Даже после принятия сана кардинала, Луи оставался все же особенно привязан к своей родной семье и по этой простой причине жил в парижском особняке Гизов. С рассветом клирик отправлялся по своим делам, а вечером обычно ужинал в обществе братьев и сестры. Большую часть своего времени он посвящал придворным интригам и крутился в обществе то короля, то остальных знатных особ, в сухом остатке выходили праздничные службы и мессы. Луи не сколько физически уставал от всего этого, сколько эмоционально. Он любил общаться с прихожанами и предпочитал прохладные стены собора роскошному парижскому двору, где уж больно много лжи и приторности. Только-только вернувшись в отель де Гиз, Луи сидел за столом и трепетно выводил слова на чистом пергаменте бумаги. Послание Его Святейшеству должно придти в срок. Пусть молодой кардинал и служил своей семье и ее благу, но не забывал угождать и самому себе. Снаружи постепенно опускались сумерки, а из-за приоткрытого окна дул свежий ветерок. Где-то залаяла цепная собака и Луи повернул голову в сторону шума, успев только занести красную восковую печать над бумагой, за что и поплатился - воск обжег его пальцы. Дернув рукой кардинал ойкнул и поморщился, сбив неаккуратным движением на пол спальни само письмо. Вот растяпа подумал сам о себе Гиз тяжело вздохнув. Он поднял послание и сощурив глаза, в радужках которых отражалось пламя свечи, на этот раз ловко поставил скрепляющее звено. Все. Теперь можно и собираться. Вместе с братьями и сестрой Луи обязан был явится на собрание Священной Лиги в аббатстве Святой Женевьевы. Для этого он приобрел для всех своих спутников просторные серые монашеские балахоны, в которых ни его, ни остальных, никто не узнает. Под личиной монахов они покинут отель  и направятся к месту встречи. Спрятав письмо в надежном месте своей комнаты, Луи начал переодеваться. Одетый в белоснежную камизу с золотистой вышивкой он подошел к зеркалу и только сейчас понял, что на его голове все еще надета красная кардинальская шапочка. Наверное забыл снять, как только вернулся. Аккуратно стянув с головы беретту и положив ее на тумбочку, кардинал взъерошил свои кудрявые волосы пальцами, вглядевшись в собственное лицо в отражении. Бледный какой-то и заморенный. На следующей неделе стоит выбраться на охоту или хотя бы отправиться на прогулку с сестрой Катрин и покормить в саду голубей. Сменив насыщенно-красные шоссы до колена на черные, Луи оставил мысль идти в своей обуви под цвет облачения и не долго думая натянул сапоги. Он не забыл об оружии и на всякий случай, на тонком ремешке, перекинул через плечо кинжал в ножнах. Поверх камизы церковник натянул рясу из грубой ткани. Последним штрихом было то, что он набросил на голову капюшон. В таком виде Луи и вышел в коридор, прошел несколько метров и скинул капюшон, чтобы братья могли его узнать. В гостиной он встретил пока только Шарля, Генрих подошел чуть позже, минут через пять, а может и все десять. За разговором с братом Луи и не заметил, как пролетело время. А вот с Катрин пришлось повременить. В своей женской манере она опять опаздывала. Кивнув брату и улыбнувшись, Гиз скользнул обратно в коридор, чтобы поторопить свою сестру. Оказавшись около ее комнаты Луи мягко постучал костяшками пальцев по двери и услышав изнутри приглашение войти, толкнул ладонью дверь.
- Катрин, мы все уже собрались. Только тебя ждем. Не могла бы ты... - выдохнув Луи посмотрел на сестру и замялся, - поб..побыстрее собираться.
Плюхнувшись плечом об косяк двери, он остановился в проеме, сложив руки на груди и скептически оглядывая Катрин. И на это она тратит столько времени? Ему никогда не понять женщин.

Отредактировано Людовик II де Гиз (2017-09-17 17:30:42)

Подпись автора

Нашлю я казнь, нашлю я меч - сказал Господь!

Проследив взглядом за рукой Катрин, молодой человек поморщился, увидев время. Действительно рано, но пока они соберутся и выйдут пройдут положенные минуты до срока. Луи никогда не понимал женщин. Одеваются, копаются, красятся вечно так, словно собираются на прием к самому монарху. А еще ты их ждешь, а ожидание невыносимо само по себе.

