Колокола нарядных венецианских церквей зазвонили к заутренней службе и над водой поплыл вибрирующий и нежный звон. Венеция, беспечная и роскошная словно куртизанка, раскинулась в светлой дымке у края лагуны, потягиваясь и просыпаясь. Церковный благовест разлился по нефритово-зеленой глади каналов, достиг дома с низкими византийскими арками и расписными колонами принадлежащему почтенному турецкому купцу Онуру и его семейству.
Прозрачный звук, нежный как хрупкое изделие венецианских стеклодувов смешался с утренней дремотой почетного гостя купеческой семьи и перенес его далеко от Венеции, на южную окраину итальянского сапожка, в цистерцианский монастырь аббатства Сант-Данджело и отец настоятель строго сказал юному послушнику:
- Брат Джованни, вы проспали заутреню. Ай-яй-яй, дитя мое. Со скорбью должен наложить на вас епитимью: неделя постной пищи, работа на скотном дворе, и по пятьдесят земных поклонов дополнительно.
Бывший послушник цистерцианцев Джованни Галеани, в миру капудан-паша Улуч Али реис, адмирал османского флота и бейлербей Алжира окончательно проснулся и мысленно плюнул:
- Да приснится же такая хрень под утро, прости господи. Ещё чуть-чуть, и пошел бы я выгребать бычий навоз, чтоб ему пусто было, отцу настоятелю! Хотя, сказать по правде, по честному-то, дядька он был неплохой. Зря не наказывал, кормил от души, никаких телесных наказаний мы от него не знали, пусть ему в раю легко икнется. А ведь было за что нам от души всыпать, мне-то уж точно. Я –то себя знаю. Оторва был ещё тот.
Окончательно проснувшись, капудан –паша рывком поднялся с широкой тахты, протянул руку, одернул бархатный балдахин, расшитый шелковым узором-шемсели, распахнул окно и зевая, потянулся. Окно выходило на внутренний дворик, выстланный кафельной плиткой и увитый шпалерными розами, в центре журчал маленький фонтанчик, увенчанный стеклянными сферами, по двору прогуливалась пара томно клокочущих цесарок. «Окна на внутренний двор, это правильно, это по-нашему, по-турецки. Незачем свою рожу палить, на торжественный обед у венецианского дожа я как-то не претендую, я человек скромный, у меня отец был простой рыбак, царствие ему небесное. Правда, всехристианнейший король Испании, Неаполя и Сицилии Филипп пытался мне через послов ненавязчиво намекнуть, что я его подданный и предлагал мне маркизат и должность наместника Алжира коим я и так являюсь. Эх, жаль, что Его Величество не передал мне свою милость лично. А то побежал бы маркиз Галеани за шербетом своему королю Филиппу теряя шлепанцы. Ну как же, такая честь бедному рыбаку, для спасения которого от галерного рабства Сицилия, Неаполь и Испания пальцем не шевельнули». Улуч хмыкнул.
Словно джинн-сила из восточных сказок бесшумно возник слуга с бронзовым тазом и кувшином с водой. Капудан-паша обрушил на невысокое крепкое смуглое тело, покрытое золотистым загаром Адриатики потоки прозрачных водных струй, до скрипа растерся хлопковым полотенцем, причесался перед венецианским зеркалом. Главкому военного флота Порты было пятьдесят три года, седина посеребрила его черные волосы, небольшую аккуратную бороду и роскошные подкрученные усы, легкие морщинки в уголках карих блестящих выпуклых глаз разбегались веером, но адмирал был по-прежнему быстрым и почти по-юношески гибким, а зубы оставались ровными и белыми, заботы Селиме-хатун, его единственной жены, единственной женщины и единственной любви, рачительно снабжающей мужа на периоды морских походов, войн, набегов и береговых грабежей домашними разносолами, хранили блестящие зубы адмирала от цинги.
Совершив утренний намаз и обернув вокруг талии расшитый пояс, Улуч Али спустился вниз и встретив хозяина дома поприветствовал его:
- Мерхаб, дорогой Онур-челеби, воистину вчерашний ужин был достоин султана, а поданные сладости сделали бы честь султанскому двору. Не иначе вы решили уморить нас с Мурадом изысканностью и обилием вашего стола. Для бедных моряков столько дней от Калабрии до Венеции питавшихся вяленой бараниной и рыбой это почти верная смерть. А кстати, как мой Мурад? Уже встал?

Отредактировано Улуч Али (2021-11-25 21:47:08)

Селим одинаково воспринимал пресную пищу и пресных людей. И то и другое просто не имело шансов попасть в ареал внимания пашазаде. Пусть отъявленные мерзавцы на том свете разбираются с Аллахом, но по-настоящему именоваться человеком может лишь тот, к кому нельзя проявить равнодушия, нельзя не запомнить. Либо ненавидеть либо наоборот. На иное не стоит тратиться.

Урожденный Джованни Галеани был из таких личностей. А сын Мехмета-паши так часто видел того в их доме и делил с ним хлеб, что естественным образом считал по вере - братом, по доверию - вторым отцом, просто не кровным. Адмирал даже выигрывал тут у самого Мехмета. Причина проста: он все же был существом приходящим.
В возрасте, когда по жилам вместо крови течет непокорство, слово человека со стороны ценно, ибо беспристрастно.

