Шехназ-хатун в этих неописуемо обширных землях от Египта до запада Грузии могли себе позволить выбирать. Нет, речь не о соседней улице: они лишь намеревались устроить судьбы обеих дочерей так, чтобы иметь простые радости, на которые имеет право человек в зрелые годы: чтобы семейство могло воссоединяться на байрам, чтобы срочные вести доходили раньше, чем за месяц, чтобы если Аллах пошлет кому-то скоротечную болезнь и решит прекратить его дни, можно было бы успеть проститься, ибо все ходим под Богом, и напротив - хотели своими глазами видеть, как отцы их будущих внуков шепчут новорожденному на ухо азан. Ради чего, как не ради этого в том числе, стоит добывать своими руками и умственным трудом влияние и средства? Они находились на той ступени, которая позволяет выбирать выгодный союз, но при этом не обязывает женщин семейства подобно дочерям крымского хана или европейских князьков быть залогом чести государства. Весьма удобно. Более того, они могли себе позволить и поступиться своей выгодой в угоду желанию. 

Неудивительно, что маленькое сердце дочери Мехмета то звенело, как натянутая струна, то трепетало. Одна его половина бурно ликовала и расцветала, как под солнечными лучами, а вторая сжималась от страха перед неизвестностью. 

Ясмин быстро сочла в уме, сколько дней неспокойного морского пути до алжирского побережья, ей это было проще простого. Чтобы братья и родители одобрили? Машалла... Острова Эгейского моря - это уже гораздо ближе, так что лучше бы они. 

- Али-паша обещал? О, его слову можно верить как слову суфия, так что я поздравляю вас, мой без пяти минут бейлербей! Вы полностью заслужили такое назначение, это прекрасная новость! - она быстро скрыла лицо на плече молодого бербера нежным, истинно женским движением, так чтобы незаметна осталась легкая тень ее робости.

- Я люблю вас, - просто, без колебания ответила Ясмин, - и как только вы заручитесь согласием моей семьи, я поеду за вами туда, где будете вы. И поехала бы, будь там дом с коврами или же звездное небо вместо крыши и ваш плащ вместо стен. Но то, что заслуженно посылает вам Аллах посредством Али-паши, я разделю с вами - и радости и труды. Поскольку от Стамбула мы уедем далеко, то я уповаю, что ваш отец станет мне вторым отцом, а ваша мать - второй матерью. Я же сделаю всё, чтобы стать не только вам достойной спутницей, но и им почтительной и любящей дочерью.

По своей воле следовать за тем, кому ты пообещалась, но полностью отринуть всё, из чего состояла твоя жизнь, оставить далеко любимые лица, которые видела ежедневно, ради одного человека - это как шагнуть со скалы. Нужно иметь много мужества. И любви к этому человеку.

Переговоры… Новость заставила миловидное лицо Ясмин просиять радостью.

— Балыкесир это мое детство. Вернее, лето из детства. Каждую весну нас увозили туда, а в Стамбул мы возвращались лишь в октябре.  Матушка, Шехназ-хатун, справедливо считала, что летом в Городе нам нечего делать. Мы мраморным морем отправлялись до Бандырмы, а там неподалеку летний особняк Джафера-паши, моего деда. В Балыкесире и Манисе у меня множество родственников. И моя невестка Айла-хатун - дочь дефтердара Манисы, вам это наверняка известно. Я очень удивилась бы, не появись Маниса на переговорах, а Энвер-паша - правая рука шехзаде. Если я хорошо знаю Айлу, а я ее отлично знаю, она не упустит шанс увидеться с мужем. Приедет погостить к отцу и упросит того взять ее с собою. Я попробую отпроситься с ней и тогда мы сможем увидеться. А там, если позволит Аллах, вскорости можно будет перестать скрываться и прятаться.

Она играючи, лукаво спрятала за краем шали лицо. Скрыла полностью, только блестели над кружевом чуть подведенные девичьи глаза: пушистое как хлопок облако, голубые воды лесного ручья с темными точками зрачков и росчерк черного птичьего крыла в мартовском небе. А бисер на кистях шуршал, как шуршит песок под прибоем.

