Турецкая флотилия под командованием молодого адмирала Орхана-реиса вышла из порта острова Тенедос чтобы торжественно встретить венецианское дипломатическое посольство. Попутный ветер ударил кулаком в белые парадные паруса, надул их, впереди флота белым лебедем расправила крылья галера Аль-Джамиля, принадлежавшая хазинеджи Алжира, бейлербея острова Тенедос Улучу Хасану Венециано-паше, уроженцу Венеции из знатной и прославленной семьи Мануциев-римлян и носившего в крещении имя Антонио Мануцио. Не только высшие люди империи рождены под крестом пророка Исы. Многие другие достойные, по доброй воле, хотя, чаще всего, насильно, принявшие ислам, поднялись из низов благодаря удивительной способности их повелителя, Сулеймана Хан Хазрет Лери, халифа и десятого султана Османской империи, подбирать себе помощников.

Обычная история. В те времена прославленный пират Драгут-реис обнаглел настолько, что не боялся ходить прямо у берегов Италии, занимаясь охотой за рабами. Антонио приковали к веслу, и он вращал его несколько лет, пока не понял, что никто его не выкупит, не спасет и возле этого весла он непременно сдохнет поскольку галерных рабов не продают, слишком дорога мускульная сила двигающая османский флот. Такая перспектива его не радовала и юноша, подобно многим своим товарищам по несчастью, сказал то, что правоверные не уставали предлагать всем пленникам: "Нет Бога, кроме Аллаха..."

Его освободили, он начал свою путь на галере Улуча Али-паши. Сначала рулевым, затем штурманом, потом капитаном. Взлет его был стремительным, словно судьба расстелила перед ним роскошный персидский ковер. Он стал доверенным лицом Улуча Али, саат-реисом (заместителем адмирала) и хазинеджи (казначеем Алжира) и бейлербеем острова Тенедос. Между бейлербеем Алжира и его хазинеджи уже легкими трещенками наметились противоречия: Улуч Али опасается широко расставленных паучьих сетей Хасана, а тот, в свою очередь, завидует более успешной карьере калабрийца.

А сети бывшего Антонио Мануцио поистине широки. Его влиятельная и тесно спаянная родственной любовью, родственной преданностью и кровным родством семья в Венеции широко распахнула объятья своему оплаканному, потерянному и вновь обретенному Антонио, Тонио, Тонино. Им не было дела до его ренегатства. Они бы не раздумывая убили и умерли за него. А в настоящее время сенат услужливо добивается расположения и без того влиятельных магнатов Мануцио дабы получить через них расположение хазинеджи в переговорах по Кипру, в свою очередь Мануцио щедро снабжают дорогого Антонио информацией для поддержания его влияния в Стамбуле.

Аль Джамиля, военный трофей Хасана-паши, отбитая у венецианцев галера Капитана, устремилась вперед, зарываясь носом в волны, встяхиваясь и отдуваясь, соленая морская пена омывала бронзовую крылатую богиню с лукавым прелестным лицом, далеким от античной классики и являющимся стилизованным портретом сестры бейлербея моны Камиллы Аримонди.
Улуч Хасан Венециано-паша, красивый брюнет с тонкими чертами несколько хищного и умного лица, стоял на капитанском мостике плечом к плечу с адмиралом Орханом-реисом и из-под под козырька ладони всматривался вдаль. Одежда его представляла собой элегантную и дерзкую смесь османской и европейской моды: штаны-чулки с разрезными пышными шароварами ниже колен, парчовый дублет  и плащ-табар, подхваченный спереди поясом и свободно свисающий сзади. На голове кожаная шапочка с подогнутыми к тулье полями.