То, что заставит чело европейца нахмуриться, вызовет восхищение у османа. Калабриец силой воли, крепостью руки и талантом достиг вершин, до которых не дотянуться множеству сынов старых портийских семей. Перемена веры, как известно, стирала национальность. Приход под сень ислама полностью уравнивал славянина и грека с турком. И всё-таки факт фактом - нынешний паша сделал первый вдох итальянцем, так что с ним можно было, если хочешь, лишний раз поговорить на классическом тосканском наречии. Как человек изрядно острый на язык, он безжалостно, насмешливо, хоть и с любовью, бичевал мальчишечьи ошибки. Запоминалось намертво, навсегда, хоть ночью разбуди. Да кроме того щедро сдабривал речь южными словечками. И еще можно было набраться решимости и задать важные вопросы, которые не задашь отцу или наставнику-дядьке: неудобно.

Прошли годы. Мальчишка давно стал мужчиной. Али-ага давно обрёл имя, которое прославит его в веках и взял в свои руки полную власть на море.

Теперь читателю станет ясно, что пашазаде повлекли сейчас к дому купца не только практические и патриотические мотивы.

Ударил костяшками пальцев в дверь. Раз и ещё раз и ещё несколько, то короче, то длиннее.

Об условном стуке он узнал ровно из тех же источников, откуда и о прибытии инкогнито важного гостя.

Перейдя порог, мимо чуть ошарашенного Онура, он искренне и охотно шагнул в раскрытые объятия Улуча.

- Паша... Я... рад вас видеть.

Отредактировано Селим-бей (2021-12-11 12:39:14)

Улуч откинулся на подушки, подкручивая роскошный черный ус, его единственное щегольство, большие умные глаза смеялись.

- Верю ли я каждому человеку из команды как самому себе? Разве я похож на дурака? Хвала Аллаху, будь я дураком, я не стал бы адмиралом, а доверяй я каждому моряку из экипажа, не сидел бы я перед тобой живым и достаточно для своего возраста здоровым.

Капудан–дерья рассмеялся. При наличии на каждой галере турецкого флота гребцов христианских рабов, а среди вольной команды половину из вероотступников, тогда только железная воля, несокрушимый авторитет и выдержка держит эту разношерстную, непокорную и разбойную многонациональную и разноверную толпу в кулаке, когда ты лицом к лицу с командой посреди водной пустыни и никакой Сулейман к тебе на помощь не придет. И человечность. Куда же без неё? Гребцов-шиурму надо уметь уважать, щадить, хорошо кормить и заботиться. Дружный бунт христианской шиурмы в самом центре османского флота решил исход сражения при Лепанто.

Улуч Али сделал глоток горячего горько пахнувшего кофе из стеклянного стакана-армуда и продолжил:

- Видишь ли, сынок… Доверие - штука тонкая. Без него тоже никак. Тебе как никому другому известно о попытке взрыва флота прямо на верфях и прямо в Стамбуле. Трижды меня пытались зарезать в моей спальне люди из моей охраны. И если я до сих пор жив, это потому, что есть люди, которым я доверяю и которые меня не предадут.  Но доверие от людей заслужить надо. Я  был упрямым галерным гребцом, худым и злым парнем, когда меня в битве у залива Превезы заметил великий Тургут-реис и стал мне вторым отцом, сделал рулевым и направил по жизненному пути. Иншалла, это большое счастье, что мне, разлученному с семьей, долгие годы было кому сказать: Здравствуй, отец.

Отредактировано Улуч Али (2021-12-17 08:13:21)

Улуч Али мгновенно преобразился, подобно готовому к прыжку барсу: мышцы напряглись, он подался вперед и сузил блеснувшие недобрым огнем глаза:
- Покушение, говоришь? Взлечу на воздух вместе с Аль-Бахт?
Затем барс снова лениво расслабился. Капудан-дерья рассмеялся, коротко и зло.
-Ээээ, вот ты загадал мне загадку сынок, теперь Улуч думай, кого он подозревает из команды. Так – смуглая жилистая кисть, собранная в щепоть, простёрлась над воображаемой шахматной доской, держа воображаемую шахматную фигуру. В чатурангу Килыч играл неплохо, хотя в юности и не был знатоком логической индийской игры, любовь к шахматам ему привила жена Селиме, прекрасная шахматистка, и за клетчатой доской с дочерью великого Тургута Улуч был чаще бит, чем выходил победителем.
- Так. Я получил весточку о том, что ко мне спешит посол, мой земляк и вольноотпущенник Джованни Гансуга. Впереди себя он послал гонца, что направлен на переговоры вице-королем Сицилии с предложением мне от испанского короля Филиппа маркизата или графства, должности наместника Алжира и тому подобного. Ну то есть, иметь все то, что я и так имею вместе с дополнительной опцией целовать испанского короля под мантию.  Ну это как обычно. Новостью было то, что заплечных дел мастера допрашивали моих родственников, то угрожая, то суля моему старому дяде, бедному рыбаку, горы испанского золота. Дядя, само собой, по старости племянника не помнит, спасибо ему. Эти не предатели. Весть пришла с предупреждением. Калабрийская кровь, она таки густая. Новость-то Гансуга передал мне от дяди, храни его господь, старый Мартино Галеани постарел, но не одурел. Значит тут цепочка простая – рука прочертила по скатерти линию, отмеряя точки:
- Испанский король, вице-король Сицилии, испанские заплечных дел мастера, мой дядя Мартино, затем Джованни Гансуга, затем я. Так, так и так. Поэтому я здесь. И здесь по прочим делам тоже. Но Гансуга имел поручение вести переговоры, а не убить меня. Испанцы к кому только не лезут из тех, кто служит пророку, но был рожден христианином, или сын христианина. А вот кто задумал убить… - мускулистая рука взяла вторую воображаемую шахматную фигуру – кто у нас в Стамбуле негласный посол Венеции, будь она неладна? Купец Джованни Марльяни. А где сейчас находится испанский посол? Правильно, в Венеции. Вполне возможно, что у него своя игра. Вот откуда ветер дует. Значит, Марльяни. А вот с кем из моего окружения Марльяни вошел в сговор –это вопрос.
Килыч снова откинулся назад, обхватил сомкнутыми ладонями колено. Рукав широкой рубахи скользнул вниз, обнажая на запястье розовое шероховатое пятно - псориаз, мучительная кожная болезнь, истязавшая Джованни Галеани с детства.
- Ну я так скажу: самые ненадежные, это новообращенцы и христиане. Думаешь, я был надежным, когда меня приковали к галерному веслу? А вот окружение…это сложно. Скажем так, если исходить из людских слабостей, то это кто-то из алчных и честолюбивых. А таких полно. Но все же…один из них Хайдар, штабной писарь. Второй…ну я тут не уверен. Это не мой новый адъютант Мурад? Нет? Угадал?