- Я ещё никогда не видела такой красивой шали. Это лучшее, чем я когда-либо покрывалась. Ни у одной султанши, ханши, бейши нет такой. Спасибо, Махди-альби*.

А потом она разломила лепешку и для себя и тоже вдохнула запах свежего хлеба, вышедшего из-под умелых рук доброй Ракели.

Отредактировано Ясмин-хатун (2024-02-09 09:22:43)

- В Балыкесире хорошо. Там развалины замка императора Адриана, - тихо рассказывала Ясмин, теплой кошкой прильнув к плечу возвратившегося, - Балак-хисар, старый замок. Там на руинах города Карасы-бей много столетий назад основал новый город. Там неподалеку Куш-гёлю, птичье озеро, оно неглубокое, но широкое и в детстве казалось мне огромным как море, вода в нем пресная и сладкая, берега поросли травами, тростником и ивами, там и горы и леса, а по утрам над водой стелется туман и слышно лишь как плещет рыба и хлопают птичьи крылья. Сотни, тысячи птиц. Пеликаны, цапли. А если нырнуть и достать до дна, то можно найти наконечники стрел и обломки мечей, потому что на озере была великая битва неверных. Византийцы бились с латинянами. Местные мальчишки хвастают трофеями друг перед другом. Туда был сослан и там закончил свои дни Заганос Мехмет-паша. Ага янычар, визир-и-азам, капудан-паша. Тот, что помог Фатиху взять Красное Яблоко. Тот, кто на военном совете не дал снять осаду, кто поддержал молодого султана в стремлении завершить дело. Его соратник, его десница, его вдохновитель, его лала, его родня. Тот, что взял себе на ложе дочь Давида Комнина, императора Трапезунда. Там до сих пор стоит его мечеть с банями и медресе, в строительстве которой, говорят, он участвовал лично, нося камни своими руками. Хотел оставить память по себе. Он умер в бедности. По крови паша был албанцем, - дочь Шехназ улыбнулась, зная, что Махди хорошо осведомлен о корнях ее матери, а значит, отчасти о той крови, что присутствует в ее собственных жилах, - он из королевского рода Зогу, прямых потомков Кастриоти, и начал свой путь от мальчишки-девширме.

- Там бьют горячие источники, которые исцеляют тело, - продолжала девушка, - Такой он, Балыкесир. А моя бабушка, мать моего отца, научила меня вот этими руками, - дочь адмирала опять подняла руки и тонкий звон колокольцев на браслетах с ее запястий смешался с ее смехом, - готовить сырную халву. Хошмерим. Только с местным сыром она получается такой вкусной. Другой сыр нельзя. Не выйдет. Кладешь кусочек в рот и попадаешь в рай. Если деду выдастся возможность устроить для нас праздник, ни о чем другом нельзя и мечтать. Я уже вижу процессию с барабанами, которая направляется к мечети, и вас в светлых одеждах жениха. Я вижу свои кисти и ступни, покрытые хной, вижу мать, которая вкладывает в мою руку золотую монету и обвязывает мою ладонь на всю ночь тканью, вижу покой, который в доме деда уберут для нас цветами. Это ведь отнюдь не Стамбул, в Карасы очень много особенных, очень красивых традиций.

Ясмин долгим говорящим взглядом снизу вверх ответила на обещания посещать время от времени Стамбул. Этот взгляд был полон благодарности.

- Мне не страшно, - храбро ответила она и чуть погодя честно добавила, - если только совсем немного. Я хочу этого, иначе не пообещалась бы вам. Если даже вам дадут удел очень далеко - я смогу полюбить это место, потому что оно будет вашим, и тот дом, в который вы меня введете. У меня нет в этом сомнений. Но ваши слова греют мое сердце и я благодарна вам за них, потому что я, безусловно, хотела бы иногда навестить дом, где я родилась, чтобы обнять свою семью. Это сделало бы меня ещё счастливее в моей новой жизни. Думаю, вы правы и в том, что отец с братьями изыщут возможность зайти к нашим берегам. Меня в семье очень любят, так что когда мои братья всё узнают, они примут вас как брата, и мои родители увидят в вас ещё одного сына. И всё же не будем слишком много говорить об этом вслух, - она приложила тонкий палец к губам молодого человека, запечатывая их, - ибо это звучит слишком сладко, как персидская сказка. Иблис - завистник, он не любит чужого счастья. Если слишком размечтаться, то он непременно подкладывает под ноги свой хвост, облезлый, зловонный и жилистый, чтобы люди об него споткнулись.