- А тебе не будет неловко, если трое взрослых мужчин, которые приходятся тебе, между прочим, братьями, будут вытаскивать тебя из ванной? - как бы между прочим поинтересовался кардинал, скользя взглядом по убранству комнаты.
Здесь очень уютно и миленько. У него кстати у самого прекрасная спальня, но у Катрин вкус гораздо изящнее и лучше. Ее брат более скромен и в его спальне все аскетичнее.

- Тогда я тебе сам помогу, раз ты так настаиваешь. - брякнул он, поймав серую рясу в руки и метнувшись к сестре. За несколько шагов Гиз преодолел расстояние и начал одевать Катрин словно маленького ребенка.

- На самом деле, как служитель святой церкви, я считаю, что ты - напустив в голос серьезный тон, даже какой-то поучительный, Луи поправил капюшон серого балахона сестры и засмеялся - бесстыдница. На тебя пора наложить самую строгую епитимью и заставить идти пешком на гору.

Чего только не слышал на исповедях кардинал, так что он был убежден, что Катрин святой ангел в отличии от многих других людей. Некоторые услышанные вещи его до сих пор тяготили временами. Закончив помогать девушке с  облачением, Луи повернул ее к себе лицом и коснулся пальцем ее носика.

- Но ты бы не дошла до ее вершины, потому что твои изящные ножки стерлись бы в кровь. - рявкнув последнее слово во весь голос церковник ухватил Катрин за талию и подняв на руки, потащил в коридор, направившись в сторону зала. Она небось думала, что он с ней шутки шутить будет, а нет.

Отредактировано Людовик II де Гиз (2017-09-19 20:46:59)

Подпись автора

Нашлю я казнь, нашлю я меч - сказал Господь!

- Мне нет разницы, кто там будет. - пробурчал себе под нос Людовик, легко неся на руках сестру. Напротив двери он остановился, но только для того, чтобы толкнуть ее ногой. Выглядело со стороны это странно. Если бы не скинутый с головы капюшон рясы Катрин и ее милое личико, можно было подумать, что один монах несет на руках другого. При этой мысли на лице кардинала стала расплываться гаденькая ухмылка. Без стыда и совести он вошел внутрь зала и молча поставил девушку на ноги, сделав это только сейчас, а не перед дверью, как его на самом деле только что просили. Луи буквально словно на зло это сделал, чтобы бросить вызов не только сестре, но и обществу. Его Катрин заслуживает чтобы ее носили на руках и оберегали. Иногда она бывает вредной, капризной особой, но раз она женщина, ей это можно позволить. Избавившись от свой ноши, Луи остановился около окна, всунув в рукава серой рясы руки и уставившись на то, что происходило снаружи. Сумерки опустились на город. Зажглись первые фонари и факелы. Изредка под окнами проходили люди, кто по одиночке, а кто-то группами. Даже портшез проехал. Неподалеку лаяли собаки. Скоро все стихнет, за полночь на улице повиснет гнетущая тишина и только пьяницы и гуляки продолжат на свой страх и риск свое веселье в местных кабаках и забегаловках.

Отредактировано Людовик II де Гиз (2017-09-22 18:31:41)

Подпись автора

Нашлю я казнь, нашлю я меч - сказал Господь!

Зрение у мадам было не хуже, чем у кошки, поэтому стоило ей немного напрячь глаза, как она различила темный силуэт лодки, которая качалась на волнах.

Картин потянула носом. От реки пахло тиной и мокрым деревом. Сена неспешно и устало катила свои антрацитовые воды и казалось, вот-вот издаст вздох, как изработавшаяся за день старуха. Если город готовился ко сну, то и река тоже заслужила отдых. Днем она была многолюдней, чем самая широкая улица. Каменных набережных, которыми так славится нынче город, пятьсот лет назад не существовало еще и в помине. Единственный участок длиной в триста пятьдесят человеческих шагов вымостили еще при Филиппе Красивом. Располагался он на левом берегу и вел к монастырю Агустинцев. В остальном берега в черте города являли собой один сплошной причал, о который сейчас негромко плескалась Сена. Здесь высились склады, сараи и доки, суетились грузчики, лошади тянули баржи.

