Особенности национальной охоты польского характера глазами современников.

Заметим между прочим, что мы лишь перевели главы из книги маркиза де Ноайля (начало 19 в.) о польском правлении Генриха, а тот собрал свидетельства современников, так что если вдруг кому-то что-то покажется не слишком лестным, позиция администрации - нейтральная 

Руджери, который провел несколько лет при дворе Сигизмунда-Августа, рисует следующий портрет местной знати.

«Из всех народов по ту сторону Альп, - говорит он, - поляки, пожалуй, лучшие; дворянство особенно вежливо и гостеприимно. Хотя поляки и наделены большим умом, но не любят углубляться в суть вещей; они охотнее познают то, что уже было открыто, чем сами открывают что-то новое, как в науках, так и в искусстве. Они вовсе не стремятся к совершенству, слишком любя свои богатства, они избегают упорного труда, посвящая все свое время оружию и земледелию, и с усердием предаются удовольствиям.»

У рыцарственной, великодушной, отважной, любящей сражения, исполненной патриотизма польской шляхты наряду с этими прекрасными качествами также имелись и свои недостатки: строптивый и подвижный ум, излишне независимый нрав, расточительство, величайший беспорядок в частных делах, злоупотребление застольными удовольствиями, постоянная потребность блистать и пускать пыль в глаза, особая надменность, вот свойства польского характера по мнению большинства писателей. «Надобно, - говорил герцог Неверский, - искоренять общие пороки королевства, коими являются пьянство и расточительность».

Польский историк xv века, которого мы не раз цитировали, Длугош, так описывает характер своих сограждан: «каждый народ, - говорит он, - обладает определенными качествами и пороками, которые можно назвать национальными. Польскому характеру присуща зависть. Уж не знаю, унаследовали они ее от своих предков, либо витает что-то в воздухе, либо таково таинственное влияние климата и звезд, или же они завидуют добродетели других, стремясь сравняться с ней. Некоторые авторы считают, что Хам - прародитель поляков и всех славян, и что, высмеяв своего отца Ноя, он обрушил на всех своих потомков тяжесть отцовского проклятия. Этот народ произвел на свет несколько выдающихся гениев, и этих немногих в собственном отечестве так и не сумели оценить».

Далее Длугош рисует следующий портрет дворянства: «Польские дворяне больше всего любят славу и богатство, они ищут опасностей и презирают смерть. Они легко держат свое слово и легко забывают свои обещания. Они завидуют равным и угнетают подчиненных. Расточая свои слова и свое состояние, которое они спускают в безумных тратах, они верны своему монарху, доброжелательны к иностранцам и наиболее гостеприимны из всех народов христианского мира. Их мания - исправлять не себя, а своих начальников. Фанфароны, большие краснобаи, настоящие герои театральных подмостков. И я говорю не только о людях, это национальная мания. Мы тщеславны и легкомысленны, нас не волнуют наши каноны и наши уставы, и, вопреки Богу и закону, мы создаем себе ситуацию, которая однажды закончится какой-то великой катастрофой».

Именно в провинции, в в резиденциях знати, бурлила жизнь польского гения. Это важно учитывать, если хотите его разгадать. Именно здесь был центр его политических интересов, его частных дел, его привязанностей и удовольствий. На своих землях польский дворянин сам контролировал деятельность своего поместья. Охота и дружеские визиты заполняли его досуг. Он ездил на местные сеймы, заседал в провинциальных судах, иногда отправлялся воевать против татар или вслед за каким-нибудь вельможей отправлялся в экспедицию в Молдавию.

Его честолюбию не давали покоя соблазны земных почестей и постов, которые можно было получить только внутри воеводства. Именовались эти должности весьма громко: камергер, меченосец, кравчий, хорунжий, дворецкий, трибун, судья, нотариус, казначей, ловчий, оруженосец и многие другие, поскольку, несмотря на демократический дух, царивший в Польше, там очень любили титулы и трепетно относились к отличиям. Все эти разнообразные должности пошли с тех времен, когда Польша была разделена на несколько княжеств, каждая провинция имела своего князя и двор. Ставшие впоследствии сугубо почетными, почти все они, по крайней мере, были, однако, весьма востребованы. Их счастливые обладатели иногда, когда король приезжал в их воеводство, имели возможность исполнять свои обязанности.

Липпомано также говорит в своем отчете о роскоши польских господ. «Им нравится, - пишет он, - элегантно и богато одеваться; летом обычно носят шелковые ткани, зимой расшитые золотом и серебром, дорогие меха. Одни одеваются по-итальянски, другие по-венгерски и бреют головы, как татары. Больше всего они любят прекрасное оружие и хороших лошадей; нам часто приходилось видеть у них сабли, украшенные жемчугом и драгоценными камнями, и ездят они на великолепных лошадях, богато запряженных, с седлами, покрытыми вышивкой и всевозможными украшениями. Слуги одеты так же великолепно, как и их хозяева, потому что «каждый дворянин, если у него небольшое состояние, содержит большой дом, не беспокоясь о расходах. Многие тратятся не по средствам. Одним словом, поляки любят пофорсить, позволяют себе роскошь и изобилие, чтобы пускать пыль в глаза и видеть, как им рукоплещут.

Прежде всего, застолья в Польше роскошью превосходили все пределы. Трапезы длились по семь, восемь часов, самые разнообразные блюда сменяли друг друга без перерыва, медовуха и венгерские вина лились рекой. По словам одного французского историка, жизнь текла в «постоянных попойках».

Гости бесконечно поднимали тосты друг за друга, спорили, кто кого перепьет, а не взять бокал в руку было серьезным оскорблением. Приходилось пить или драться. Отсюда ссоры и схватки на саблях. Но вскоре эти мимолетные бури тонули в национальном тосте «kochajmy cię» (Будем любить друг друга), который обезоруживал вояк и возрождал старую дружбу, которой миг назад угрожал разрыв. Хорошей едой больше всего славилась Литва; как лучшие питухи, пальму первенства завоевали мелкие мазовецкие дворяне.

Свита крупных вельмож не уступала своим хозяевам. На заднем дворе пировали и пили так же как и в замке. Со своей стороны, мелкие дворяне на службе у больших вели сладкую и радостную жизнь. «В Польше, - пишет Гвагнин (Александр Гвагнин Веронский), - лучшим слугой считается тот, кто лучше всех умеет опорожнять свой стакан в честь своего хозяина. Случись слуге отсутствовать на месте, он всегда может оправдаться тем, что пошел выпить за здоровье своего господина и тот вместо того, чтобы разгневаться, благодарит».

Таково было это польское общество шестнадцатого века, благополучное и мирное, счастливо наслаждающееся жизнью. Удовольствия, однако, не поглощали умы до такой степени, чтобы помешать серьезным занятиям и учебе. Мы уже говорили, что эта эпоха была щедра на литературные произведения, и что в Польше тогда имелись известные историки, публицисты и поэты. Художественная литература у знати была в большом почете.

Дух дворян формировался в ходе политической борьбы, и их постоянное участие в государственных делах требовало обширных и разнообразных знаний. Воспитание молодежи было особенно тщательным. В Польше свободно говорили на нескольких иностранных языках, немецком, французском и итальянском, который вошел в большую моду со времен королевы Бонны. Но больше всего внимания уделяли латыни. Долгое время сеймы проходили только на латыни. Почти все законы были написаны на латыни, считающейся официальным языком, и только в шестнадцатом веке польский язык занял свое место в политических дискуссиях и законодательстве. Но люди еще долго продолжали говорить на латыни даже в быту.