На горизонте поднялись косые белоснежные треугольные паруса венецианской флотилии – ветер был им не встречный.  И на переднем было нашито цветное распятие, под ним три герба: папы римского, католического [Испанского.] короля и Венецианской республики. Гербы соединены были цепью. Обозначало это крепкий, нерушимый боевой союз трех государств против неверных, против сарацин, мавров, арабов, турок.
Лицо Венециано –паши вспыхнуло сдержанной радостью, сердце на миг замерло, ухнуло и пошло отсчитывать частые удары о грудную клетку: крепче цепей была привязанность Антонио Мануцио к своей знаменитой семье, но самой большой любовью и гордостью для него была его сестра Камилла Мануцио-Аримонди, Прекрасная Альдина, как её поэтически зовут в Венеции, лучшее творение Дома Альдов, будто её создал вдохновенный гений рода: красивая утонченная интеллектуалка, изысканное творение древней римской династии. Сестра, девочка, бежавшая к нему по утренней холодной росе в атласных туфельках, когда он, загорелый и загрубевший в корсарстве через пять лет с замершим сердцем переступил порог родного дома под фамильным гербом. Она бежала к нему протягивая руки и плача, повзрослевшая и ещё больше похорошевшая, и для неё он живой был важней его ренегатства. Да моя же ты малышка!

- Отсалютуйте, - не оглядываясь приказал бейлербей капитану
Грянула холостым выстрелом куршейная пушка "Аль-Джамили" и рамбат, богато украшенный резными позолоченными фигурами голых греческих богинь, сатиров и тритонов, заволокло черным дымом.

Отредактировано Хасан Венециано (2022-06-10 11:57:34)

Орхан с детства любил море. Любил его шелест и рокот под окном своего стамбульского дома, любил крики чаек, любил йодистый запах водорослей. Но лишь связав с морем судьбу, пашазаде понял, что на самом деле оно значило для него. Он жил им, он был его рабом и господином. Каждый день как в первый раз он вдыхал соленый ветер. Ради мелких морских брызг на лице, ради того, чтобы чувствовать палубу в качку увереннее, чем твёрдую землю, поистине стоит жить. Вот и сейчас, когда он стоял рядом с Венециано пашой, его ноздри раздувались, как у охотника, а глаза горели предвкушением нового дня… и не только. Ибо день и впрямь обещал быть занятным.

Дым Лепанто рассеялся не так давно. Память ещё слишком была свежа. И хотя османы всегда держат лицо и горазды бросать горделивые фразы об обрубленной бороде против отхваченной руки, потерю двухсот с лишком кораблей назвать триумфом может только полный идиот. И если десять тысяч гребцов - немусульман - неприятно, но ожидаемо, то столько потерь в рядах сыновей Аллаха из узкого морского круга это история личная. Такое не забывают и не спускают. Нынче молодой адмирал, встречая с бейлербеем венецианское посольство, держал голову высоко как никогда.

Зря панталоне надеются на уступки. Тогда Лига смогла из бухты выйти только на чужих гребцах. А сейчас шли на Базджааду с козырями в рукаве, с мыслями о том, что они разбили противника, только здесь их ожидает добрый сюрприз. За трофейной Джамилей (хороший укол их самолюбию) следовали новые, с иголочки османские суда. Плоды пота и крови, круглосуточного адского труда. Остальные выстроились в бухте под поднятыми парусами и вооруженной до зубов командой на борту. Так что основную картину гостям предстоит ещё лицезреть. Да добавить к этому талантливых флотоводцев, какими бесспорно были Улуч и его правая рука - Гасан... Сын Мехмета-реиса делал то, что сделал бы всякий разумный человек: перенимал опыт и навык, тем более что оба смогли подняться и достичь столько, изначально не имея в мусульманском мире ничего. Орхан знал, что в числе посольства - родная сестра саат-реиса. Любимая сестра, что немаловажно.

Интересное дело: так уж сложились обстоятельства, что старший пашазаде никогда не видел эту особу. Слышать - слышал. Слышал много. Что красива, что учёна, как Михри-хатун, только та дочь кадия и внучка суфия, а эта из семейства книгоиздателей. И такая же вольнодумка. И, помнится,  удивился, узнав некоторые подробности, даже решил, что брат, знакомый с нею лично, преувеличивает. В отличие от Селима, дипломата, мотавшегося с юности по Европам, реис мыслил как истинный османец. Чтобы женщина так свободно посещала и Стамбул и острова и даже Тунис?..

Что же, сегодня будет двойное развлечение. Пугануть панталоне и посмотреть, что это за женщина, которую, наверняка сильно преувеличивая, воспевают как звезду на венецианском небосводе.