Деревянные настилы скрипели под ногами. Вот когда можно порадоваться, что на ногах у тебя подходящая обувь. К слову, башмачник какое-то время назад был очень озадачен, когда ему велели изготовить по ножке Ее Светлости не привычные туфли, изящные башмачки или сапожки, а нечто куда более простое и грубое.

Лодочник, видно, заслышал шаги, потому что встрепенулся, поднял фонарь, и завидев, что это те, кого он ждал, поднялся со скамьи.

- Добрый вечер, монсеньоры.

Ну вот, можно рассаживаться.
Герцогиня храбро ступила вниз, в качающееся суденышко. Там ее приняли заботливые руки кого-то из братьев. Плеснуло весло и лодка отчалила от берега. Мимо проплыли темные очертания острова Нотр-Дам, будто это он двигался, а не наоборот. Еще через короткое время показались мрачные стены монастыря Сен-Виктор на противоположном берегу, но не он был целью. Переправившись, наши монахи поднялись по ступеням вверх и направились туда, где возвышался холм Женевьевы. Здесь, в Латинском квартале, сейчас было куда как больше народу, чем в самом городе. Покрикивали и распевали песни перебравшие  студенты в кабачках, а улицы были полны служителями Господними в точно таких же рясах, как у нашей компании, и направлялись они все в одну сторону. К аббатству святой Женевьевы.

- Как отрадно видеть такое благочестивое оживление среди братии, верно, брат мой? Будто на Пасху, - совсем не благочестиво хихикнул "монашек-служка", обращаясь к переодетому кардиналу и провожая взглядом одного из Божиих агнцев, у которого ряса очень уж явно топорщилась там, где у дворянина обычно бьет по ногам шпага.

- А я со стороны выгляжу достаточно убедительно? - в вопросе сейчас прозвучали истинно женские беспокойные нотки.

Отредактировано Катрин де Монпансье (2017-09-25 23:14:30)

Подпись автора

Бог дал женщине красоту, а дьявол — ум.

Сумерки застали Кардону  в небольшом доме,  через две улицы от аббатства святой Женевьевы. Апрельский вечер был по летнему теплым и пах нежной, только-только распускающейся молодой зеленью и свежестью просыпающейся земли. Но испанскому послу в этот час было не до красот пробуждающейся природы.

Этот дом был снят для любовных свиданий одним из знакомых дворян герцога, горячим сторонником Гизов, позволившим испанцу использовать сейчас этот дом в своих целях. Потому-то сейчас, переодевшись в монашескую рясу, герцог де Сома тихо вышел из калитки, ведущей на узкую извилистую улочку.

Лицо испанца надежно скрывал капюшон рясы. Герцог чуть поморщился от непривычной колкости шерстяной рясы, накинутой прямо на тонкую, батистовую камизу. Легкой кольчугой, невзирая на небезопасное время, беспечный молодой человек в очередной раз легкомысленно принебрег.

- Нужно было оставить и колет, - раздраженно подумал он, торопливо переступая по дощатому тротуару.

Вскоре, миновав темные улочки, герцог очутился перед тяжелыми воротами аббатства. Предъявив брату - привратнику некий предмет, похожий на плоскую, полустертую монету, молодой герцог вошел в аббатство. Во дворе уже почти совсем стемнело. Еще несколько шагов и посол отказался перед тяжелой дубовой дверью и шагнул внутрь. Глаза испанца выхватили в темноте храма силуэты присутствующих. Фигуры некоторых заговорщиков показались дону Энрике узнаваемыми даже в монашеской рясе. Впрочем, посол пока не мог быть полностью быть уверен, что рослый монах и есть основной заговорщик. Кто-то уже сидел на скамьях, кто-то стоял в сумраке стен. В воздухе витал легкий гул разговоров. Герцог тихо присел на скамью под витражом. Пока он не вступал ни с кем в разговор, предпочитая присматриваться и прислушиваться.

Подпись автора

Nunca andes por el camino trazado, porque el solo conduce adonde ya fueron otros.

