- Эразм, «Похвала глупости»?

Молодой человек, стоявший за креслом, заглянул через плечо читающей и подтвердил свою догадку. Длинные пальцы потянулись к книге и придержав страницы, с удовольствием пробежались по тисненой коже переплёта.

- Хорошая работа.

Темная сутана, которую он, видимо, ради удобства не стал нынче менять на обычную одежду, небольшая тонзура, розарий на запястье, который, правда, больше напоминал украшение, чем средство для молитвы - всё указывало на духовный сан. Действительно, младший племянник такого амбициозного иерарха, как Францишек Красиньский, вряд ли имел возможность уклониться от пути, который был ему предначертан едва ли не с колыбели. Он не был первым сыном, стало быть, принадлежал церкви. Однако его лицо не выдавало в нем личность, которая сильно мучилась бы от такого предназначения. Не даром в свои двадцать три года он был канонником гнезненским, краковским и ловичским. Этот недурной доход, присовокуплявшийся к его имени, кажется, вполне устраивал Яна - так его звали. Итак, вряд ли Марс так уж влек его. Или - что мы вполне допускаем - он хорошо скрывал свои истинные желания. Ни жёсткого, будто вырубленного подбородка, ни охотничьего огня в глазах, ни отрывистой грубоватой речи, ни резкости движений. Да к тому же многолетняя привычка формирует манеры.

Высокий лоб, внимательный взгляд серых глаз, разрез и оттенок которых обеспечивали фамильное сходство, тонкая улыбка. Это явно был человек, привыкший действовать больше силой ума.

- Почитываешь вольнодумца, дорогая сестрица? - негромко поинтересовался он так, чтобы слышала лишь она и развлечения ради шутливо дунул на белую шею, заставив один из завитков дрогнуть и поддаться его дыханию, как бабочкино крыло, - Ты ведь помнишь, что он уже лет пятнадцать в индексе запрещённых Собором книг? Впрочем, от тебя это ожидаемо, ты всегда была смышленой.

Предложение пани Виславы, кажется, застало врасплох всех, кто находился сейчас в этой комнате, Янек не стал исключением. Между бровями молодого поляка залегла морщина, улыбка исчезла с лица и он вопреки обыкновению подал голос раньше, чем следовало.

- Ваша Светлость, извините, - спокойно возразил он, обернувшись к епископу, - надеюсь, вы не воспримете всерьёз патриотические порывы вашей племянницы. Пока вы не сказали решительное слово, замечу, что я их не разделяю. Отдаю Виславе должное, всегда отдавал, однако мы совершенно не знаем этого человека. Не знаем, чего от него ожидать. Дядюшка, вершить судьбы страны это прекрасно, я хороший поляк, но не за счёт сестры.

Отредактировано Ян Красиньский (2021-03-16 14:00:32)

Сердце сперва часто забилось, а затем ухнуло куда-то вниз. Погасла надежда в пристальном взгляде, который юноша устремил на своего облеченного властью родственника и не сводил с него, пока тот принимал решение.

Всё произошло так быстро. Слишком быстро, однако он хотя бы попытался. Сестра не понимает, что творит, на какую территорию заходит по доброй воле и чем это может обернуться, стоит лишь заиграться. Для нее это приключение, забава, как для взрослого ребенка, который мается однообразием. Покойный Сигизмунд был стар и болен. Спившийся, полностью разваливший в разгулах здоровье, ударившийся в мистицизм, он последние годы не выезжал из замка в Кнышине, на границе с Литвой. В Кракове же, при дворе его сестры не многим веселее. Принцесса Анна - сорокадевятилетняя старая дева, больше похожа на иссушеную в молитвах и постах монашенку, чем на женщину. Ни придворных развлечений, ни веселой кутерьмы, которой обычно славятся дворы молодых правителей. Вислава заскучала. Ей протянули погремушку, которую она охотно берет, но внутри этой погремушки не горох, а змеиный клубок. Как дядюшка пошел на это, как он позволил своим амбициям взять верх, вместо того, чтобы защищать семейную честь и прервать легкомысленные женские рассуждения решительным запретом?

