Мурад сидел на большом сундуке и терпеливо ждал, чуть постукивая по крышке пальцами. Этот парень умел быть терпеливым, невзирая на взрывной темперамент южанина. Море многому учит, а Андрес оказался хорошим учеником.

Шум фонтана, нарочно пониженные голоса… Собеседники позаботились, чтобы их никто не услышал. Дружескую болтовню такими предосторожностями не обставляют. А тайна всегда интереснее, чем то, что на поверхности лежит. Такая уж у человека природа. Не знаешь секрет - страстно хочешь узнать. Заполучил - не в состоянии с ним справиться, как тот цирюльник царя Мидаса, который сбежал куда подальше, выкопал яму и не в силах сдерживаться прокричал туда, что у царя ослиные уши.

Португалец, как мы уже сказали, держался стойко, как подобает флотскому и не старался подслушать. Паша сам расскажет, что сочтёт нужным. Потерять доверие легко, завоевать сложно.

Андресу повезло. Само небо дало шанс даже в тех адских условиях, в которых существовали галерные гребцы, показать себя и при этом попасться на глаза капудану. В тот день ничто не предвещало беды. Если, конечно, можно так говорить про очередной день каторжника. Казалось бы, всего лишь один из из долгих, безрадостных дней. Жгучее солнце, солёный пот, какофония дисгармоничных звуков, что задают ритм рабам на веслах и окрики надсмотрщика. Казалось бы. Но нет. Ближе к полудню в гребном отделении случился пожар. Как туда попал огонь - не знал никто и так никогда и не узнал. Однако португалец запомнил на всю жизнь то состояние, которое испытывает зверь, посаженный на цепь при приближении смертельной опасности. Какая балка загорелась, Андрес так и не узнал, но запах горелого дерева и тряпок он не спутал бы ни с чем. Как и едкий дым, наполняющий ноздри запахом смерти. Нечеловеческие вопли, хаос. На принятие решения ушли доли мгновения - сильные руки вырвали скрепу, к которой крепилась его цепь... До этой секунды он, ослабленный скудной пищей, палящим солнцем и каторжным трудом, не мог и подумать, что его рука так легко, как нож из масла, вынет тяжёлый металл из дерева борта. Видно всё его жизнелюбивое существо восстало тогда против смерти. Он не сгорит как цыпленок, которого ощипали и теперь опаливают над огнем оставшиеся от перьев пеньки. И не задохнётся на привязи, как цепная собака. Лишь по прошествии времени он четко смог вспомнить, как пытался сбить огонь и освободить кого-то из товарищей по несчастью. А ещё помнил, как кубарем влетевший на крики надсмотрщик пытался загнать плёткой переполошившихся рабов по местам. И помнил, как его кулак подрихтовал челюсть надсмотрщика, обезумевшего куда больше от созерцания срывающихся с цепей рабов, чем от осознания самой страшной опасности в открытом море. Пожар удалось загасить. На шум сбежалась команда. В тот день Килыч выделил португальца из безликой массы человечьих тел. Уже потом открылись другие таланты новообращенного Мурада: он играл на португальской гитаре во исцеление души и ведал секреты мазей и бальзамов во исцеление тела. Новое имя - Мурад - заменило привычное "Андрес" и окончательно открыло путь в ординарцы капудана. Зубами выгрызенный у судьбы шанс позволил ему дальше существовать: лёгким дышать, а сердечной мышце по-прежнему сокращаться, но жизнь... Новую жизнь ему дал Улуч. Калабриец, который когда-то сам изведал этот треклятый уксус плена и вёсельного труда и своими руками создал нового себя. Калабриец, с которым объединяло уже хотя бы одно христианское прошлое и певучесть их романских языков. За дарованную жизнь Мурад отплатил очень просто: предоставил ее капудану в распоряжение. И тот это знал.

Итак, подслушивать португалец не стал. Но вот пораскинуть мозгами, о чем они там могут говорить, совсем не вредно, в конце концов, логикой можно вычислить то, что не услышал. Зачем в такое раннее время заявился сюда адмиральский сын? Какой же такой вопрос жизни и смерти? Знал бы Мурад, как недалёк он от истины.

Ждать пришлось долго. Но как только услышал от Селим-бея, что паша хочет с ним поговорить, поспешил в садик своей характерной походкой привыкшего качке моряка.

Почтительно склонил голову перед знаменитым калабрийцем:

- Вы хотели меня видеть, паша? - спросил он, приложив руку к сердцу и поднял на Килыча внимательный, ожидающий взгляд.

Отредактировано Мурад-ага (2022-03-17 12:14:35)

- Спешил к вам, паша, - улыбнулся португалец и коротким почтительным кивком уронил голову в темных кудрях, чтобы потом сразу поднять выше прежнего. От упоминания Гарридо бывший корсар вздрогнул. Он ожидал услышать что угодно иное, кроме имени Мигеля. Казалось бы, то письмо было их личное дело. 

