- Вот как, старый вояка до сих пор без опаски пускает скакуна в галоп? Экий молодец господин де Пардайан! - в тёмных глазах Агриппы отразилось искреннее восхищение. Он зауважал барона еще больше.
- В таком случае, меня ничуть не удивляет, что ты так хорошо держишься.
Надо заметить, что молодой человек не только недурно разбирался в лошадях и был хорошим наездником - этим умением владели все дворяне почти без исключения - но и любил их. Он неоднократно убеждался на личном опыте, что эти благородные создания умнее и толковее подавляющего большинства двуногих, не говоря уже о моральных качествах. Лошади не умеют предавать. Они неизменно остаются верными товарищами даже в смертельной опасности. Ну и грации такой людям не достичь никогда.
Впрочем, глядя на молодую баронессу верхом на беарнской кобылке, никак нельзя было применить к этому очаровательному тандему последнего строгого суждения. Всадница радовала взгляд своей естественной манерой держаться и природной живостью. Разгоревшееся лицо, блестящие синие глаза, непослушные пушистые пряди из-под откинутого уже капюшона. Нравилась д'Обинье и смелость, с которой она сидела в мужском седле, как будто так и нужно. Впервые услышав, что именно к такой посадке дочь Пардайана привыкла в Бигорре, он подивился, насколько выносливым может быть тело столь хрупкое и мягкое, когда ласкаешь его.
Тут никак не обойтись без небольшого пояснения. Несмотря на дерзость Екатерины Медичи, которая нарушила правила в мире верховой езды, дамы при французском дворе продолжали ездить так, как привыкли. Вековые привычки не меняются в одночасье. Да и дело не в одной только привычке и стыдливости. Само женское тело устроено не для такой посадки. Требовательный читатель может очень легко изучить этот вопрос сам, ежели пожелает. Тот, кто не столь въедлив, пусть поверит нам на слово, ибо вдаваться в анатомические подробности строения костей мы не станем, это было бы скучно. Скажем лишь, что учить езде женщину нужно принципиально иначе. Выучившись с учётом всех отличий, ей приходится прилагать больше усилий, чтобы просто удержаться на конской спине и найти комфортное положение, не говоря уж о тренированности. Посему Агриппа знал наверное: там, где ему самому распрекрасно, хрупкое тело его любезной должно проявлять чудеса выдержки и расплачиваться синяками и жестокой болью в мышцах. Он подобрал самое удобное, самое мягкое из седел, какие подходили спине означенной кобылки. Заметим, кстати, что процесс этот очень походит на человеческую примерку обуви, либо по ноге либо нет. Неподходящее седло может причинить лошади не меньшие страдания, чем человеку тесный башмак. Однако в отличие от башмаков, по-настоящему удобных для всадника седел по тем временам просто не существовало. Дело привычки и терпения, особенно при дальних переездах. Но как вообще может быть комфортным деревянный каркас, обтянутый кожей? Простая кожаная подушка с двумя петлями, какой мужичьё седлало ослов, была в разы мягче седла дворянина, даже покрытого бархатной попоной. Набитая сеном подушка располагалась сверху потника или вместо него, но всегда под ленчиком, то есть седельной основой, и предназначалась не для удобства всадника, а для того, чтобы избавить от кровавых мозолей скакуна. Она могла лишь слегка смягчить толчки, но не нажим и не трение. Плоть древних амазонок, по крайней мере, соприкасалась напрямую с лошадиной спиной. Далеко не перина, конечно, но все же.
Во Франции женское седло только недавно приобрело вторую луку, куда дамы игриво забрасывали ножку для безопасности и равновесия. Прежде это было и вовсе примитивное кресло с мягкой подушкой сверху и ступенькой для ног снизу. Детская игрушка, бесполезная фитюлька, в которой едва можно передвигаться со скоростью улитки, когда кавалер ведет в поводу. Какая тут могла быть езда и какое удовольствие?
Вот почему, как мы сказали, наш шталмейстер со всем знанием дела отдавал должное выдержке своей сердечной подруги и ее умению держаться верхом по-мужски.
Описанная выше картина, мы имеем ввиду колоритную и яркую сцену у мельницы, была столь типична для Франции, так воплощала ее, что молодой человек и впрямь засмотрелся. Его сердце кольнула любовь и тоска. Острая, пронзительная любовь к родине и тоска по несбыточному. Франция заслуживает, чтобы на всей ее территории было возможно столь же мирное зрелище мира и достатка - от гористого Клермон-Феррана и до Бретани, откуда рукой подать до островов.
Ворчание Изабель в сторону красотки-прачки заставило нашего сентонжца рассмеяться.
- Душа моя, ну к чему мне смотреть на мельничих? - лукаво сверкнул он на неё темными глазами, - У меня есть своя красотка, которая смолола мое сердце в муку. А следовательно, у неё самые лучшие ножки и нет никакой нужды это проверять.
Он хлопнул лошадь по крупу, подгоняя.
- Удачи вам в вашем деле, - зычно крикнул молодой человек, чтобы его голос долетел до обоих и дополнил весьма игривое пожелание его спутницы, - пусть жернова трудятся без устали, а амбары никогда не пустеют.
Меж тем они удалялись от Конфлана и Шарантона и вокруг становилось все спокойнее. Мельница с ее рокотом, оживлённые городки остались позади и ничто уже не разбавляло береговой тишины, кроме листвяного шелеста, птичьих голосов и - время от времени - плеска рыбьего хвоста о сверкающую поверхность реки. Марна несла свои воды тихо и неспешно, ничуть не напоминая живые и говорливые пиренейские потоки. Она полностью оправдывала свое название, которое пошло от латинского "матрона". Точь-в-точь почтенная матушка. Река поблескивала через деревья, то здесь то там отражаясь солнечными лучами сквозь листву.
Примерно треть часа проехала наша пара, болтая и пересмеиваясь, прежде чем Агриппа огляделся и заметил:
- Кажется, где-то здесь. Обожди минуту, я сейчас.
Обратив к Изабель эту просьбу, чтобы ей не пришлось напрасно спешиваться, он легко слетел с седла, именно слетел, ибо все-таки лошадь была по его понятиям низковата. Оставил умное животное стоять в ожидании, а сам спустился на несколько десятков шагов по пологому берегу и скрылся за ивами. Не прошло и пары минут, как молодой человек вынырнул из-за зарослей, кажется, весьма довольный результатами своей маленькой вылазки.
- Да, это оно. Вы позволите, милостивая сударыня? - шутливо обратился он к своей очаровательной спутнице. Взял из ее рук повод, в другую руку - повод от своей лошади и повёл туда, к деревьям, откуда тянуло приятным речным запахом. Привязывать лошадей не стал. Потрепал по холке. Пусть пасутся свободно, никуда не уйдут. Протянул баронской дочери руки, чтобы помочь сойти.
- Пойдем посмотрим?
Алмазы, сапфиры, изумруды, серебро, все это горит в солнечных лучах, но каждая драгоценность живая и движется. Белоснежные кувшинки на зелёных блюдцах листвы оторачивали противоположный берег, будто тесьма подол кафтана.
Отредактировано Агриппа д'Обинье (2018-11-01 20:10:16)