- Ты не представляешь, куда ты позволила себя втянуть, - выдохнул он через сжатые зубы, обращаясь к Виславе, - если ты заскучала в Кракове, скажи мне. Я всё устрою и мы весной, как установятся дороги, поедем в Италию. Увидишь Везувий и неаполитанский залив. Сестра, к чему тебе это? Оставь эти политические игры другим, Польша без твоего участия не сгинет.

Оставался старший брат. Если Лех выскажется против, то еще возможно отступить назад.

И вновь блестящие от нетерпения глаза, взгляд исподлобья на старшего брата, пальцы впились в бархат, которым обито кресло.

- Ну? Неужели позволишь? Продашь сестру за преференции? Да говори же ты!

Епископ одарил переступившего границы Яноша острым, как кинжал коротким взглядом глубоко посаженных темных, цепких глаз. Под этим взглядом, когда иерарх изволил пребывать не в настроении, легко мог съежиться и Василиск.

- Лучше бы ты столь же ретиво радел за семейную честь, возлюбленный мой племянник, когда мне приходилось покрывать последствия твоих развлечений то золотом, то связями, - проговорил пан Франтишек, словно вырубая каждое слово увесистым клинком.

- Твоя сестра знает, что делает и никто не подталкивал ее к подобному решению. Она умная женщина и может здраво оценить диспозицию. Когда уже настанет день, в который ты усвоишь основное мое наставление, без которого все прочие никуда не годны: семейные интересы и холодная голова. Всегда. До тех пор, пока не научишься держать в узде эмоции, ты останешься мальчишкой, покамест твой старший брат, как и сестра, хоть она и женщина да и в юных летах, слушают голос разума и рассуждают весьма трезво.

Епископ фыркнул  подобно рассерженному коту и вдобавок сопроводил свои слова ударом пудового кулака по деревянной столешнице. Все-таки этому мальчишке удалось вывести из себя невозмутимого иезуита. Мысленно подосадовав на собственную несдержанность, пан Францишек взял себя в руки и снова стал похож на задумчивого сфинкса.

- Итак, я повторяю. Лех совершенно прав, - проронил он сдержанную похвалу по адресу старшего из братьев.

- В таком случае, Ваше Преосвященство, я прошу покорно меня освободить от участия в этой истории, - почтительный, сдержанный жест в сторону епископа больше походил на поклон тонкого молодого ясеня, подрубленного неожиданно налетевшей бурей.

- Брат, - кивок, доставшийся Леху, сопровождался выражением такого глубокого разочарования со смесью презрения на побледневшем лице, что казалось очевидно: отношениям между братьями на какое-то время явно грозит серьезное охлаждение.

Проститься с сестрой Ян заставить себя не смог.

Воздух в комнате, как казалось каноннику, сравнялся со спертой атмосферой каких-нибудь подвальных застенков, когда каждый вдох даётся с большим трудом, а лёгкие будто слипаются. Ян намеревался выйти отсюда спокойным шагом, так же, как и вошел, не поверяя семейству глубины своих чувств. Однако одного взгляда на скабрезную ухмылку Леха хватило, чтобы ожечь изнутри. Перед глазами молодого человека зароились черные мошки от захлестнувшего гнева.

- Я хоть и сутану ношу, а шагая наверх, не цепляюсь за женскую юбку! Так что мой длинный подол не стоит ли твоей полированной сабли и бряцающих шпор, братец? И кто же из нас мужчина?

И что есть силы хлопнув ладонью по спинке кресла, так что поднялось облачко пыли, он выскочил из комнаты со скоростью ветра. Подковы на каблуках его сапог выбили буквально маршевую дробь. Кто бы мог усомниться, что под учтивыми манерами и платьем духовного лица скрывается истинный шляхтич одного из знатнейших родов с горячей кровью.

- Делию мою, - резко крикнул он с нижних ступеней слуге, высунувшему круглую веснушчатую физиономию на стук шагов.

- И шапку. Живо! Ну!

