Ложиться в постель особенно приятно после насыщенного дня. Каким бы долгим он ни был, а все же подошёл к концу.

Венециано проводил сестру до самых покоев. Были объятия, были поцелуи. Им теперь очень нечасто доводилось прощаться на ночь.

- Доброй ночи, Тонино, - розовые губы мягко коснулись жёсткой щеки, - Господь с тобой.

Камилла хорошо ещё помнила те годы, когда мать заходила в комнату и по очереди напутствовала их этими словами. Антонио, правда, тогда уже достиг подросткового возраста, так что скорее терпел: как все подростки, торопился повзрослеть. Но сейчас она знала, что ему будет приятно. Только мать ещё и осеняла их крестом... Впрочем, какая разница: как она слышала, арабские христиане тоже называют Бога Аллахом, а мусульмане сами считают, что верят ровно в того же Всевышнего, как и «люди книги».

Наконец двери в святая святых закрылись. Мона Мануцио с наслаждением сбросила обувь и маленькая ножка ступила на ковёр в одних чулках.

- Дафна, помоги раздеться, я устала, день был длинный.

Камеристка, юная гречанка, болтала без умолку, ее распирало от эмоций и она горела желанием поделиться.

Помогла снять своей госпоже верхнее платье и та в блузе и нижних юбках устало опустилась на мягкий восточный пуф перед туалетным столиком.

- Мне здесь так нравится, кирья, так нравится, - щебетала девица по-гречески, вынимая шпильки из прически госпожи Аримонди, - ваш брат устроил всё прекрасно. Какой весёлый был вечер. Столько всяких развлечений! Только женщины не всё видели, хорошо вы меня взяли с собой на мужскую половину, вот спасибо! Насмотрелась вдоволь и на борьбу, и на стрельбу, и на танцовщиц. А на вас-то как смотрели, - она лукаво стрельнула взглядом, - вот, к примеру, этот красивый молодой адмирал-реис глаз с вас не сводил. Так и жёг глазами, я боялась, что камиза на вас загорится. Вы бы ему хоть улыбнулись, он же ждал. Усы крутил, губы все себе искусал, уж я смотрела потихоньку, про себя смеюсь, а он, бедный, места себе не находит.

Наконец со шпильками было покончено. Волосы больше ничто не держало и они накатили на плечи и спину густой, блестящей, темной волной. Полились, заструились.

Дафна взяла со столика щетку и медленно, осторожно провела ею.

- Тебе лишь бы болтать, - Альдина закусила нижнюю губу и досадливо посмотрела на свое запястье, где ещё полчаса назад был браслет, однако ее лицо окрасилось румянцем, будто у невинной девушки, что бывало с нею крайне редко, вернее, почти никогда.

Молодая женщина поднесла к щеке прохладную кисть руки, пытаясь убежать от непривычного ощущения.

- Тоже мне Дафна. Ты бы точно не стала убегать от Аполлона и не превратилась в лавровое дерево, - чтобы скрыть смущение, колко ответила она.

Тонкие белые пальцы моны машинально выстукивали что-то на крышке шкатулки, чуть царапая ее кончиками ногтей.

Отредактировано Камилла Мануцио (2023-08-26 15:34:12)

Наконец настал черед избавиться и от камизы и юбок, что молодая женщина и проделала с большим удовольствием. Гречанки счастливицы, не носят корсет. Но к концу дня даже такой костюм начинает тяготить.

Оставшись в одной сорочке, потянулась всем телом, как кошка. Камилла была из тех, кто любит прохладу и всегда спит с открытыми окнами. С началом летних душных ночей для нее наступала трудная пора. Что может быть хуже раскалённых простыней? Чувствуешь себя как в дантовом аду. Май ещё не такой, но она по своей давней привычке, прежде чем лечь, подошла к окну, чтобы как следует вдохнуть свежесть.