Отредактировано Улуч Али (2021-12-22 23:30:16)

Килыч внимательно слушал Селима, покусывая длинный ус, на живом подвижном лице молодого человека отражались переживаемые им чувства: гнев, тревога, презрение… «Ах, как ты ещё молод, мой львенок. Обретая жизненный опыт, перестаешь удивляться людской низости. Всегда за колесницей триумфатора среди ликующей толпы бежит наемный клеветник и завистник. Всегда! То ли ты ещё узнаешь о человеческой натуре, Селим. Просто, надо быть к этому готовым».
- Ну мне гадать не придется. Зависимого человека достаточно тряхнуть за шиворот, и он все расскажет. А уж заплечных дел мастера умеют кого угодно разговорить. Значит, будем искать.
- Что касается противной физиономии, знаешь ли Селим, по роже я бы судить не стал. У меня самого та ещё рожа – хмыкнул Улуч, легким жестом коснувшись неровного розового пятна на виске, псориаз почти щадил красивое лицо калабрийца, но все же порой расцветал яркими пятнами и волдырями, уродуя внешность и причиняя невыносимый зуд, жжение и эмоциональную боль – спасибо морю и моему адъютанту Мураду, он видно у волшебников учился, его мази и уменье почти убирают эту заразу. А порой, когда эта тварь-болезнь свирепствует, я вполне соответствую своей плохой репутации. Мной и так пугают детей по всему итальянскому и балканскому побережьям, именуя меня «проклятым ренегатом» и «проклятым Оччьяли» и таки да, в таком состоянии я могу напугать любую деточку до недержания. Но ты-то как никто другой знаешь Селим, что детей я не ем. Что ты знаешь ещё об этом человеке, предупредившем нас? Он не испанский агент, направленный подкидывать нам ложную информацию?

Отредактировано Улуч Али (2021-12-25 20:30:53)

Килыч кивнул:
- Понимаю. Побережем этого парня. Назначим организатором кого-то из заговорщиков и отправим его на кол, чтобы скрыть имя истинного информатора. Тем более, каждый из этих артиллеристов-любителей кол заслужил. А этот испанец из герцогской охраны может пригодится.
- Что? Из Туниса письмо? – встрепенулся капудан-дерья и высокие смуглые скулы вспыхнули нетерпеливым румянцем – Ну-ка, давай-давай-давай его сюда, ах ты же негодник! – паша ловил шаловливую ускользающую руку с письмом – И молчишь? Значит, из Туниса? От Селиме-хатун? А откуда она могла знать, что ты увидишь меня? Ты же и сам не знал, что я появлюсь в Венеции? А она, выходит, догадалась. Умна Тургутова дочь, ничего не скажешь. Ах, ты ж моя ласточка!
Калабриец, в отличие от османа, о любви не молчит. Он изливает её в песнях-признаниях морю, волнам, небу, звездам и ветрам. И вечным символом любящей женской души для калабрийского рыбака будет ласточка-береговушка. Его рыбацкую лодку встречает мама-ласточка, как зовут её на самом юге итальянского полуострова, значит, скоро родной берег и реющая ласточка- это привет от ожидающих своих мужчин жен и матерей.
Улуч взял письмо, развернул тонкую рисовую бумагу, опустил длинные ресницы, погасившие вспыхнувший взгляд и вчитался в витиеватые, как арабский узор линии, известного только им двоим с Селиме шифра. Жена моряка вечная невеста, гласит горькая поговорка, поэтому эти два самозабвенно любящих друг друга человека чаще были разлучены, чем вместе, прикосновения друг к другу их по-прежнему обжигали, а от витиеватого узора шифрограммы, выведенного узкой тонкой рукой, украшенной таким же витиеватым узором-мехенди и унизанной золотыми кольцами и браслетами ажурной ковки (драгоценные камни Селиме не жаловала, предпочитая им ювелирное кружевное плетение), от этого письма по-прежнему замирало сердце.
«Ас-саляму ‘аляйкуму ва-рахмату ль-Лях, солнце моей груди, месяц моего лба, мой ненаглядный Али. Из пустынь пришел горячий сухой ветер сирокко, поднял столбы пыли на улицах Туниса, сорвал парчовый навес в нашем саду у бассейна, напугал кур и служанок, затем, усмирив свой нрав, спокойным веселым потоком лег на океанские волны, достиг Ионического моря и наполнил паруса твоей Аль-Бахт силой, а мое сердце радостью, мой дорогой и любимый Али, любимый так, как ни один из мужчин на свете любим не будет, пока я жива, да пребудет всегда в парусах твоих кораблей попутный и добрый сирокко.
Обратные потоки нашего ветра с твоего побережья принесли двух приятных и милых нашему с тобой дому людей, с первым я передала только пожелания здоровья и средства для его семьи. Он человек скромный, и на него могут разгневаться те, кто его послал, за то, что он не застал тебя.
Второй посол обличен полномочиями от самого султана, и он дорог нашему с тобой сердцу, мой Али. Он скажет тебе словами то, что я не доверила письму, а может, и пропоет.
Благодарю тебя за подарки, они мне вручены. Золотая диадема с подвесками чудо как хороша и очень подходит к моему парчовому голубому платью, которое ты мне привез из Стамбула. Я одарила послов ножами Бу-Саада, это их порадовало. Таких ножей нигде кроме Алжира не достать. Вместе с ножами я передаю тебе милые домашние пустяки, твои любимые сладости и вышитый пояс, целую строки, написанные твоей рукой и вверяю устам посла все, что я не вверю письму. Все, кроме поцелуев.  Целую тебя тысячу раз куда ты только хочешь, мой дорогой Али. Побед, здоровья и благополучного возвращения в наш дом, где тебя всегда ждут. Навеки твоя Селиме, дочь Тургута.
Помимо подарков тебе и послам, я передала письмо и гостинцы испанскому амбассадору, направившего в твой дом гонца, передавший письмо тебе о том расскажет."
Улуч аккуратно свернул в трубку письмо. Так же аккуратно перевязал. И справившись с волнением спросил дрогнувшим голосом пересохшими губами:
- Ну, Селим, что она велела тебе передать? И как она сама? Как поживает, что делает и что происходит в Тунисе и в моем доме?