Тот, не в силах рассмотреть на вечерней лестнице искаженное гневом лицо молодого пана, но отлично улавливая грозы ещё на расстоянии, а не то что разразившиеся громы и молнии, моментально метнулся по месту назначения.

Отредактировано Ян Красиньский (2021-03-20 12:49:31)

Голос сестры прозвучал для его слуха как звон разбитого стекла, когда произведение искусства разлетается на мелкие осколки под ударом вульгарной палки, как это было во Флоренции под властью Савонаролы.

Первым желанием было откликнуться на этот зов, поднять голову, увидеть ее силуэт, остановиться и шагнуть наверх, но гордый нрав в иных случаях подобен Сизифову камню, так же тянет вниз. Когда же к этому камню присовокупляется душевная мука, он становится слишком неподъемен для смертного человека. Ян не сбавил шага и спустился до последних ступеней, даже когда его окликнули второй, третий раз. Он слушал, как шуршат юбки, слушал торопливый лёгкий бег по ступеням, однако оставался стоять, скрестив на груди руки. Не будь он вынужден ждать верхнюю одежду, он шагнул бы уже за двери и ничто не могло бы его остановить. Как ни просторна передняя епископского дворца, а пересечь ее можно в несколько широких шагов.

Однако стоило ему боковым зрением заметить, как соскользнула со ступени нога сестры, услышать негромкий вскрик от испуга...

Мы надеемся, что читатель помнит: духовный сан в означенные времена шел об руку с военным делом. Брезжившее в ближайшем будущем посвящение Богу никак не освобождало дворянских сыновей от необходимости владеть клинком, дабы при необходимости сохранить собственную жизнь и защитить дело Церкви не только проповедью. Стоит только вспомнить монашеские рыцарские ордена. Да и суровая правда жизни многократно доказывала: никогда неизвестно, не придется ли младшему заменить старшего брата. Не бывало ли так, что до знакового часа Рок решал судьбу семейства по-своему и полный жизни наследник скоропостижно отходил к праотцам? Сколько королевских династий сталкивались с подобным! Сколько садилось на трон монархов, которых не готовили к этой роли! Если же тот, кто младше, уже дал обеты, на это место встанет следующий из братьев. Вот отчего всякое семейство страстно желало иметь хотя бы троих сыновей.

Мы сделали это скромное отступление, чтобы пояснить: тело и разум Яна успели отозваться достаточно быстро. Он подхватил сестру с ловкостью человека, у которого с братом когда-то по понятным причинам был общий учитель фехтования. Понадобилась какая-то секунда, иначе она успела бы упасть.

Куда исчез его гнев сейчас, когда он держал в руках ту, с которой у него на двоих в жилах текла одна кровь, а мысли сходились так часто? Разгладились жесткие складки в углах рта, гордый взгляд погас, как внезапно спадает палящий зной, лицо смягчилось и острое беспокойство, сквозящее в каждой черте, изменило его совершенно. Вислава нетерпеливым движением показала, что желает освободиться - он мгновенно опустил руки.

- Взрослая женщина, которая по лестнице не может спуститься без риска расшибиться, - качнул головой молодой каноник.

Сейчас каждое слово пани Вишневецкой не составляло труда предугадать. Что нового может она сказать, чего никак не ожидаешь?.. Однако жалоба на то, что пани оступилась не без последствий и вещественное подтверждение этой жалобы взволновали брата всерьез.

- Обопрись о мое плечо и сядь, я посмотрю. Если что-то неладно - кликнем тут же Бьянкетти, - поспешно взмолился он, беря сестру за руки и усаживая на широкую ступень.

Что снится любой высокой особе в ночных кошмарах? Отравление. Кто больше всего славится тем, что знает толк в ядах? Флорентийцы. Не удивительно, что Его Краковское Преосвященство держал в лекарях именно итальянца из Флоренции. Епископ лично привез из Италии после подтвержденных слухов, что тот творит чудеса вроде воскресения Лазаря. Ну, конечно, и с вывихами он тоже справляется.