Несколько дней на галере она засыпала под скрип, плеск и чаячьи крики, а сегодня ее буквально оглушил целый оркестр островных ночных звуков. Опершись руками, она с любопытством истинного жизнелюба слушала, различая кроме ритмичного стрекота цикад то шелест крыльев ночной птицы, то шуршание гальки в саду, которую перекатил ветер, то мягкий кошачий прыжок с ветки старого дерева на другую ветку. Шорохи, шорохи, шорохи.

С удовольствием подставила прохладе лицо, прикрыла розовыми полупрозрачными веками глаза. И внезапно распахнула их. Какое странное чувство: будто на нее в упор смотрят. Женская интуиция не обманула. Перед ней возникло лицо давешнего турецкого капитана. Прямо перед ней, глаза в глаза и черные точки зрачков в серой как штормовое море радужке.

От неожиданности Альдина даже вскрикнула, но вовремя прикрыла ладонями рот, чтобы не привлечь лишнего внимания, так что звук вышел тихим.

- Вы с ума сошли, капитан? - гневно прошептала она по-итальянски, - что вы себе позволяете?

И почувствовала, как под этим пристальным взглядом всё ее тело будто горит огнем. Давно забытое чувство.

Отредактировано Камилла Мануцио (2023-08-29 21:10:57)

До нежданного явления Альдина подошла к окну совсем вплотную. При желании она могла протянуть руку и сорвать лист с дерева. А оно, как мы помним, чуть ли не проникало своей зеленью внутрь комнаты, почти с тем же нахальством, как этот османец.

Итак, внучка Альда только что была совсем рядом, но в первые секунды от испуга отпрянула и отступила назад на несколько шагов. Потому теперь их все же разделяло расстояние - примерно всё той же вытянутой руки.

Окончательно очнувшись, она чуть опустила взгляд вниз, на свои обнаженные плечи и полуобнаженную грудь и снова чуть вскрикнула, на сей раз вовсе не от испуга, а от возмущения и гнева. Справившись с первым порывом, проворным движением схватила со спинки кресла греческую шаль и быстро набросила на себя. И только тогда, заменив этим почти невесомым покровом латы Жанны д'Арк, смело шагнула вперед и... рассмеялась. Коротко и дерзко.

- Скромны и безобидны? Да вы будто думаете, что я боюсь. На острове нет человека в большей безопасности, чем сестра управителя этой земли. Полчаса назад, там, в саду, я без колебаний позвала евнуха. Полагаете, сейчас кликнуть брата у меня духу не хватит? Он только что был тут и ушел разве лишь на какую-нибудь сотню шагов. Убить вас прямо здесь я ему не дам, хотя полагаю, у вас на его месте рука бы не дрогнула. И вы прекрасно понимаете, о чем я: если не ошибаюсь, у вас у самого две сестры. Ваш брат Селим рассказывал. Жаль только вашей карьеры. Опасаться скорее стоит не мне, а вам. Что до привлечённого внимания, мне нет никакого дела. А для вашей монашеской цели совсем не обязательно входить в комнату, я вам помогу. Это, знаете ли, проще простого.

Мона абсолютно спокойно сделала ещё несколько шагов. Теперь они оба находились настолько близко, что пролети между ними пресловутый воробей, задел бы обоих крыльями. Протянула руку ладонью вперёд.

- Браслет, - тихо приказала она почти одним движением губ, не отрывая взгляда от серых глаз.

Альдина слушала, скрестив на груди руки и кутаясь в шаль. Сложно передать, что происходило внутри нее в этот миг.

Господи, да ведь женщина, в конце-то концов, имеет право на то, чтобы ею восхищались, тем более когда ей двадцать с небольшим лет. А она была женщиной до мозга костей. Фабио уже очень давно с куда большим пылом смотрит на чертежи, чем на нее. И куда больше говорит о кораблестроении, чем об их общем настоящем и будущем.

Молодость, чувство опасности и вместе с тем осознание, что держишь ситуацию в своих руках, сливались воедино и превращались в дурман, который обволакивал и застилал всё кругом. Греческое сладкое вино, которое этим вечером зажгло кровь и вскружило голову, пропитанный запахами цветов и моря воздух, сгустившийся мрак, низкий тембр мужского голоса... Этот капитан с его нагловатым напором нравился ей.  Слишком нравился, чтобы упустить удовольствие пофлиртовать наедине и ловить на себе вот такой же восхищенный взгляд, как сейчас.