Через какие ломки проходила его душа за минувшее время - знает только он сам, да переименованный ныне для него Бог. Он очень хотел жить. А с Господом поговорит потом, когда Тот его все-таки приберет. Уж он донесет свою позицию и с удовольствием послушает ответ. Свою дорогу он выбрал. Твердо, уверенно шел по ней, только среди этих внутренних везувиев мысль о судьбе матлота не покидала ни на единую минуту. Жила внутри и скребла, как кошачий коготь.

И вот узнал. Снял с сердца камень весом с целую вселенную. Мигель живой. Живой, чертяка! Мигель теперь герцогский капитан. А если он живой, то тоже проходит пытку неизвестностью: тут Андрес готов был прозакладывать душу. И не дать о себе знать - настоящее скотство. В лепешку разбейся, а сообщи. Он опасался, что матлот не захочет его знать после отступничества. А он ему по-прежнему брат... Мурад и сам не понимал, как осмелился. Решил, что раз уж так повезло: он, ординарец, всегда теперь при Килыче, а тот делит стол с Мехмедом и его сыном... В конце концов, подошел к пашазаде. А чего терять? В крайнем случае обсмеёт за наглость и откажет. Не отказал. 

- Мигель вернулся в свой мир, а я для того мира умер, родившись в другом, - пронеслось в голове у того, кто когда-то звался Андресом, но из этих мыслей еговыхватил  словно удар кнута или ушат ледяной воды. Мигель не предал ни веры, ни короля, ни своей дворянской чести в унизительном рабстве. А уж все тяготы турецкого плена португалец прочувствовал на собственной шкуре. Сломался только на их дружбе. Для себя не предал, а для него смог. Герцог такого не простит, коль узнает. Ну и что на такое скажешь?

- Я скажу, что поражен, ошарашен, - честно признался Мурад, прямо глядя на собеседника, - и одновременно не удивляюсь. Вот уж от кого, а от него я мог ждать поступка.

Португалец спокойно воспринял новость об очередном покушении. Насчёт Испании он не обольщался. Но факт, что его матлот спас ему жизнь рискуя и жизнью, честью поразил Мурада и наполнил гордостью. 

- Когда-то мы стояли плечом плечу у реи и в кабаках, а сейчас он все так же прикрыл мне спину. Рискует всем, что ему дорого в этом мире, - закончил моряк, - вот и выходит, что я ему дороже испанской короны. Верить ему можно, не сомневайтесь. Вспомните вашего друга Джованни Гансугу! Он с риском для
своей жизни выдал вам план сицилийского короля. Вот и Мигель поступил так же! - прямо посмотрел португалец в лицо паши.

Мурат с наслаждением ленивого кота устроился на подушках, только что покинутых Селимом. С лёгкой сочувствующей усмешкой отметил он себя движение реиса-паши мимолётно подумав:
- Отвык ты, братец, от скамьи гребцов. Вот там ноги затекали.

Однако вопрос реиса моментально отвлёк португальца от размышлений про удобство подушек. Вопрос Улуча был слишком прямой и задевал много струн в душе бывшего пирата. Но тот все же решил не лукавить, ответив столь же прямо, сколь и спросил его калабриец.

- Да, паша, - просто отозвался тот, кого недавно звали Андресом, - Мигель, пожалуй, единственный близкий человек, который у меня остался. Но и он теперь в той, прежней жизни... - чуть ностальгически вздохнул он.

- Про Гансугу земля слухами полнится, - тут же сменил тон Мурад и темные глаза его лукаво блеснули, - сплетня как вода - в любую щель затечет.

- Ох, не тебе паша про предателей говорить и не мне это слушать, - пронеслось в голове бывшего пирата при рассуждениях паши, - да и чего меня четвертованием пугать? Двух смертей не бывать, одной не миновать. Но с чего бы мне тебя предавать? Там, в христианском мире я пират, стоящий вне закона и христопродавец, сменивший веру. А тут может и сам реисом стану, - думал моряк, но на лице его не отражалось ничего, что выдавало бы его мысли.

Вопросы про прошлое не удивили Андреса. Видать все прощупывает не рвусь ли я домой. А куда мне рваться? Где мой дом? Может мой дом будет дворцом в Стамбуле, - подумал молодой моряк и ответил:
- Нет, никого не осталось. Родители мои покинули этот мир когда я ещё был совсем мал. Их унесла чума. Меня растила тетка, сестра отца. Но и она уже предстала перед лицом Господа. Есть у меня брат, он унаследовал отцовское поместье. Да впрочем какое там поместье - полуразвалившаяся стена и виноградник на холме. Но он меня не жалует - боится, что я буду претендовать на эти земли... Да и давно уже я числюсь в семье паршивой овцой в стаде, - усмехнулся португалец, вспоминая как проклинал его тетка, когда он не пожелал идти в монахи. Кричала ему в след, что станет он разбойником. Как в воду глядела - стал. Но не сухопутным, морским.