Двое в завешанной коврами беседке ели лепешки и запивали их горячим кофе, иногда чуть обжигая губы, ибо трудно было удержаться, чтобы не сделать глоток, хотя напиток ещё не остыл. И если в райском саду Джаннате есть винные моря белого цвета, а также молочные и медовые моря, из которых можно наполнять кубки, если в том саду течет источник Тасним, то глоток земного кофе в скрытом ото всех маленьком саду сейчас стоил куда дороже всех благодатных райских водоемов.

Отредактировано Ясмин-хатун (2024-02-14 21:40:57)

Женщина наделена природным даром - чуть ли не с колыбели она обладает шестым чувством. В последнем вопросе адъютанта Улуча, таком мимолетном и, вроде бы, простом и естественном, Ясмин почувствовала таившуюся тревогу. Он ненароком, вскользь озвучил то, о чем явно не раз задумывался. И ее ответ был сейчас куда важнее, чем могло показаться.

Морской офицер, в свои молодые ещё годы прошедший через огонь и воду, закаленный телом и душой, ждал, что скажет ему светловолосая девушка с хрупкими плечами и тихим голосом. Он мог бы одной рукой усадить ее на свое плечо. И все же в ее полной власти было успокоить или надолго заронить зерно сомнений, уязвляющее мужское самолюбие и отягчающее мысли.

Ясмин рассмеялась.

- Аллаху нужно было время, чтобы придумать меня для вас. Вот так и случилось, что это не вы родились чуть раньше, а я слегка запоздала, альби, - шутливо, с легким кокетством ответила она, и продолжила уже серьезнее, тем полным спокойной уверенности и легкости тоном, который рассеял бы любое сомнение. — Аллах знает лучше. Будь мы ровесниками, ваши глаза были бы столь же прекрасны, - девичьи губы робко коснулись темных длинных ресниц бербера и его смугловатых, золотистых век, - и возможно, что эти глаза так же посмотрели бы в мою душу, но разве я прочла бы в них всё, что дал вам каждый год вашей жизни? Заменил бы всё это один лишь юношеский огонь? Нет. Всевышний подарил вам время, чтобы вы успели добиться того, чего добились. Каждый год делал вас - вами, как скульптор кропотливо добавляет деталей своей работе. Кюршад-бей младше моего брата Селима, однако же я отказала ему. А вам сказала «да». И повторила бы, даже появись уже в ваших густых черных волосах первые серебряные нити, хотя моему отцу они очень идут, но у вас до этого ещё целая вечность. Вспомните, в каком возрасте великий Тургут без промаха разил  рукой, все еще крепкой, и разил бы дальше, если бы не роковая случайность в бою. Представьте, каким мальчишкой он счел бы вас. Если взяться за подсчеты, то греческий математик сказал бы, что пройдет пятнадцать лет и то, что сейчас вдвое - уменьшится до полутора. У времени в руках есть кисть, которой оно стирает разницу между двумя. Чем старше мы оба будем становиться, альби, тем сильнее будет сокращаться эта разница. А мулла из маленькой мечети, который проявляет чудеса терпения, ибо я, как только начала взрослеть, так и донимаю его разнообразными вопросами, сказал бы, что у души возраста нет. Вы моя душа и мое сердце. Мне нравится слышать ваш голос и смотреть на ваше лицо. Оно молодо и прекрасно. Вам ли говорить, что нужно успеть? Так что отриньте лишние думы и позвольте нам обоим радоваться тому, что я смогу считаться вашей молодой супругой, в то время как вы годами лишь чуть старше моего брата Орхана. Мне это нравится. И нравится каждый ваш прожитый год. Каждый год это частица вас.

Да и как бы вы оказались в нашем саду и вылечили мою руку, как увидели бы мое лицо, не имей лекарских  знаний и вашей офицерской должности? - лукаво заметила она.

