Келюс скрипнул зубами и нахмурился.
- Обязательно надо было напоминать про тот случай, Шомберг, да? Вижу, язык уже давно не беспокоит, друг мой? Совсем зажил? У Сен-Сюльписа вон челюсть долго не проходила. Всё-таки надо было кое-кого тогда до конца утопить. И пережить пресловутое неудовольствие короля. Ничего, выпутались бы как-нибудь. Зато потом не видеть чванливую физиономию. Оно того стоит, три тысячи чертей! - буркнул фаворит и наморщил нос.
Унижение двухмесячной давности не забылось и при воспоминании пульсировало в висках и заливало краской щеки. Струйки липкого пива по спине, вид как у мокрой мыши, и в таком виде перед королем! У юношей самолюбие болезненное. А уж как Генрих их потом отчитал... Главное, за что?! За что?! Только один момент облегчал муки молодого Леви. Клермон потом хлебнул сполна за свои штучки, причем хлебнул в буквальном смысле этого слова. Спасибо товарищам, которые помогли хоть восстановить справедливость. Конечно, у каждого из них тоже был свой повод, но без них как воплотишь такую шутку? Только думаете, это хоть как-то поумерило клермонову наглость? Да они даже полюбоваться картиной как следует не успели, пришлось делать ноги. Теперь вот приходится улыбки напяливать, а сегодня вот вообще вынуждены были в одной комнате ночевать. И еще придется, потому как покидать  Познань  король собирался не раньше завтрашнего дня.
- Ай, ладно, черт с ним. Много чести.
Граф махнул рукой. Молодость, морозный воздух, новые впечатления, которые находились прямо по сторонам, только руку протяни - все это легко одержало верх над неприятными воспоминаниями.
- Честно, думал, тут будет хуже, - признался Леви спутникам, неспешно вышагивая вперед и потирая ладоши, - орали они что надо, в соборе, по-моему, даже стекла дрожали. Впрочем, попробовали бы они не встретить короля, как положено! И сарматки хороши и те всадники в разных чудных костюмах и с разнообразным оружием. Какие всё-таки у них чудные одежды, господа! Я-то полагал, они для посольства приоделись... Ан нет. Сколько ж тут пушного зверья, если вся страна почти одни сплошные леса, а одного отменного меха на каждом столько, что можно при желании оторочить по несколько колетов? Вот только убрали бы всю скучную часть и ладно. Потому как святая правда, Шомберг, - горячо поддержал он немца, набрал в легкие очередную порцию воздуха, чтобы продолжать болтать и смахнул с носа снежинку, - все эти официальные церемонии скучища невыносимая! Только и можно вытерпеть, если по сторонам глазеть. Еще бы не хотеть после такого поразмяться! У меня тоже косточки ноют и руки чешутся! Надо от души гульнуть, пока есть возможность. От столицы нас еще отделяет долгая дорога. Про траурную процессию Сигизмунда даже думать не хочу. Да, нашего короля жалко, ему сейчас на первых порах придется накушаться этой радости с лихвой, слушать нотации бородачей и еще и зарываться в бумагах. Хорошо Генрих, добрая душа, отпустил прогуляться. Мог бы нам велеть находиться с ним. И потом, Вы так убедительно призываете авантюры, Шомберг, что с их стороны задерживаться будет просто неприлично. Нам остается только в свое удовольствие затеряться в городе.
Серые глаза юноши весело блеснули. Фух. Настоящая тирада впечатлений. Что поделать, у него так всегда. То молчит, а то рот не закрывается.