Отец Фулон был прекрасным, заботливым аббатом. Ведь какова главная обязанность настоятеля? Печься о благе обители. Аббатство помимо собственных доходов с земель регулярно получало щедрые вливания из государственной казны, ибо Генрих Валуа показывал себя благочестивым королем. И это прекрасно. Но с какой стати отказываться от такой жилы, как испанское золото из рук Гизов? Если тайные собрания в стенах святой Женевьевы вдруг станут достоянием гласности, он окажется ни при чем. Деятельность Лиги направлена лишь на благо Святой Матери Церкви. Ночное время и скрытность обусловлены тем, что добрые католики желают обсудить перспективы католичества во Франции в спокойной обстановке. Можно ли найти более удобное место? А ежели вдруг всплывет крамола, он первый ужаснется тому, как его ввели в заблуждение и умоет руки. Герцога, носящего негласный титул "короля Парижа", невозможно было не узнать даже в рясе. Узнал его и приор. Сладко улыбаясь, он сам подплыл к главе Лотарингского дома.

- Счастлив Вас видеть, монсеньор, - голосом, напоминающим патоку для рождественских сладостей, почти пропел настоятель. Цепкие глаза Фулона выхватили из темноты и фигуры спутников герцога. Один, тот, что небольшого роста, привлек его внимание. Аббат слишком хорошо знал госпожу де Монпансье лично, чтобы не понять, что это она. Даже в рясе и под капюшоном.

- Неужели сестра тоже здесь? - с внутренней усмешкой подумал приор, - В мужском монастыре. Притворяется монахом, мужчиной. Какой грех!

Впрочем, у духовника королевских особ были все основания полагать, что грех лотарингцы искупят, в самом буквальном смысле, а посему он готов был закрыть глаза и на это в том числе.

Отредактировано Жозеф Фулон (2017-10-01 09:08:22)

Похвала брата была приятна Майенну. Он и правда долго обрабатывал предводителей гильдий и надавал им столько обещаний, сколько от него не слышала даже его любовница, когда после жаркой ссоры герцог выпрашивал у нее примирение.

- Эти кровососы чуть не сожрали меня живьем, пока я их обрабатывал, - хохотнул молодой человек, чуть иронично поведя плечом под грубой рясой, - они так напирали на снижение налогового бремени и предоставление им ряда поблажек, что я чувствовал себя как рожь, которую молотят цепом.

И тут его взгляд упал на хозяина их гостеприимного аббатства, направляющего свои стопы к ним.

Они подкармливали того испанским золотом, а старый интриган помогал их семье плести свою паутину, в которую рано или поздно они поймают Францию, как паук ловит муху. Майенн стоял рядом с братом и вежливо улыбаясь кивал головой в такт словам главы Лотарингского семейства. Он отлично знал этого старого лиса Фулона. 

Огни факелов плясали на стенах и молодой человек пытался узнать хоть кого-то из присутствующих. Однако в рясах, с накинутыми капюшонами и в темноте храма это не представлялось возможным. В полумраке на скамьях велись весьма оживленные беседы, а то и жаркие споры. Люди сидели и стояли и эта толпа напоминала  Шарлю праздничные службы.

- Благословите, святой отец, - почтительно проговорил герцог, как только туго набитый кошелек скрылся в складках рясы лукавого аббата.

Средний из Гизов казался сейчас благочестивейшим из прихожан, пришедших в храм на мессу, а уж никак не заговорщиком, избравшим это святое место для своих тайных сходок.

- Кстати, а кто эти достойные господа, которые сегодня пополнят наши ряды? - с живостью спросил герцог и темно-серые глаза его радостно сверкнули, стоило Фулону отойти от них со своей добычей.*

Отредактировано Шарль де Гиз (2017-10-07 20:40:53)

Блестящие серые глаза мадам из-под капюшона с живейшим вниманием следили за всем, что происходит. Действо только начиналось, а это всегда так интригует. Как в итальянском театре марионеток, когда кукольник еще не вышел со своим деревянным раскрашенным подопечным. Та же напряженная тишина, которую разбавляет жужжание десятков старательно пониженных голосов. Всеобщее ожидание, терпкий привкус тайны. А что приятнее всего, нетрудно догадаться, кого здесь ждут и в чьих руках находятся нити. Честолюбивая, лукавая усмешка скользнула по розовым губам представительницы семейства.