Братской рукой без колебаний поднят был тяжелый от вышивки подол и отведена многослойная пена нижних юбок. Бережно, но решительно снят и отброшен в сторону узкий башмак на беличьем меху, который мог бы прийтись в пору только ей да ребенку.

Сколько раз художники слова описывали линии красивой ножки. Ее холмы и долины, изгибы и впадины. Тонкая щиколотка, лодыжка, словно выточенная резцом большого мастера, икра, стройная и плавно-выпуклая, маленькая ступня с той возвышенностью, тем заветным куполом, который зовётся высоким подъемом и радует глаз, изящный мысок и округлость мягкой пятки, которая так удобно ложится в ладонь, как в колыбель.

Мы не станем повторяться. Скажем только, что Елена Троянская искусала бы себе губы в кровь и не сдержала злых слёз, если бы увидела, какая ножка досталась женщине из суровой северной страны, столь далёкой от ее родного солнечного Лакедемона.

- Здесь больно? Пошевели.

Опустившись на одно колено и предоставив второе в качестве постамента, Януш умостил на этом живом пьедестале ногу сестры. Провел сперва ладонью сверху и сбоку, проверяя, в естественном ли та положении. Его длинные пальцы, не загрубевшие и не потерявшие чувствительности и в силу возраста и в силу занятий, проверяли каждый дюйм этой теплой маленькой стопы.

- Если будет больно - скажи.

Отредактировано Ян Красиньский (2021-03-21 15:56:35)

Куда и как можно идти, если даже не этого тихого слова благодарности, а одного лишь взгляда довольно, чтобы связать по рукам и ногам? Воля молодого человека, до сих пор твердая и непоколебимая, растаяла, подобно маслу от тепла.

Ян обернулся к слуге. Кивнул, подтверждая  распоряжение пани.

- Я остаюсь. Ступай, иди. Не нужно ничего.

Долго, вопросительно смотрел в глаза сестры, дабы убедиться, что нет ничего, что она бы не договаривала.

- Что же, тогда на сей раз Бьянкетти повезло. Он наверняка уже десятый сон видит. Пусть себе спит, так и быть, - со свойственной ему ироничной полуусмешкой отвечал молодой ксёндз, - но только если в ближайшее время не будет отёка. Иначе я все равно прерву его блаженное свидание с Морфеем.

Мерно бухнул колокол кафедрального собора. Густой, гулкий звук рождался где-то там, на колокольне, через площадь, но слышно его было по всему городу. А здесь, в непосредственной близости, он проникал сквозь каменные стены и цветные витражные окна епископской резиденции и заполнял широкие залы, галереи, коридоры, почти как если бы они находились под готическими сводами самого церковного нефа. Привычный благовест или короткие мерные удары уже не мешали ни работать, ни спать, даже наоборот. Когда Януш ночевал не здесь, ему даже будто бы чего-то не хватало. Нет, дело отнюдь не в религиозных чувствах, это больше похоже на морской шум, без которого странно живётся обитателю прибрежной деревни. Раз удар, два, три... Восемь часов. Да, восемь, и лекарь наверняка уже почивает.

- Primo diluculo surgere saluberrimum est, (раннее вставание полезно для здоровья) - передразнил молодой человек почтенного Бьянкетти и рассмеялся. Вышло похоже: и интонация точь-в-точь, и так же важно надул щеки.

Да, дабы достичь раннего вставания, итальянский Эскулап торжественно отбывал ко сну почти с заходом солнца и, в самом деле, сам никогда не хворал и всегда был живчиком: низкорослый, худой и до юркости подвижный, так что свое фамильное прозвание, если дословно перевести, оправдывал полностью. Ну в точности Малек.

- Наступать все же пока не стоит, лучше немного обождать. Я тебя отнесу. И, если хочешь, мы поговорим. У меня нам никто не помешает.

В иных случаях подниматься вверх по лестнице с ношей на руках бывает лишь приятно, особенно если это столь лёгкое бремя.

Комнаты, отведенные нашему канонику, не заставили до себя долго добираться. Дядюшка предпочитал, чтобы тот находился в прямой доступности.

Отредактировано Ян Красиньский (2021-03-22 20:09:47)