Отредактировано Улуч Али (2022-01-06 15:28:26)

Килыч откинул голову и звонко, от души расхохотался. Присевшая на флюгер-конек черепичной крыши чайка испуганно вскрикнув, сорвалась и растаяла в утреннем небе, за окном мелькнуло удивленное женское личико, пара степенных цесарок с недовольным клёкотом поспешили со двора. «Моя девочка, – подумал Али-паша с свирепой нежностью, –моя девочка. Моя дьяволица. Моя Селиме. Такая убьет врага и бровью не поведет, дочь Тургута».

- Ах, дьявол! Мальтийский вымпел на шароварах? Вот прямо там? Ай, Селиметта, ай дочь Тургута! Не простила иоаннитам смерть отца –Улуч вытер выступившие от смеха слезы – Проклятие шайтану, я представляю какое выражение лица будет у посла, когда ему вручат подарок от маркизы Галеани. Ты, Селим, не видел, как Дориа и сицилийский капитан-генерал дон Хуан де Кардона, родственник посла,  от досады волосы у себя во всех местах рвали, когда я увел османский флот в прорыв между Дориа и Кардоной, подняв на грот-мачту трофейный флаг иоаннитов.

Эх, Селим, Селим. Почему ты не выбрал море и кровавую битву, как твой отец, твой брат, как я? Уйти под мальтийским флагом, смеясь противнику в лицо под залпом артиллерии, это же блаженство большее, чем обладать непокорной женщиной. Я никогда так страстно не люблю Селиме, как после победы. Э, сынок, ты выбрал мудрую игру в чатурангу в тиши кабинетов и альковов, но разве морской бой и мой прорыв — это не игра ума? В море простор для маневров, это вам не пехота. И надо думать и решать на пять ходов вперед, причем молниеносно. Дон Хуан Австрийский вернул мне захваченную галеру с любезным письмом, что молится за меня каждый день, потому что без наслаждения битвой в море и состязания умов со мной, для него нет наслаждения жизнью. Ни женщины, ни вино не могут сравниться с кровавым боем и битвой умов. Эх, малыш. А я хотел в тебе воспитать преемника, как меня воспитал старый Тургут. Ну да ладно. Селиме-хатун ещё что-то передала? И что нового в Венеции?

Отредактировано Улуч Али (2022-01-11 10:05:14)

- Австрийский - внук кузнеца, а я внук рыбка, – усмехнулся Улуч – Так что тут мы с ним на равных. Вот только королей у меня в роду не отмечается. Я у папы и мамы сын единственный и законный. В этом у меня перед доном Хуаном преимущество. Хороший отец у меня был сер Бирно, любил меня, и моряк он был замечательный, от бога. Я его ни на каких королей не променяю.

Увидев чертежи галеры, адмирал встрепенулся, в черных глазах вспыхнули искры:

- О, Селим! Что ты мне принес! Да ты волшебник, Селим! Чертеж венецианской галеры! Ах, ты ж мой львенок! Как тебе это удалось? – капудан-дерья бережно взял чертежи, развернул и углубился в изучение, задумчиво почесывая бровь, – Ты посмотри, какая огромная плавучая дура! Это же целая плавающая крепость. Таак…гребцов надо тут сотни три и столько же артиллеристов, а то и больше. Снова мне из Калабрии народ гонять… Ну ничего-ничего. Я на веслах не подох и стал капуданом, и они, если не дураки, станут офицерами. Артиллерии тут надо немало, это не наши галеры с кулевринами. Раз надо – отольем пушки, порох у нас лучше кафирского, остальные вопросы к Сокуллу-паше. Хотя… все равно вопросы есть… с пушками, говорю, вопросы есть. Мне же придется с артиллеристами работать. Пушки – их ещё отлить надо.  Ай, Селим! Удружил, так удружил. Как же тебе удалось достать чертежи и да, что нового в Венеции?