- Посмотри, братец, вот поистине пример, когда не в коня корм, - проказливо шепнула герцогиня кардиналу. Она приподнялась на цыпочки и одновременно слегка надавила маленькими ладонями на плечо младшего, чтобы он чуть склонился к ней.

- Сколько мы его ни подкармливаем, а дна не видно. Да и брюшком наш добрый приор до сих пор не обзавелся. А ведь я видала здесь столь солидных братьев, что поясной веревкой, кажется, можно обернуть мамврийский дуб*, не то что стан монаха.

При описанном выше маневре в свете факела ей стало видно выражение лица брата, сейчас мысли на этом лице читались донельзя ясно. Со все той же беззаботной веселостью молодая женщина заметила:

- Не морщись, Луи, не морщись. Зато нам предоставляют прекрасное место для собраний, что ценно. Цель оправдывает средства. Я уверена, святая Женевьева на нас не в обиде. Совсем напротив. Ты ведь знаешь, это была деятельная, красноречивая и отважная дама. Она терпеть не могла слабых духом, она гневно обличала их. При жизни она спасла город от Атиллы, сейчас способствует нам в нашем деле. А благодать стоит искать в затерянных скальных монастырях, не здесь. Ее давно затоптал неиссякаемый поток паломников. Святой и так нелегко приходится, не будем лишать ее возможности нам помочь.

Если братьям предназначались три деревянных кресла, что стояли уже готовые лицом ко всем присутствующим, то их сестрице - место на скамье в самом первом сяду. Разговор с аббатом завершился, а Катрин тем временем  углядела в руке у Майена колокольчик, который должен был оповестить всех о начале собрания.

- Ну-ка дай, должна же я хоть что-то сегодня сделать, кроме того, чтобы наслаждаться зрелищем. С этим я прекрасно справлюсь, - заявила она шепотом и в тот же миг вещица перекочевала из братских пальцев в ее цепкие лапки. Как только "монашек" заприметил разрешающий жест старшего, по часовне разлился громкий серебристый звон. Пора.

Отредактировано Катрин де Монпансье (2017-12-21 09:18:08)

Подпись автора

Бог дал женщине красоту, а дьявол — ум.

Слушатели начали поворачивать головы направо и налево, озираться. Все желали увидеть своими глазами, о ком речь. Несколько человек действительно встали и последовали примеру Меченого - отбросили капюшоны так же, как это только что сделал он. Действие было знаком доверия, ибо французский двор хоть и был одним из самых многочисленных в Европе, но предполагал тесное знакомство между куртизанами, точно как между вилланами в деревеньке. Если только придворный не появлялся вовсе уж со стороны под чьим-то покровительством. То есть любой присутствующий имел шанс удивиться новому члену Лиги и признать в нем кого-то, кого никак не ожидал увидеть. 

А лица в самом деле были известными. Свет факелов и лампад был неверным, пляшущим, но все же позволял хорошо рассмотреть новых гостей. Несколько из них были молоды. Горящие энергией и жаждой деятельности глаза, отпечаток силы духа на челе не оставляли вопросов, зачем эти люди здесь. Эта многообещающая молодежь из знатных домов станет руками Лиги, или, вернее, шпагой в ее руках, а также обеспечит биение горячего, пылкого сердца. Несколько человек открыли посеребренные виски и сеть морщин, свидетельство прожитых лет. Серебром отливали также их бороды, у кого-то больше, у кого-то меньше. Годы, однако, не согнули их спин, не изменили гордой осанки и только добавили спокойного достоинства. Маститых вельмож и сановников собрание встретило бурными и продолжительными рукоплесканиями в знак приветствия и уважения. Они будут разумом и душой, их опыт и мудрость направят корабль верным курсом.

Герцог тоже откинул порядком мешающий ему капюшон, тряхнув темной шевелюрой. Теперь, когда ничего не мешало оглядеться по сторонам, испанец с интересом рассмотрел присутствующих. Его живые черные глаза выхватывали лица из полумрака, создаваемого неверным светом лампад и факелов. Один из замерших в темноте у колонн фигур оказалась графом де Мортимар. Высокий, седовласый мужчина с тяжелыми, словно высеченными из камня чертами надменного лица. Граф казался воплощением старой Франции, ее традиций и устоев. Вельможа, успевший послужить еще  Франциску I, деду нынешнего короля, образчик рыцарской чести, верный гизар и рьяный католик. Во всяком случае, именно таким и слыл Филибер де Мортимар.  Слыл, но не был...