- Проходите, - коротко произнесла она, отступая на шаг назад, чтобы дать дорогу.

Отредактировано Камилла Мануцио (2023-09-15 19:27:00)

- Несправедливо, - возразила Альдина, улыбаясь и отрицательно качнула головой.

- Этот человек, - ее округлый подбородок указал на книгу, - не был трусом, он был воином в первых рядах конницы и политиком. Не раз рисковал жизнью. Только та женщина была для него святой, как Мадонна.

Тонкие белые пальцы скользнули в вырез рубашки, вынули серебряный образок на цепочке. Такие носит любая католичка. На медальоне проступали черты Девы.

- Как Марьям, - пояснила она мусульманину и образок вновь скрылся под лёгкой белой тканью.

Рядом, на столике, в блюде круглился ранний виноград: он только-только поспел под майским солнцем. Темный, бархатистый, с полупрозрачной кожицей, под которой таился багряный сок. Молодая женщина взяла одну кисть. Протянула вперед руку, предлагая.

- Хотите винограду? - спросила она внезапно с какой-то детской непосредственностью, - я очень люблю ранний виноград. Могу есть целыми гроздьями.

Отредактировано Камилла Мануцио (2023-10-10 09:59:26)

Когда виноград переходил из рук в руки, концы пальцев соприкоснулись.

А затем они сидели на низкой тахте, удобно утонув спинами в подушках, периодически отщипывали ягоду-другую, говорили, понизив голос, и смеялись, тут же прикладывая палец к собственным губам, чтобы напомнить друг другу о том, что их могут услышать.

- Нет, такого не может быть, это невозможно, - протестовала молодая женщина и темные дуги ее бровей высоко взлетали, - Признайтесь, что вы это выдумали, выдумали сейчас и вот на этом самом месте. Вы хороший рассказчик, Орхан-бей, не спорю, но вы мне тут пересказываете что-то из ваших легенд, небылицы из морских баек, и думаете, что я поверю?

Итальянская речь вкупе с турецким обращением звучала довольно экзотично, будто на витраже католической церкви внезапно лицезреешь арабскую вязь. Или в одном бокале смешал вино и щербет.

Камилла отправила в рот ещё одну ягоду и раскусила. Сок брызнул на язык.

- Даже слишком сладкий. Как только успевает вызреть? Бог благословил окрестные земли солнцем. Немного вина? Я знаю, харам, но за общим столом вы не отказывались. И ещё я слышала, что Коран запрещает только очень крепкие напитки, и я обычно разбавляю водой. Будете?

Внучка Альда показала взглядом на небольшой кувшин, из которого готова была угостить внезапного гостя и уже потянулась к кувшину рукой.

Потом они пили разбавленное вино, а упомянутый итальянский томик лежал рядом.

- А что если нам погадать по книге? - беззаботно предложила венецианка, - Не знаю, принято ли такое у вас, но на западе есть такое невинное развлечение. Назовите страницу и номер строки и прочтем, чем закончатся переговоры между сторонами.

Она плеснула на платок воды, отерла им пальцы, чтобы сладкий виноградный сок не попал на бархат и на бумагу. В таком семействе к книгам относятся очень уважительно.

- Страницу и строку, посмотрим, что скажет нам Данте, - выжидательно предложила она и лукаво прищурила карие глаза.

Отредактировано Камилла Мануцио (2023-11-15 14:20:52)

- Тридцать четвертая страница. Это ад, самая его середина. Ай. Вы нарочно так сделали. Вы же знаете, как устроена книга, что в ней три части. Сейчас Данте испугает нас чем-нибудь страшным. Вам стоило проявить больше такта: схитрить и назвать что-то ближе к концу, чтобы предсказание было по-райски мирным. Но мы же спрашивали про переговоры, а миротворчество это не ваше, я уже успела понять. Что ж, посмотрим…

Она открыла книгу, тонкие пальцы быстро прошуршали листами.