Отредактировано Улуч Али (2022-01-17 08:13:09)

- А морды им вареньем не намазать, венецианским сенаторам и дожу?  –поинтересовался Улуч, продолжая изучать чертежи - Ну, чтоб им совсем хорошо было. Тем более, ты говоришь Селим, жена гостинцы прислала, так есть чем. Они уже плакались и королю Сицилии жаловались, что я самый вредный и неуступчивый переговорщик и Марльяни написал вице-королю, что чем со мной договориться, дешевле укокошить. И обсудили это так интересно, душевно. Я чуть не всплакнул. Греческим огнем снабдили агента, яда, правда в Сицилии не оказалось. Плохо у них с ядами, проблема.
Их агент Франциско Пелозо отправился за ядом в Левант, да там и сгинул. Мои ребята мориски его перехватили, теперь он на дне моря рыб кормит и в аду с чертями беседует. Это свежие новости я тебе из Калабрии привез.

Так что могу предложить только опцией варенье на морды. Чтобы подсластить пилюли. Никаких им уступок по Кипру и по морскому налогу. Вздумают осаждать Кипр –милости просим. Посмотрим, как у них это получится после распада Священной Лиги. Так что вытряхивай из них, сынок, все что можно и ни в чем не уступай. Обойдутся. Что с меня, калабрийского нехристя, рыбачьего сына взять?

- Ну что сказать, - аккуратно сворачивая в трубку чертежи сказал капудан-дерья – ещё раз спасибо тебе и твоему Мустафе, это большая услуга и помощь Порте. Молодцы! Если жена корабельного инженера ещё и хорошенькая, твой Мустафа удачно совместил приятное с полезным, поскольку дружить с ней ему придется не раз.

А вот за семьи Чакко и Галеани –голос Килыча Али-паши дрогнул –за Чакко и Галеани я благодарен тебе, Гансуге и Селиме до конца моих дней. У меня хорошая семья в Ла Кастелла. Любящая и верная. Я не застал родителей в живых, их сломило отчаянье. Но, знаешь, Селим, обнять братьев и сестер твоих родителей, это большое счастье. Они меня любят таким, какой я есть. Когда я поехал в Неаполь поступать в университет, тетя заложила свои обручальное и помолвочное кольца, все ценное что в семье было, чтобы мне на учебу и квартиру хватило. Ох, какие кольца я ей подарил в благодарность! Они ведь меня не выдали под угрозой пыток и за золотые посулы. Они бы и под пытками не выдали. Селим, нет таких слов, кроме простого спасибо тебе, но…спасибо тебе! Если бы с ними что-то сделали испанские власти, это бы разбило мне сердце- темно-карие как спелые маслины глаза адмирала потеплели.

- А я знаю, как их укрыли в монастыре. Через подземный каменный город, в горах за Ла Кастелла, да? Там пещеры-кельи монахами прорублены. И отец-настоятель родственник тебе? Знал я его, отец Дионисий, так? Хороший мужик, нас, цистерцианских послушников из своего сада не гонял, говорил, грех детям отказывать в божьих дарах. Тогда он ещё совсем молодой был, а теперь в годах дядька. Сколько времени прошло. Я мальчишкой все кельи и пещеры там облазил. Да теперь и не мальчишкой. С моря, там крепость. А через подземелье к Ла Кастелла добраться –ну милое дело. Буду благодарен отцу Дионисию, а ты знаешь, Селим, что я словами не бросаюсь и благодарен бываю не только на словах. Что ты мне ещё поведаешь, сынок? И как ты сам поживаешь?

Отредактировано Улуч Али (2022-01-28 07:11:39)

Улуч, внимательно выслушав, кивнул и серьёзно пообещал:
-  Это меня в Стамбуле нет. Вернусь – я их научу верфи охранять. Две испанских диверсии в доках прямо в Стамбуле! Я им покажу маму Хайреддина. Левенды у меня родного дедушку на верфи не пропустят. А если пустят, то назад не выпустят.
Услышав горечь и отчаяние в голосе молодого человека, капудан-паша отложил чертежи, и с участим спросил, положив руку Селиму на плечо и заглядывая с погрустневшие тревожные серые глаза:

- Э, сынок, что такое? Что с тобой, мой маленький? Какая-то негодница-кафирка нанесла рану сердцу моего мальчика? Это они могут. Христианки, они такие. Все дело в том, достойна ли она твоих чувств. Если это порядочная молодая вдова или девушка, то сватай её, да и все! Кто же такому красавцу откажет! Ты сын одной из самых почтенных портийских семей, молод, хорош, богат, на хорошем счету у султана. А если этого всего не хватит, бери меня сватом! Ну какой отец, хоть бы и христианин устоит перед алжирским бейлербеем, если он сватом будет! Сербские дворяне и грузинские князья-христиане за честь считают дочек отдать за статусных османов, а тут погляди-ка, какая цаца! Красавец сын реиса ей не хорош!

Откуда родом её семья? –деловито уточнил капудан-дерья – В Венецию мне лезть не с руки, сам понимаешь. Тут могу только написать рекомендации и просьбы. Она и её родные не с островов? Тогда я захвачу остров, возьму население, вместе с твоей цацей и её папашей и матушкой в заложники и всего дел-то. Нет, ты не беспокойся, я буду сама вежливость и почтение. Как сделал папа Хайреддина, когда влюбился в рыжую вдову священника с острова Лесбос, будущую маму Хайреддина?  Правильно. Сначала захватил остров, стал его бейлербеем и чинно-благородно пошел у рыжей Катерины просить её руки. С сватами и подарками, все честь по чести. Она перед такой галантностью не устояла. Мог бы и просто силой взять, а он почтительно сватает.