Сейчас у Кардоны лежали за пазухой два письма от Мортимара к английскому послу - лорду Уолсингему.  И именно из этих посланий становилось ясно, что этот "фанатичный католик" ведет двойную игру с протестантами. В стан заговорщиков затесался предатель.

Вдобавок у Сомы был к мерзавцу личный счет. Тот уже успел смазать послу Филиппа II весьма важную интригу и выставил Кардону перед Его Католическим Величеством не в лучшем свете. Теперь грозил и вовсе провалить дело Католической партии. Узнай Генрих Валуа о намерениях Лотарингца, все планы испанцев потерпят крах. А ко всему прочему на этом торте была чудесная вишня - Мортимар был женат на прехорошенькой двадцатилетней Франсуазе де Шерези, ставшей не так давно его супругой. Именно от этой сирены письма и попали к испанцу. Удар должен быть нанесен безошибочно. Мортимар не дурак и легко догадается, какая птичка принесла герцогу в клювике этот компромат. Но и отпускать предателя с собрания было слишком рискованно.

Решение пришло мгновенно.
- Ваша Светлость, - громким, хорошо поставленным баритоном уверенно обратился дон Энрике к главе Лотарингского дома, - Сейчас взять слово хотел бы я, - Он решил играть в открытую.

Подпись автора

Nunca andes por el camino trazado, porque el solo conduce adonde ya fueron otros.

Кардона поднялся. Каждый мог видеть спокойное лицо испанца, так как капюшон больше не скрывал его черты. Казалось, что сейчас представитель Его Католического Величества передаст какое-либо послание от своего короля или от Его Святейшества Папы. Но герцог начал издалека:

- Господа, сегодня мы собрались здесь ради нашего святого дела.  И только вернейшие сыны Франции и матери нашей - Католической церкви собрались сегодня здесь. Но на этом собрании, как и на Тайной Вечере, есть свой Иуда. И как и его предшественник, этот человек, кажется, вне подозрений. Но чем благостней его маска, тем мерзее его истинный лик под маской. Этот человек, присутствующий на всех собраниях лигистов, проходящих в таком же фомате, как и сегодняшнее, находится в сговоре с Уолсингемом.

Этот католик мечтает увидеть Францию протестантской, - Сома хотел отдать доказательства Гизу после собрания, полагая, что Мортимар не посмеет явиться сюда лично. Но предатель решил, что он умнее всех присутствующих и пришел. Нельзя было терять ни минуты. И дон Энрике продолжил, - Граф де Мортимар находится в сговоре с англичанами и доносит им обо всех наших собраниях. Уолсингему нужны доказательства для того, чтобы предъявить их Его Величеству Генриху III и представить нас не радетелями за торжество Католичества в глазах короля дома Валуа, а гнусными заговорщиками, - прямо посмотрел испанец в глаза вероломному вельможе, -  Вы ведь, ваше сиятельство, тут именно с этими целями? Но пока у вас нет на руках документов. Но есть план, как их получить, не так ли? - жестко усмехнулся гранд. 

Идя ва-банк, испанский посол казался воплощением спокойствия, хотя на душе у гранда было не спокойно - стоит Гизу струсить, не решить вопрос с предателем здесь и сейчас, и Мортимар выложит если не железные доказательства действующему монарху, то имена, пароли, условные медали. А может, у негодяя уже есть и письменные подтверждения. Получив временную фору, он использует ее в свою пользу и тогда конец партии Гизов. Даже если  король и не уничтожит главного заговорщика, то несомненно ушлет его с войском туда, где Лотарингец станет не опасен. А у мятежных гизаров полетят головы. Самому же гранду останется лишь одно -вернуться в Мадрид. Причем отнюдь не триумфатором.

Подпись автора

Nunca andes por el camino trazado, porque el solo conduce adonde ya fueron otros.