Сколько занятий заключает в себе слово "трактирщик"? Бесконечное множество. Повар ли ты? Да, конечно. Сам себе казначей? Безусловно. Сколько исповедей за свою жизнь пришлось выслушать пану Томашу, посчитать невозможно. Еще ежедневно он исполнял в пределах своего заведения роль судьи и мирового. Приходится также бывать и душеприказчиком и толмачом, причем понимать не только настоящий язык, но и.. ээээээ... те звуки, которые идут от самого сердца, когда клиент уже лыка не вяжет. Трактир это главное средоточие всех сплетен в городе. Ну, помимо рынка, конечно. Да только на рынке что, купил, поговорил и пошел, а тут всё-таки целый вечер проводят. Сравните-ка объемы. Да еще под кружечку у стойки такие откровения бывают, не приведи Господь! Разве в трезвом состоянии человек такое расскажет? То-то и оно.
- Янек! - рявкнул хозяин на мальчика-служку, - а ну не стой, как изваяние в костеле! Прости меня Иисусе, - истово перекрестился он, - зла на вас не хватает! Не видишь, господа пришли. Усади за свободный стол да прими заказ, живо! Видишь, я зашиваюсь? Народищу тьма. Заставишь гостей ждать тебя, уши оборву под корень. Ты меня знаешь. Пустыми дырками слушать будешь.
Паренек инстинктивно схватился за своё оттопыренное ухо. Пока вроде на месте. Метнулся ко входу, на бегу окинул взглядом посетителей, сделал вывод, что это скорее всего гости из соседней Германии (Шомберг-то со своей крепкой основательной фигурой был внешне совершенно типичным немцем) и бойко залопотал с ними по-немецки с сильным акцентом. В детстве память хорошая, Янек был малый довольно смекалистый да и попробуй не освоить, когда живешь и служишь не так далеко от границы.
- Добро пожаловать, господа хорошие. Проходите, я вас провожу...

Малец посторонился, растеряно хлопая глазами и поскреб пятерней вихрастый затылок. Чего не так-то? Поздоровался вежливо. Ну и ладно, заботы меньше, пусть хозяин и колупается. Беззаботным зайцем он поскакал к другому столу, там как раз надо было наполнить опустевший кувшин.
Хозяин оторвался от залитой пахучим маслом квашеной капусты, которую срочно перекладывал из бочки в огромную глиняную миску, чтобы бежать к постоянным клиентам. Томаш по-немецки изъяснялся, конечно, похуже Янека, но понимать всегда намного проще. Да и вообще, как истинная трактирщицкая натура, когда надо было понять, то он понимал с полуслова, заговори с ним хоть по-тарабарски, не то что по-немецки. Всяких господ ему на своем веку довелось повидать, и вчера он, как и все, ходил глазеть на королевский въезд, но вблизи не вот-то рассмотришь. Проехали мимо и проехали. А тут, здрасьте, и сами пожаловали, да еще и барыши хорошие светят. Ближайшие друзья? Правда что ль? Интересненько, интересненько. Физиономия Томаша расплылась в угодливом благолепии.
- Как можно, паны! - начал он мешать немецкие слова с родными, дополняя жестами и мимикой не хуже лучшего актера, - У нас вообще вкусно, вы что! - прищелкнул языком, - Каждую курочку сам выхаживаю, только что не высиживаю. А для вас всё сделаем как надо. Садитесь за стол, сейчас всё подам в лучшем виде, - изогнувшись буквой C он повёл гостей к неплохому месту. Вернее, особо вести не пришлось: рядышком как раз был отличный свободный стол.

Пан  Матеуш  охотно  посмеялся  над шуткой  своего  давнего  приятеля, снова  бросив  быстрый, насмешливый  взгляд  на  французов.  Напыщенный  вид  иноземцев и их нарочитая важность лишний раз  подтвердили впечатление князя  о сопровождающих будущего  монарха  как  о спесивых выскочках.  И хоть  молодой  Криницкий, будучи  человеком весьма  широких  взглядов,  отлично  понимал, что разность традиций  и менталитетов ещё  не  делает  приезжих  французов снобами  и невеждами, но поведение спутников  французского  принца казалось  ему  откровенно  забавным и неучтивым.
- Ну, Анджей,  дружище, сам подумай,  как  им ещё  показать  какие  они  большие  вельможи,  как не надуваться  подобно  индюкам? - хмыкнул  молодой  князь,  - А старина  Томаш  явно  станет  Крезом с французского-то золота... Все  хоть  одному  доброму  поляку  будет  польза  от правления  Валезы.