Килыч ласково очертил пальцем профиль молодого человека, дотронулся до кончика носа.
- Сам понимаешь, дитя мое, чтобы аргументы были убедительней, надо взять аргументируемого за аурат. Но любезно, чтобы не испортить впечатление. Я эту беду решу. Она не с Корфу? У меня как раз на Корфу планы. И остров захвачу под носом венецианцев, и твои дела устрою.

- Так что, Селим, будет твоя цаца нашей –и Килыч ласково похлопал Селима по колену – Надеюсь, она не рыжая? Рыжая вдова -это же греческий огонь! Ну даже если так, справишься, взнуздаешь и поедешь. Так что эту беду мы просто решим.

Ты думаешь, мне легко было просить руки дочери у Тургута Великого? Да он бывало, глянет, и на дне океана у бога Нептуна недержание. И не только по-маленькому. А тут я, вчерашний христианский раб, прошу руки его любимой дочери!  Конечно, я робел. Но ведь пошел же к Тургуту. Уж если я с великим реисом сговорился и получил отеческое благословение на брак, хотя, само собой, Тургут Великий мне по шее надавал, по коврам мордой повозил, но благословил же! А уж с каким –то итальянским засранцем запросто сговорю его дочку. Да и если она вдовая и своей руки хозяйка, то тоже сговорю. Ты знаешь, детка, я, если захочу, бываю сама любезность, очарую и птичку на дереве. Но захватить остров и взять птичку со всем населением в заложники надежней. Или похитить, а потом уже чинно-благородно сватать. Хотя остров или прибрежную крепость захватить как-то солидней, там уже ты власть, администратор и хозяин, никакая вдова тебе ни в чем не откажет и без сватовства, и твой будущий тесть само почтение. Не горюй, Селим, я тебе помогу.

Отредактировано Улуч Али (2022-02-03 21:35:06)

-Да, стой, подожди! Что ты мотаешь головой словно жеребенок от мух?  -воскликнул, смеясь, капудан-дерья - Шею свернешь, Селим.  Мой старший сын в семь лет, когда его мама хотела поцеловать, мотнул башкой, шейный позвонок хряпнул, он месяц ходил с забинтованной шеей. Зато теперь, когда его на полгода уносит море, Сефар-реис навещает родителей, и мать с отцом его хоть куда целуй. А на вид, ты его знаешь, Селим, такой суровый дядька, лет на пять старше тебя, мы его пятилетним взяли, у него родители сефарды в Испании погибли. Он говорит: отец, я вас с мамой на спине готов носить. Так что это за история с тобой случилась, сынок? –Килыч подпер рукой подбородок, опершись локтем  о колено, подался вперед и весь превратился в слух.

Выслушав, Улуч Али сокрушенно поцокал языком.

- Это серьезная проблема, дитя мое. Чувства – это серьезно, а эта женщина задела твое сердце, я же вижу.  Плохо то, что с учетом статуса твоей пери её таки-да, в ковер не завернешь, чрез плечо не кинешь и не заберешь в свой мир. Это невозможно без проблем. И готова ли она решиться на такой шаг, не могу судить. Нет, могу –сказал Улуч, подумав; и, уловив мыслью положение и взвесив его на внутренних весах, прибавил: -Могу, как человек, который ради любви к женщине принял решение полностью зачеркнуть свое прошлое и перешел в другой мир. Могу, как человек чья возлюбленная, первая красавица Порты, из любви к нему, перешла все ступени сословной разницы между дочерью бейлербея и великого адмирала и христианским рабом её отца. А ведь ей было только шестнадцать лет, когда она сказала «люблю» христианину-рабу, вчерашнему галерному гребцу. Шестнадцать лет, Селим.

Адмирал замолчал и опустил руку в фонтан, солнечные лучи дрожали в прозрачной воде, бросали скользящие блики на красивое смуглое лицо с высокими скулами и твердой линией рта, которому задумчивость придавала неожиданно мягкое выражение.

Килыч зачерпнул пригоршню воду, и она хрустальными струями полилась сквозь пальцы.
- Что я тебе скажу на это, сын мой. Ты ведь опытный мужчина и умеешь отличать была ли эта женщина умелой искусительницей, или у неё в прошлом было только замужество, так ведь?  И если это так, она поддалась чувству и уехала в смятении, не решившись изменить свою жизнь и не в силах устоять перед своим чувством. Как ты думаешь, сын мой, мы с Селиме после того как сказали друг другу «люблю» и до того, как я набрался смелости идти к Тургуту Великому сватать его дочь, не испытали подобное? И на это ушел год, а потом она ещё три года меня ждала, пока я корсарством зарабатывал на морях славу, богатство и титул бейлербея, чтобы стать достойным её выбора.