- Что ж - лучшее, что может придумать философ, это смеяться над собой, - так же спокойно продолжил герцог, ничуть не смутившись, - Но смеяться над собственной низостью - это уже не добродетель философа, это черта негодяя. Но в одном сейчас вы не солгали. Вы решаете судьбы Франции. Со вполне благородными господами. Более того - с патриотами своей Родины и даже фанатиками своей веры. С лордом Уолсингемом, например. Только вот католицизму во Франции и искоренению ереси это совсем не на пользу. И чтобы не быть голословным, я готов подкрепить свои слова доказательствами, - уверенно закончил де Сома, - так что не стоит вам так спешить... Продолжение вас вряд ли порадует.

За пазухой монашеской рясы, надетой на дона Энрике, были спрятаны бумаги: письмо Мортимара Уолсингему и два ответа Уолсингема графу. Из текста этих посланий становилось ясно - испанец говорит правду.

- Возьмите их, монсеньор, - сделав шаг к Гизу, протянул Кардона эти бумаги Лотарингцу, - И судите сами, как вершит судьбы Франции сей достойный вельможа.

Взгляд гранда был спокоен и казалось этому человеку нечего скрывать. Но это была лишь видимость, испанец был сейчас напряжен как натянутая струна. Он ждал от своего оппонента любой выходки, поэтому ни на секунду старался не выпустить графа де Мортимара из поля своего зрения. Мерзавец явно пытался выйти сухим из воды, поэтому пока строил из себя жертву наговора. Но кто знает, что будет если у графа сдадут нервы?..

Подпись автора

Nunca andes por el camino trazado, porque el solo conduce adonde ya fueron otros.

- Как я могу доказать? - переспросил Кардона, прекрасно понимая, что Гизу сейчас нужно держать лицо перед этими напыщенными баронами. Но времени сверять подписи у него нет. Если лотарингец не посмеет покарать предателя тогда мадам де Мортимар попадает под удар, как впрочем, и вся работа испанцев по смене династии во Франции. Предатель не должен выйти из этих стен. Иначе кто знает как он начнет действовать, понимая, что под ним горит земля?

- Я ручаюсь за человека передавшего мне эти письма, как за самого себя. Но этого мало, я проверил подчерк у Абенданы, как вы знаете он умеет отличить самую искусную подделку подчерка. Не имея веских доказательств я бы не отнял время у столь благородного собрания, - чуть склонил герцог голову, иронично изогнув губы.

Испанец действительно проверил письма, полученные у малютки Франсуазы, памятуя, что Мортимар сам интриган хоть куда и может вести свою игру. Да и жена у старого иуды не промах и мечтает стать вдвой. Но письма оказались, как и следовало ожидать, подлиней некуда. Как и письмо Уолсингема к Мортимару. Почерк секретаря англичанина нельзя было спутать ни с чем.

Подпись автора

Nunca andes por el camino trazado, porque el solo conduce adonde ya fueron otros.

- Если я щенок, то вы, сударь, гиена. Я не могу польстить вам, назвав в ответ шелудивом псом, так как собаки очень верные создания. Они органически не способны на предательство. А вы вели двойную игру. Строя из себя пламенного католика, а сами со всеми потрохами продались протестантам. И то, чем вы тут кичитесь - возрастом и родом говорит сейчас против вас.  Это юнец, не понявший еще что к чему может заблуждаться, а старый Иуда идет на предательство более чем осознано. Как и то, что ваш род известен во Франции... Честь рода берегут. А вы дали ее запятнать слуге Тюдоров, продавшись ему с потрохами, - ответил дон Энрике на обличительную речь Мортимара.

- Или вы протестант идейный? - презрительно скривил герцог рот. Голос Кардоны звучал ровно. Оскорбления старого ренегата задевали испанца не больше, чем шипение змеи задевает крестьянина, рубящего на своем огороде эту ядовитую гадину лопатой. Да и попытки выставить виновной стороной обличителя всегда естественны для преступника. Волноваться же о реакции Гиза было поздно - колесо, пущенное с горы, уже не остановить.

Единственное о чем сейчас думал де Сома, это лишь то, что нельзя спускать глаз с преподобного сеньора Филибера. Загнаный кабан бросается на охотника и калечит загнавшую его свору. И кто знает нет ли у предателя под рясой острого стилета?..

Подпись автора

Nunca andes por el camino trazado, porque el solo conduce adonde ya fueron otros.