Горделивый, статный, в темно-красном субуне, подпоясанном шитым золотом кушаком, Орхан-бей являл собой истинный образец портийского шика. Зоркие глаза молодого османца наконец позволили ему рассмотреть на палубе венецианской галеры изящную женскую фигуру.

Орхан-бей все больше убеждался по мере приближения судна, что пассажирка явно молода, изящна и весьма вероятно и впрямь хороша собой. Какая-то девица, видимо, компаньонка. Пресловутая особа отходит от морской болезни наверняка.

Впрочем, не время было разглядывать женщин. Корабли шли на сближение и Орхан поспешил заняться настоящим делом.

- Правый борт! - зычно крикнул он по-турецки, привычно наблюдая, как гребцы правого борта резво заработали вёслами. В то время как их товарищи по несчастью, сидящие слева, уложили весла вдоль борта. Галера пошла на разворот...

- Весла убрать! - коротко скомандовал реис, как только его корабль встал паралельно венецианскому, - спускайте мост! - велел он, уверенный, что с простого трапа панталоне посыплются в море, как горох из прохудившегося мешка.

Светлые глаза на загорелом лице старшего пашазаде насмешливо щурились, а губы скривились в иронической усмешке. О да, европейцу хорошо известен османский абордажный мост.

- Эй, господа венецианцы, не опасайтесь, это не нападение, это для вашего удобства, - нахально-почтительно и задорно  выкрикнул молодой адмирал на языке Данте, не скрывая лёгкого пренебрежения к столпившимся на палубе почтенным мужам Венецианской республики.

Отредактировано Орхан-бей (2022-06-15 22:56:29)

Орхан, рожденный в Стамбуле и привыкший, что и жена, и сестра, а тем более сестра младшая при прилюдном разговоре не поднимают на мужчину глаз, с искренним и живейшим при этом изумлением наблюдал сцену родственной встречи саат-реиса. Молодой реис побывал и в Венеции, и во Флоренции, так что имел представление о темпераменте и семейственности жителей Аппенинского полуострова. Тесно общаясь с Венециано-пашой, разумеется, знал, что тот, не в последнюю очередь благодаря сестре, успел примириться с семьей и частенько гостил у них. Но даже обогащенный этими знаниями, он сейчас смотрел во все глаза, как паша, закрытый, подобно плотно сомкнутой раковине, обычно суровый, как северные скалы, нежно нянчит венецианскую мадонну. Не праздное любопытство зеваки, нет. Живой интерес к обычаям иноземцев тесно сплелся с умением подмечать слабые места как у соперников, так и у соратников. Теперь очевидно: у Хасана этой ахилесовой пятой явно была его сестра. Сам Орхан, хотя и хорошо понимал братские чувства саат-реиса, но прилюдно не изменил бы привитой ему с раннего детства холодной выдержке, принятой при султанском дворе. Конечно, и дворец падишаха и любой османский корабль это истинный Вавилон многоязычия, и все же.

- О Аллах, воистину многообразны созданные Тобою народы и их обычаи.

В морском ли, в пешем ли строю сперва ты заслуживаешь авторитет, а затем авторитет работает на тебя. И как велик авторитет паши среди команды, чтобы он с внутренней свободой и не задумываясь позволял себе подобные искренние жесты.

Последний факт пашазаде также отметил для себя, вместе с тем продолжая исподволь разглядывать Альдину. Молодой адмирал видел много женщин: красивых, юных, ярких. Видел венецианок, и не из последних дам города на воде, флорентиек, гречанок, венгерок, сербиянок, как-то прихватил корабль с плывущей на нем испанкой и был женат на чистокровной османке. Однако ни разу до сего мгновения не видел женщины столь... волнующей. Он не сразу смог рассмотреть ее как следует, ибо паша, разумеется, шагнул вперед, так что реис естественным образом оказался позади. Потому обрамленное каштановыми волосами смеющееся лицо мелькало, как солнечный луч через листву. То отворачивалось, то утыкалось в плечо Венециано. Однако во всем облике было то, что выделило ее из числа прочих. То ли раскованность обращения, то ли отвага, без сомнения присущая той, что рискует отправляться с посольством в стан врага. 