- Аch so!... Не кажется ли вам, господа, что веселиться без нас – это невежливо? – ответил барон на замечание Келюса.
Внимание Шомберга тоже сразу привлекла развесёлая шляхетская компания. Похоже, поляки зубоскалили именно по адресу королевских наперстников, да ещё и весьма нагло пялились на них. Нисколько не хуже, чем умел нагло пялиться Шомберг. Чем он немедленно и занялся. Жорж безошибочно выбрал взглядом Корецкого и с холодной плотоядной ухмылкой неотрывно смотрел ему в глаза.
- Кое-кому не помешает урок хороших манер…
Тем временем на столе одно за другим появлялись блюда, на которых дымилась, истекая соком, снедь, и глиняные бутыли во множестве. Шомберг взял оловянный кубок и прищёлкнул пальцами над самым ухом хозяина:
- Эй, как там тебя?... Пш-пш-пш, налей-ка рейнского. И объяви всем, что мы провозглашаем тост за здоровье, долголетие и счастливое царствование Его Величества Генриха Валуа, короля Польского и великого князя Литовского, герцога Орлеанского, Анжуйского, Бурбонского и Овернского – лучшего из королей, когда либо занимавших престол этой страны, принца из знатнейшего рода Европы, брата христианнейшего короля лучшего из королевств. 
Продолжая с открытым вызовом смотреть на Корецкого и его друзей, немец продолжал:
- Пусть пьют все в этом зале. Могут не беспокоиться – я плачУ. Переводи слово в слово. Или вели этому своему лопоухому мальчишке, - обернувшись к своим спутникам, Шомберг пояснил – Возьмите бокалы, господа. Я провозгласил тост за короля. Со всем красноречием, на какое только способен, уж поверьте. Тост для всех. Если кто-нибудь из этого сброда не станет пить… Gefickte Scheisse! Придётся заставить… - и лёгким кивком он указал на группу шляхтичей.
Шомбергу очень захотелось, чтобы именно вот этот белокурый вислоусый пан отказался пить…

Подпись автора

Что до меня, то я немец, пусть грубый, тупой, но прямой.