- А корсаром я был, - начал свой рассказ тот кого когда - то звали Андрес.

- И был влюблен. В соседку. Она была дочерью Одного идальго, нашего соседа. Звали ее Ремедиос. Видит Бог я ее любил и считал ее своей невестой. Но отец хотел выдать ее за сына графа, владельца соседних земель. И то говорить где я и где граф? Но я не сдавался. И вот как-то темной ночкой пришел я к своей милой под окно, а ее отец меня услышал. Со шпагой наперевес и со слугами, вооруженными кто чем он выскочил во двор и убил бы меня, не убей я его. Он не оставил мне выбора. После этого я бежал, а мой путь стал путем беглеца, стоящего вне закона. Разумеется Ремедиос была потеряна для меня навеки, а я стал пиратом. А что теперь говорить о моем друге? Он далеко, как и Ремедиос. У нас разные дороги. Впрочем, может оно и к лучшему, - резюмировал Мурад, - он всегда рвался домой, к своей семье, а я вольный орёл, могу и в других краях летать. Тем более, что жизнь не предсказуема, а ну как стану даматом, - широко улыбнулся он и в этой шутки была огромная доля честолюбия неунываюшего португальца.

Отредактировано Мурад-ага (2022-04-11 19:05:04)

Мурад потупил взгляд - скромно, но с достоинством. Явно признавал за собой ту добродетель, в наличии которой его уличили. В конце концов, что он мог возразить на похвалу реиса его уму? Лишь  смиренно признать его наличие. Хотя кое-что в рассуждениях Улуча, признаться, озадачило португальца. С чего бы ему сочинять романтические истории, даже если допустить, что толкнула на этот путь какая-нибудь криминальная затея? В конце концов, они оба пираты, а не невинные девы, так чего стесняться?

- Паша, однако, недоверчив, - отметил про себя португалец, - что ж, был бы доверчив, не стал бы Килычем. 

От вопроса, не сорвал ли он цветок невинности своей соседки, Андрес поморщился, словно отведал лимон:

- Дороги назад мне всяко нет. Я и без вины прелюбодей, раз меня ее отец в своем саду застал. И уж коль он там и остался, то убийца. А отвечать за то мне как-то не хотелось бы. Я к своей голове как-то прикипел, приспособился и без нее мне будет непривычно, - с долей цинизма пошутил бывший пират, прямо глядя в лицо своего адмирала, - так что я не рвусь в родной край.

Посулы капитанства заставили щеки Мурада чуть заметно вспыхнуть от удовольствия. Со своим здравомыслием он вовсе не расчитывал, что Улуч так быстро даст ему флагманскую галеру, готов был пройти долгий путь ступень за ступенью. Однако за пряником тут же последовал и кнут. Румянец удовольствия сменился на щеках молодого человека краской смущения. Он не стал оправдываться. Не тот нрав.

- Я серьезно виноват, капудан-паша, -  и по-военному подобравшись признал Мурад, приложив правую руку к сердцу.

- Виноват. Более подобного не повторится. Однако позвольте объяснить. Я именно что взял на себя смелость проверить, не следят ли за домом. Другого способа выяснить не было, а у меня на такое дело отличный нюх и острый глаз. Спиной вижу. Так вот. Хвоста не было. Я сделал небольшую петлю по сердцу города. Соглядатаев не было нигде, я бы увидел, - и тут моряк не врал, зрение у него было как у хищной птицы, да и чутье не отставало.

- Я не вышел бы без дозволения, однако вы спали, а нарушить ваш сон означало лишить вас той доли сил, которая вам так нужна в наших обстоятельствах. Я не посмел и решил лучше рискнуть своей шкурой. От вас был готов понести наказание. Онур не воин. Его люди слежку могли бы и не заметить. Лучше сам.

И уже про себя добавил не для ушей Килыча:

- И Мигеля надеялся встретить. Глупая надежда. Но чем черт не шутит...

И тут капудан и сам заговорил о его друге. Вот этого Андрес совсем не желал.

- Мигель не стал принимать ислам, - задумчиво ответил моряк Али-паше, - думаю, его держит семья - мать, сестра. И ещё его Тереса. Он так к ней рвался, что наверное уже женат, - чуть улыбнулся португалец, - насколько я его знаю, вынужден предположить, что он не горит желанием все это потерять, - вздохнул он, понимая - не такого ответа ждёт от него калабриец.

- В левой, - уверено показал Мурад на кулак паши. Левая рука принадлежит шайтану, а таким как он шайтан как раз и ворожит. Уж это новообращённый Мурад-ага знал точно.