Мысленно ругнул своего братца, что не соизволил раньше познакомить его с сестрой Венециано-паши, в удачное для этого время. Верно, приезжала она и в Стамбул и на острова, но всякий раз так складывались обстоятельства, что реис был в море или же отсутствовал по каким-либо иным причинам.

В крайний визит в Республику, на венецианские берега, Селим вновь ее упоминал.

- Красотка дуется на меня, - рассказывал тогда брат, - вернее, не так. Зная ее гордый нрав, уверен, она в ярости. Я не предупредил ее о диверсии на верфях. Ее муж поцарапался. Однако она столь самоуверенна, что решила, будто я стану рисковать. Что шепнул одному, уже вышло из-под твоего контроля. Этот Аримонди - помесь лисы и волка с чертежами в голове, он несомненно ещё пригодится, тем более если Всевышний решил, что ему нужно дальше жить. И какое-то время от семейства идут отговорки, так что давеча я у них не был.

Насчёт Аримонди Селим прав, Орхан и сам видел пронырливого дельца, сметливого и не упускающего своей выгоды.

- Интересно, - скользнул османец взглядом по туго затянутой талиии фемины, - был бы этот Аримонди большой потерей для неё?

И если белая пена юбок слегка его ослепила, то оценивающий взор отрезвил. Углы губ чуть дрогнули в полуулыбке. С выдержкой, привычной моряку, он спокойно ждал, пока взгляд карих глаз достигнет лица.

Прижав руку к сердцу и чуть склонив голову, реис учтиво произнёс:

- Покамест не имел такого счастья. В мой крайний приезд сеньора, кажется, была в отъезде.

Отредактировано Орхан-бей (2022-06-20 20:05:45)

- А, что? Дельфины? Они за рыбой охотятся, а рыба вокруг кораблей косяками кружит. В море к любому плавающему бревну рыбий косяк пристает. Вот люблю я, Камилла, когда ты, сидя у меня на руках, рассуждаешь. Когда была маленькая, я бывало, уже дурею, тебя убаюкивая, хожу по всему дому и отсчитываю повороты: ещё сто раз пройду по коридору, и она уснет, а ты лежишь у меня на руках в одеяле и рассуждаешь: Тонио, а как же может взлететь лев святого Марка, у него же к попе крылья не приделаны?
И казначей Алжира осторожно поставил сестру на палубу.
Взяв из рук корабельного повара два запотевших стеклянных стакана-армуда с холодным лимонно-медовым шербетом, Хасана-паша увлек мону Аримонди под руку в тень палубного тента юта.
В этот момент Аль Джамиля плавно развернулась и взяла курс на остров, за ней последовали один за другим, разворачиваясь перед венецианской флотилией корабли Орхана-реиса, подняв пенную кильватерную волну и потомков Альда Мануцио накрыл ритмичный гортанный воинственный клич гюльбанк издаваемый османской флотилией в такт барабанам и флейтам. Хасан –паша сложил ладони рупором и присоединился к ликующему хору:
- Ой-ой-ой, ой –цок-цок-цой. Ай! Дели-дели! – и рассмеялся. Не бойся, дорогая. На острове греки совсем не так поют. Они сохранили древнее дорийское пение, ты его на Тенедосе в церкви на службе услышишь –наш дед Альд и его академики на небесах плачут от умиления. Мало что на свете есть прекрасней.
Солнце пробиваясь сквозь натянутую парусину отбрасывало ажурные тени на предусмотрительно расстеленные на полу подушки и тканные ковры.
- Устраивайся –кивнул паша на гору взбитых подушек и опустился сам на ковер – Что касается Фабио, что я могу сказать? Ками, дорогая, будь мудрой. Будь мудрой, моя родная. Твой Фабио хороший муж и хороший отец. Он трудится день и ночь день за днем на благо семьи и ему нужны от тебя уверенность и надежность. И понимание. Но я тебя тоже понимаю. Ты рядом с мужем, в нескольких шагах и разлучена с ним на месяцы. Обещаю тебе употребить все свои связи в Венеции, а они не малы, чтобы разлучить нашего Фабио с верфью, забирающей его у жены и дочери.
Приняв от Камиллы подарок –шкатулку с медальонами портретами сестры и племянницы, Хасан благоговейно поцеловал изящную вещицу и спрятал её на груди.
- А маленькая Лукреция передала мои портреты? Прошлые её рисунки у меня в бронзовых рамках на стене кабинета. Я там такой красавец!
Что касается моих дел –то они неплохи, Джами. Мой патрон Улуч Али-паша назначен капуданом-дерья османского флота. А значит, он оставляет пост бейлербея Алжира. И на этот пост он рекомендует меня. Уже написан указ. А это, считай вице-султан османского мира. Ты скоро будешь сестрой алжирского бейлербея, моя дорогая. Месяца три на то, чтобы Улучу Али сдать дела, а мне принять. За обедом я тебе его представлю. У Али-паши репутация дьявола итальянских побережий. Ты не боишься познакомиться с дьяволом, моя милая?