Чтобы преодолеть препятствия, мужчине и женщине надо идти навстречу друг другу и, поскольку в твоей ситуации женщине надо жертвовать больше, мужчине надо проделать путь дольше, дабы уравнять жертвы с обеих сторон, они неизбежны.
Завершай свои дела в Венеции и проси у султана, чтобы тебя направили во Францию, в помощь Мураду Великому, а он таки велик и на море, и в дипломатии, а я за тебя буду ходатайствовать. Союз с Францией для нас важен, значит, ты во Франции нам нужен. Твоя рыжая пери придворная дама, встречи с тобой при дворе ей не избежать. Там ты получишь ответ на мучающие тебя вопросы.
А что касается, что выйдет из ваших отношений -  покрытая бронзово-золотым загаром кисть снова зачерпнула прозрачную чистую воду – что выйдет из ваших отношений… Это как в чатуранге: если ты не знаешь результат игры, но сама игра тебе доставляет тебе удовольствие, то просто играй! Держи игру как можно дольше.
Знаешь, Селим, когда мы были с Селиме влюблены, мы ловили краткие встречи, короткие прикосновения, мимолетные поцелуи и это было лучшее в нашей жизни.
Что я хотел бы вернуть из прошлого, даже ценой своей жизни, если бы мог? Ну, прежде всего, живых родителей к которым я шел обратно двадцать лет, но так и не застал. А вторым, это будет раннее утро на рассвете на Джербе, когда двадцатидвухлетний моряк Джованни Галеани, направившись ночью в море на ловлю сардин, ждал в саду бейлербея его юную дочь, чтобы под этим дурацким предлогом вручив ей на раннем рассвете корзину, сорвать пару минут объятий и пару поцелуев с девичьих губ при короткой встрече. Тогда я не мог ей дарить драгоценные перстни и серьги, я дарил что мог: корзину сардин. И это, Селим, лучшие минуты моей жизни. Я бы их вернул даже если бы у нас с Селиме ничего потом не было. Поэтому, поезжай во Францию за счастливыми минутами! Они того стоят.
А насчет того, чтобы стать кирве твоим детям -от души принимаю приглашение и спасибо за честь, но кто сказал, что лет через двадцать пять не будет в османском флоте  рыжеволосого реиса, нового Барбароссы Второго?

Отредактировано Улуч Али (2022-02-07 23:16:16)

Килыч внимательно слушал, подкручивая роскошный ус. На лице молодого человека отражались переживаемые им чувства: отчаяние, безнадежность и тоска. «Эка его достала рыжая бестия. Вот часто такая мокрохвостая сколопендра возьмет за душу, а поглядеть на неё, только обнять эту кошку ободранную и плакать от жалости, чем только она берет, ничего выдающегося. Вот только тем, что хвостом крутит, манит, держит на расстоянии, дразнит и за собой на веревочке водит. Да тьфу на неё, ведьму! Такую-либо ловить за хвост и в клетку, как ручную обезьяну, или действительно плюнуть и забыть».
- Любой любовник – тайный любовник, не зависимо от того, замужем его предмет вожделений или вдова – резонно заметил Улуч -Ты где видел, чтобы к вдовам ночевать с парадной ходили с музыкой, пока не посватался и не обручился? Даже если ухаживаешь за честной девушкой с честными намерениями, и то, об этом мир не оповещаешь, у девушки репутация. У вдовы тем более, о ней насплетничают больше, чем про девушку.

Что касается с кем-то делить, так зачем делить? Свой рахат-лукум я ем сам. Я у женщины бывал и бываю только один, без других порядковых номеров. Что касается её поклонников… Соперники устраняются двумя способами: вежливо предупреждаешь и бьешь морду, я же не маркиз Галеани, чтобы на дуэль вызвать, так что сначала я бью. Если конкурент тебя не понял и повторил попытки –убиваешь. Лично я, как человек воспитанный и сострадательный, всегда сначала бил.

Первого конкурента на мою Селиме, неаполитанского обращенца, я бил сразу после принятия истинной веры. Тут же, произнеся шахаду, извинился перед муллой и свидетелями, пошел на корабль, нашел этого мерзавца ииии…Аллах милосердный, как же я ему всыпал! Пинками по палубе катал. И клятвенно пообещал утопить в первом портовом гальюне, чтобы священные волны Атлантики им не осквернять. Раз я, обратившись в истинную веру, обретаю свободу, надо было тут же проценты с вложенного капитала снять.
Ну, а дальше, по той же схеме, пока мы с моей девушкой не поженились. Но всегда предпочитал мордобитие, будучи человеком предупредительным. А не понял меня –прошу не обижаться. Тут уже вот нож, вот борт, вот морское дно.

- Просто вы с своей женщиной не успели договориться. Ты не знаешь, что она чувствует и думает, она не знает, продолжаешь ли ты её любить. Так что у тебя два пути: или договорить с ней и во всем разобраться, или забыть. Но забыть у тебя не получится.
Бейлербей сделал глоток остывающего горького кофе. «Господи, как турки эту горькую вонючку пьют. Один от неё толк –бодрит. А так, хоть на собаку лей, никогда не привыкну, но приходится делать вид что нравится. Так, помимо того, что Селиму надо разобраться с рыжей вдовой, он мне во Франции нужен. Мурада-реиса я крепко недолюбливаю, что перед собой душой кривить. Вечно он, сволочь, старается меня опередить и под Мальтой его пришлось почти за штаны оттаскивать от мальтийских галер, вечно он впереди папы норовит в кипящий котел нырнуть. А он таки моложе меня, ему только тридцать шесть. Нет, на море мне конкуренты не нужны. А вот дипломат Мурад незаменимый, союз с Францией нам важен, Селим с ним дружен. Вот пусть он его во Франции попридержит, поскольку, как только у них с рыжей сладится, а тут шайтану понятно, что сладится, Селим и сам не поторопится, и Мурада во Франции задержит.  Мне без этого черта Мурада как-то спокойней.».
- Так что лучше разобраться, сын мой. Сама судьба тебя ведет во Францию, нам нужен союз с ней, так что придется тебе ехать. А поскольку турецкий посол Мурад-реис тебе друг, он тебе поможет. Он же знаком с двором, значит, знаком и с рыжей. И все о ней знает, поскольку он, Мурад, в родстве с чертом. Я его не то чтобы сильно люблю, но он умен, надежен, при французском дворе как рыба в воде, с тобой дружен, так что, Селим, боюсь у тебя выбора нет. Просто следуй за своей судьбой, как я следовал за своей.