- Да, в Балыкесире очень вкусная рыба и старые оливковые рощи дают столько плодов, что когда подходит время сбора, ткани под деревьями усеяны целыми горами оливок. Они такие крупные и сочные, что масло можно выдавить просто пальцами. Лишь сдави ягоду и оно так и закапает большими каплями. Если сразу впитается в руку и если блестит на коже, значит, оливка созрела. Во владениях деда оливы палками в урожай не бьют, жалеют: почтительно собирают руками. Вы верно угадали, вы пропитывали мою повязку маслом из Балыкесира. И видите, - Ясмин показала кисть, - на руке никакого следа. Но это не только целительное масло, это ваше врачебное искусство. Вы подоспели вовремя, вы вовремя приложили холод и это вы не позволили никому притронуться. Если бы не вы, обязательно остался бы шрам. А я до сих пор не знаю, как у меня тогда смелости хватило подарить вам кольцо. Видите, какой дерзости я набралась с тех пор?

Законы ислама строги. Ни единого прикосновения, ни открыть лицо, ни увидеть прядь волос и руку выше кисти. Но оба сами же и наказывали себя за свойственное молодости нарушение, ибо эти целомудренные поцелуи и чистые как вода в роднике объятия требовали слишком большой силы воли. Один был молод, вторая совсем юна. И после тяжелой разлуки оба горели как две свечи. Касаться друг друга, сидеть бок о бок, чувствовать тепло, пить дыхание и знать, что ещё не получено согласие, а если оно будет дано и если будут улажены формальности, то в самом лучшем случае ещё несколько бесконечных месяцев до священного дня.  Никто кроме ее семьи не видел прежде, какого цвета волосы у гордой дочери капудана, а сейчас она покорно позволила касаться своего платка, - сакрального для мусульманки покрова, - и прикасаться к волосам. Шелковое богатство, венчающее голову, обе дочери унаследовали от Шехназ и, пожалуй, имели право им гордиться. Только у младшей они горели медью и чуть вились, а у старшей, когда она их распускала, стекали на спину и плечи прямым, изнутри мерцающим потоком, но не ярко-золотистым (в нем не было ничего от грубого, дерзкого, кричащего золота), а с пепельным отливом. Так светится мелкий морской песок на берегу под первыми лучами молодой луны.

В беседке можно было уловить лишь то, что у девушки пшеничные волосы, но ещё очень, очень нескоро Махди выдастся возможность своей рукой распустить эти косы и увидеть, как они упадут ниже поясницы.

Да и теперь время было неумолимо. С минаретов раздался очередной призыв к молитве. Лицо девушки, разгоревшееся, зардевшееся от поцелуев, чуть вытянулось и всеми чертами выразило разочарование.

- Мне пора уходить, - тихо, с отчаянием в голосе взмолилась дочь Мехмета, - пора, милый, пора. Нас с Айлой-хатун слишком долго уже нет дома. Ее заждалась крошечная дочь, да и мне несдобровать, если я совсем забуду приличия. Вот сейчас я соберусь с духом, поднимусь и уйду. Я уйду, - пообещала она самой себе.

Закрыв глаза, она наслаждалась этими последними секундами.

Из окна послышался требовательный детский крик.

Он помог сбросить сладкое оцепенение. Девушка проявила силу воли и мягко, с улыбкой выскользнула из объятий, из-под плаща, под которым она так и провела бы весь день до заката.

- Как хорошо вы решили насчет слуг. Эти двое заслуживают самой большой нашей благодарности. А я со своей стороны сегодня тоже кое-что принесла им. Взгляните.

Узкая белая ладонь потянулась к поясу и развязала пристегнутый к поясу кошель. Вынула оттуда два мягких башмачка, каждый размером с каштан. Вложила в каждый по пальцу и прошагала обутыми пальцами по столу.

- Поразительно, что люди появляются такого размера, верно? Это ведь почти кукла. А пройдет время и вырастет в крепкого мужчину. Удивительны дела Аллаха.

Отредактировано Ясмин-хатун (2024-02-16 19:36:52)