- Тридцать седьмая. Вот. Отсчитаем строки...

Альдина проехала сверху вниз закругленным розовым ногтем.

- Боже милостивый! - невольно вырвалось у нее. И чуть изменившись в лице, молодая женщина негромко продекламировала строки. Увидев первую, она уже не смотрела в открытую книгу, ибо давно знала ее на память.

- В досужий час читали мы однажды
О Ланчелоте сладостный рассказ;
Одни мы были, был беспечен каждый.

Над книгой взоры встретились не раз,
И мы бледнели с тайным содроганьем;
Но дальше повесть победила нас…

Камилла пристально взглянула в глаза своего собеседника.

- Ну конечно. Ваш учитель заставил вас вызубрить La divina comedia наизусть. У вас была такая же книга. Как я не догадалась сразу? Вам бы признаться прежде, чем я начала.

Но она не продолжила своего предположения. Она дочитала до конца.

- …Чуть мы прочли о том, как он лобзаньем
Прильнул к улыбке дорогого рта,
Тот, с кем навек я скована терзаньем,

Поцеловал, дрожа, мои уста.
И книга стала нашим Галеотом!
Никто из нас не дочитал листа.

- Знает.

Что-то неизведанное проснулось в ней, что-то куда сильнее ее самой. Не позволить поцеловать себя и не ответить оказалось выше сил: как противоборствовать горному потоку. Это был долгий поцелуй, томительно-долгий, до последнего глотка воздуха. Вкус всех пряностей мира оказался на этих губах, губах чужака, к которому ее так тянуло, но которого она совершенно не знала, помимо того, что перед ним, как перед ее братом, были открыты все морские просторы земного шара. И пряности и морская соль и виноград, которым они только что лакомились вместе, и вино, которое они только что пили, но неразбавленное, а будто оно, напротив, было еще крепче.

Чуть откинув назад голову, она открыла нетерпеливым касаниям губ и шею, и прикрыв глаза, сомкнув ресницы, впитывала этот миг со всей жадностью молодости и собственного жизнелюбия, так, будто он был последним. Однако с трудом очнулась, или, вернее, заставила себя очнуться, когда теплые ладони старшего пашазаде заскользили по ее бедрам.

- Не здесь и не сейчас. Не в доме брата. У стен есть уши. Не здесь, - шепнула Альдина, выравнивая дыхание, усилием воли стряхивая с себя жаркую истому и мягко, но очень настойчиво высвобождаясь из объятий. Правда, расплатившись задатком в виде ещё одного горячего и долгого поцелуя.

Они разошлись только под утро. Камилла с удивлением и даже ужасом заметила, как через щель между гардинами пробивается первый рассветный луч. Он скользнул по разгоревшимся щекам молодой женщины, по пришедшим в полный беспорядок волосам, по плечам, по верхней части ее нежной груди, которую не скрывал свободный вырез сорочки. Давным-давно прогорели свечи до огарков длиной с ноготь. Медленно, наощупь она пошарила рукой по постели и нащупала шаль, которая соскользнула с ее спины несколько часов назад, да так всё это время и пролежала. Снова прикрыла ею свои плечи. Утопила ладони в жестких, непокорных рыжих волосах, поскольку небольшой тюрбан-мюджевезе (удобный головной убор, когда ткань надежно намотана на внутреннюю шапочку, скреплена с ней и потому не нужно всякий раз прилагать усилий), молодой турок давно уже снял. Моряк не был совсем уж коротко острижен, как делали для собственного комфорта многие его соотечественники и братья по вере, и это ему шло. Хотя на вкус Альдины этот профиль не испортила бы и обритая голова. 

- Уходите, - она ласкающим движеньем провела по жёсткой, чуть обветренной, щетинистой скуле, - в доме слуги уже проснулись. Пожалейте и себя и меня, вы и так слишком задержались, мы упустили темноту. Идите, капудан, - и она, положив обе узкие ладони на его грудь, слегка оттолкнула от себя.