Отредактировано Улуч Али (2022-02-10 11:32:01)

- Вали все на меня,  – фыркнул в фаянсовый стакан-армуд бейлербей. В блестящих черных глазах лукавыми искрами прыгали веселые черти.

– У меня такая плохая репутация, что её ничем уже не испортишь. Ну, попрут тебя из дипломатической службы, будешь реисом у проклятого Оччали во флоте, будешь с ним захватывать испанские гарнизоны и галеасы и станешь как он бейлербеем.  Моя мама тоже, знаешь ли, мечтала, чтобы я стал кардиналом и Папой Римским. Я даже собирался поступать на факультет богословия в Неаполе, когда меня судьба перехватила. А не то был бы я кардиналом как минимум. У меня теология от зубов отлетала.

Пересидишь с своей рыжей пока шум не уляжется у меня в Алжире годик, Селиме будет рада. Она у меня умница, поладит с графиней. Музыкальные и поэтические вечера будут вместе организовывать, на арфе играть,  Селиме её научит наносить на кожу хной в разные арабские узоры, эти …как их, механди. Я не вхожу в женские штучки, но, когда на жене из одежды только эти разрисованные цветочки и завитушки на обнаженной коже, мне нравится.

По поводу полугода до осени… Поверь моряку, порой по полгода не видевшему свой дом, мы с женой третий десяток лет женаты, мне уже пятьдесят два. Но когда мы с ней встречаемся после долгой разлуки, то трое суток мы не покидаем спальни, и моя наездница летает верхом на крылатом коне Бураке из Туниса в Стамбул через семь небес, встречая пророков, и невыносимый тунисский полуденный зной её не берет.
Али-паша сдвинул вверх край белой шелковой чалмы, потер указательным пальцем лоб у линии волос – редкий жест, жестокий псориаз прятался под густыми смоляными посеребренными локонами, навсегда лишив Селиме возможности погладить по волосам любимого, прикосновение к кудрям причиняло сильную жгучую боль.

- Ты мне возразишь, что у нас с моей хатун все по-другому и ситуации разные. Но знаешь, что я тебе скажу: мужчина всегда мужчина, а женщина всегда женщина. Твоя возлюбленная уехала влюбленной и тоскующей, сейчас она обнимает и целует подушку по ночам и у неё тело ломит от тоски. Осенью увидеть её – это в самый раз, тебе гарантирован хадж в Иерусалим через семь небес с встречей с пророками, она будет как раз на вершине тоски по тебе. А дальше может быть поздно, дальше она начнет отвыкать и забывать, так что не затягивай.

Аккуратно чалма была сдвинута на место, края губ капудана дрогнули и жестко сжались от боли. Он незаметно выдохнул и снова принял расслабленную позу.

- Мурату непременный поклон, до осени я успею написать ему учтивое письмо. Он сейчас важен во Франции, нам нужна закрытая спина и задница. И военная поддержка тоже. Ну с французов ничего кроме политического союза, а вот у Англии флот могучий. Если встретишь при дворе английского посла, перекинься парой слов. Скажи, гарантирует  Килыч английским купцам морской коридор по всему Средиземноморью, если посол гарантирует союз. По мнению католиков, я поганец, англикане тоже еретики, а поганец с поганцем всегда договорятся.

Бейлербей по кошачьи потянулся, сведя лопатки и выгнув спину:

- Проклятье шайтану, старею. Там хрусь, тут хряп, спина затекла.

Обхватил сомкнутыми ладонями согнутую в колене ногу, холщовая штанина дернулась вверх, открыв шрам на сгибе узкой красивой ступни.

– Видишь ли, Селим, Мурат мне за спиной удобней, чем рядом. И полезней.

Соперничество молодого и старого адмиралов, уже получивших прозвище Великие, имело давние корни. Невысокий, русоволосый, сероглазый албанец, Мурад Великий, был ещё молод, но слава гремела о нем по обеим океанам: Западному и Восточному, оба адмирала были горячи, горды, вспыльчивы и хитры. Но у старшего калабрийская горячая кровь уравновешивалась дисциплинированной монастырской юностью и годами гребного рабства, когда прикованный к борту юный Джованни вынужден был синхронизировать движения со всей гребной командой, чтобы не быть убитым прилетевшим с соседней банки веслом. Молодой адмирал Коджа-Мурат был пылок, своеволен и непослушен. Всегда самовольный и нетерпеливый, Мурад чуть не перехватил у капудана-дерья военную славу захвата мальтийских галер при осаде Кипра, а Килыч соперников в морской популярности не жаловал, да и за смерть тестя Тургута имел личную глубокую ненависть к госпитальерам, преследуя и топя их суда везде, где доставала его грозная рука.

- Мурат тебе друг, сынок. А друг моего друга мне не враг. Но ему, капудану Индийского океана, лучше там и побеждать. Вот пусть когда вернется, у себя Басре сидит и гоняет португальцев по восточным волнам, факел непотушенный. Там он мне удобен. А когда лезет впереди капудана-дерья на госпитальеров - неудобен, мне нервничать вредно, я тогда чешусь как блохастый пес, будь неладна моя болячка. Так что, Селим, ждем тебя с Селиме в Тунисе осенью в гости вместе с рыжей. Ну и с Мурадом: я же его, паршивца с вот таких лет знаю на Джербе. Остальное договорим после завтрака. Пойдешь в дом, кликни мне, дорогой, моего Мурада-адъютанта. Мне с ним о его мателоте парой слов перекинуться надо. Скажи Онуру-эфенди, что я извиняюсь за задержанный завтрак и мы с адъютантом скоро будем.

Отредактировано Улуч Али (2022-02-15 07:53:35)