Отредактировано Хасан Венециано (2022-06-26 05:43:18)

- Будем считать, что тебе не повезло, Джами. Твой муж - талантливый человек. С добродетельной посредственностью все было бы если не лучше, то чаще. Хотя и скучновато, - рассмеялся Венециано-паша, – добродетельный и заурядный отец семейства надежен, но зануден. А наш Фабио – он же талантлив, Джами. Поэтому да, его ум занят созиданием. В те периоды, когда он не вспыльчив. А вспыльчив он всегда. Помнишь, как он поставил на уши всю Венецию, когда оскорбили супругу греко-католического священника мону Катерину? Разъяренные базилиане чуть не взяли штурмом дворец дожа под руководством сеньора Аримонди и Фабио клятвенно пообещал вывесить на воротах собора святого Марка список всех любовниц епископов Венецианской Епархии, дабы было неповадно оскорблять честную жену служителя божьего. И напечатать листовки и разбросать их по улицам города. С ним нелегко, моя дорогая. Но с добропорядочным супругом тебе было бы не интересно.

Кроме того, я люблю ваш дом, люблю Фабио и маленькую Альдину. Люблю, как вы перекликаетесь, как два попугайчика-неразлучника, стоит одному из вас потерять другого из вида: один выйдет в библиотеку или на кухню, второй начинает журчать: Ками, Ками, Ками ты где?  Фабиано, Биано, Фаби, ты где? Я тут, я тут… Вы ж минуту не можете друг друга не видеть.

Ой, Джами, у вас такой вкусный хлеб! На закваске. И пахнет хмелем. Вот хочется ломать его, макать в твой соус, который я не знаю из чего ты делаешь и есть, и есть лепешку за лепешкой, пока весь соус не вымакаешь. Я знать не хочу, какие волшебные снадобья ты в него добавляешь, но вкусней ничего в мире нет. И в доме пахнет книгами, хмелем и кто-его-знает чем таким терпко-пряным… смирной от лампады возле иконостаса. И иконостас блестит серебром и бронзой... Ну вот где я, старый бродяга, буду душу греть, если это все разрушится? Не, я так не выживу. Мне гавань нужна, как всякому морскому разбойнику. Где тихо, где любовь и уют, где шпалерные розы во дворе и маленькая Альдина бежит ко мне навстречу, протягивая руки, как ты десять лет назад… Я без этого не выживу, Джами. Оставь мне свой очаг, чтобы я как бродячий пес возле него грелся.

И Хасан-паша провел рукой от лба до подбородка, словно стирая тревогу и заботу, карие яркие глаза весело блеснули:

- Ты, католичка, поздравляешь меня с бейлербейством? Ах, Джами, Джами. Брат у тебя вероотступник, муж у тебя схизматик. Одна ты для нас, грешников,  спасительный маяк и хранительница в католическом мире.
Да, за обедом ты познакомишься с капуданом-дерья, демоном итальянских побережий. Но поверь, он лучше своей репутации в отличие от меня.

Отредактировано Хасан Венециано (2022-06-30 14:08:32)