Мурад отлично помнил все флотские порядки в Порте и для порядка тоже поморщился. Он по натуре был жаворонок, вставал легко, так что звуки азана его не злили. Да и на цепи на веслах он сидел ещё так недавно, что не успел вновь привыкнуть к жизни вольного моряка и тяготы на исламском судне в сравнении казались ему более чем терпимыми. Спорить с пашой, однако, не стал. Лишь почтительно развел руками.

- Учту, а тогда не посмел, паша, простите.

Недолго португальцу пришлось сохранять смиренный вид. От посулов капудана бывший пират, сказать по правде, совершенно ошалел. Будь он глупее, рехнулся бы от счастья. Не каждый день случаются волшебные превращения из ординарца в капитана, да ещё с таким сказочным жалованием. Но в нынешних обстоятельствах он был сосредоточен и держал себя в руках, готовый к любому повороту событий. Дают - бери и благодари, в исламском мире таков обычай. Отпираться и задавать вопросы не принято.

- Благодарю, паша, - выдохнул Мурад, поймав руку калабрийца и поднося к губам, почтительно, но не теряя достоинства. Такого витка карьеры и так быстро не мог представить себе и в самых смелых своих мечтах. На землю Али-паша вернул его быстро, словно окатил новоявленного капитана ушатом холодной воды.

- Мигель?! - стучала мысль в виске португальца, - Мигель... Вот в чем дело. Нужен человек, знающий планы испанцев, через которого можно подобраться к послу. Человек, через которого можно узнавать сведения. Мигель, который предпочел сгинуть в плену, но не стать османским моряком. Видно держало его многое в христианском мире. А Улуч хочет, чтобы в благодарность за спасение да по старой памяти я втравил его в наши дела. Тогда не будет Мигелю покоя. А если даже я смогу его спасти и переправить к нам в случае провала, то и Тереса и семья будут для него потеряны. Не успею - герцог с него шкуру сдерет.

Но оставив эти мысли при себе, Мурад ответил, задумчиво потирая подбородок:

- Поговорить можно, да тут ведь дело деликатное. Мне будут нужны гарантии безопасности для Мигеля. Попадись он и герцог его в порошок сотрёт. Поэтому надо, чтобы он всегда мог уйти к нам и у нас не пропасть. Я сделаю всё, что в моих силах, однако это будет непросто. Думается, Тереса милее его сердцу, чем я.

- Что ж - сделаю вид, что согласен, - думал моряк. Коготок увяз, всей птичке пропасть,  - португалец задумчиво накручивал на палец завязку рукава. Он одет был сейчас в привычное платье португальского моряка, ничем не выдающее ныне его новое положение, а привычка крутить в задумчивости завязки на одежде осталась с детства.

Мурад не стал спорить о том кто кого любит больше всех на свете - Мигель его или Мигель Тересу, да и не имело это сейчас особого значения. Их слишком многое связывало. И если бы Мигель снова сражался с ним плечом к плечу, то Мурад был бы не так одинок в этом мире. Но и насиловать волю матлота он не хотел. Однако он и умирать не хотел, а значит иметь осведомителя об очередных испанских плутнях не мешало бы не только в интересах Улуча, но и в его, Мурада, интересах. Четки, послужившие залогом безопасности друга, и вовсе успокоили португальца.
- Я постараюсь уговорить герцогского капитана, задумчиво протянул он. И тут бывший пират не кривил душой, он и сам бы хотел наладить канал связи с тем, кто единственный был ему дорог в этом мире. Ну и знать наперед об испанских покушениях он тоже был не прочь, так как из этого мира не торопился.
Как же причудливо переплетаются людские судьбы, - думал Андрес, глядя в лицо Али-паши. Ещё вчера он думал, что их с Мигелем навеки развела судьба, а сегодня он должен его завербовать...

- Видно суждено нам по жизни идти плечо к плечу, - произнес он, повязывая четки на свое запястье, - даст Аллах и ещё вместе повоюем. А нет так хотя бы снова окажемся на одной стороне и нам легче станет держать связь.
Ветер с моря принес запах водорослей и йода, а португалец вспомнил как как-то после отбоя, лежа на скрипучих досках верхней палубы и тщетно пытаясь заснуть, он разоткровенничался со своим матлотом. И тогда признался ему, что единственное, что тогдашнему Андресу было дороже всего на свете это их дружба, боевое товарищество. И сейчас, сидя во внутренним дворике дома купца Онура, португалец понимал - с тех пор ничего не изменилось. Эта дружба ему до сих пор дороже и Османской Порты и Всекатолической Испании. Завербовать друга он может, коль это нужно султану, а вот предать нет, даже если это нужно самому Аллаху. И хотя Мурад и не сказал этого вслух, но был уверен, что Али-паша и так это знал. Знал и одобрял.