Молодые поляки уже успели вернуться к своей беседе, пока хозяин торжественно выставлял на стол гостей то свечи, то все новые яства. Как старина Томаш старается! Сколько ж можно бегать туда-сюда с полными подносами? В глазах уже рябит, не посидеть спокойно! Столы-то совсем рядом, а он крутится как мул, которому под хвост стручок жгучего перца засунули. Пан Анджей на потуги трактирщика чуть качнул головой, поморщился и не сдержал ухмылку. Нет, это уже даже не визири.
Впрочем, французам и этого внимания оказалось маловато. Верно говорят, что галлы - народ, склонный к театральности. Корецкий уже пару раз схлестнулся взглядом с тем самым господином, который говорил за всю компанию. Остальные что-то уж больно молчаливы. Ах, бедолаги. Какая незадача, приходится общаться по-немецки! Что ж. Облегчим им задачу, чтобы все было справедливо.
Князь неспешно, вальяжно обернулся. Вставать он не спешил. Одной рукой цепко и накрепко поймал за засаленный рукав Томаша, который уже собрался броситься исполнять приказ господ гостей. Да, этому плюнь в глаза, все Божья роса.
- Довольно семенить! - коротко, резко бросил он.
Второй он взял свою наполненную кружку, но не торопился ее отрывать от столешницы, будто она весила больше его любимой сабли, которой он той же самой рукой, бывало, играючи выделывал разнообразные штуки. Острым, как мартовский лед на реке и холодным взглядом прищуреных синих глаз он обвел троих сидящих, но остановился этот самый взгляд, естественно, на том, кто столь цветисто озвучивал за всех.
- Какой превосходный тост!
Отдавая дань учтивости языку, на котором говорил собеседник,  князь первую фразу произнес по-немецки. Отдавая дань все той же учтивости всем остальным, он перешел на классический французский без призвуков и акцента.
- Однако жаль, тост не новый. Мы его уже многократно слышали и пили. Уже полтора дня вся  Познань провозглашает здоровье короля, господа. Это ведь ничего, что польская корона еще покамест не легла на его голову, верно? Мы с удовольствием выпьем за то же самое и еще раз, поверьте. Но только после того, как наши гости поддержат наш тост.
Вот теперь пальцы князя не просто обхватили кружку как стан девицы, а взметнули ее вверх, как полагается. Блеснул на руке родовой перстень. Корецкий кивнул своим спутникам, поднялся из-за стола, расправил широкие плечи, выпрямил спину и четко, внушительно произнес, особенно выделяя определенные слова:
- Пусть здравствует и процветает Польша, лучшее и самое свободное из королевств! Пусть благоденствует вольная Польша, которая сама выбирает себе короля. И пусть тот свободный выбор, который она сделала, принесет ей благополучие, потому что польский трон имеет особое свойство: на него можно сесть, однако он испепеляет тех, кто его занимает без искреннего желания послужить на благо этой страны.
Пан Анджей зычно повторил то же самое на родном наречии.

Глаза Корецкого сменили цвет и из синих стали почти черными, на скулах перекатывались желваки, краска отхлынула от лица. Кружка, которую он держал в руке, отлетела в сторону и звонко рассыпалась глиняными черепками.
- Французский ублюдок! - тихо выдохнул молодой князь прерывчатым от ярости голосом, стоя лицом к лицу с хамовитым юнцом, - ты метешь своим поганым языком, как служанка метлой, и я его тебе на месте вырву, будь уверен, не побрезгую! У нас такими собак кормят! Впрочем, мои и есть не станут. Понюхают да отвернутся.
Быстрое, резкое движение и все содержимое стола французов полетело на пол с бешеным грохотом, разбрызгиваясь, раскатываясь, разливаясь. Старина Томаш так выпрыгивал из штанов, угождая гостям, что даже постелил чистую белую скатерть на потемневшее от жира дерево. Вот за ее угол и дернул поляк. За этим грохотом почти не слышно было треска увесистой оплеухи, которую князь изо всей силы, что только в нем была, закатил королевскому свитскому. Корецкий не понимал лишь одного: как с подобным языком тот вообще дожил до сознательных лет?! За одну шестнадцатую того, что он нес, можно окончить дни в канаве неопознанным, будь ты хоть папский сынок. Впрочем, этот вопрос поляка волновал меньше всего.

Келюс и Сен-Сюльпис, стоило Шомбергу подняться, тоже встали во весь рост плечом к плечу с ним, показывая, что они полностью солидарны с товарищем и он далеко не один*. Когда лях заговорил по-французски, на лице Леви отразилось удовлетворение. Так-то лучше, паны. Однако ж если быть совсем честным, Келюс, услышав, что именно заявил в ответ немец, оторопело сглотнул. Одно дело легкая разминка, перепалка на национальной почве, так сказать. Но настолько серьезное оскорбление!.. Это дело уже куда более щепетильное. Он не трусил, нет, упаси Бог! И тоже не переваривал этих надутых сарматов, которые осмелились над ними веселиться.
- Кажется, наш добрый Шомберг увлекся и даже перегнул, - тихо заметил Келюс Сен-Сюльпису, - они же носятся со своей Польшей как тронутые!  Кому-то сейчас до чертиков захочется натурально кишки нашей троицы на кулак намотать.
Леви потянулся за пояс и к бедру.
А выход какой? Ну, тут все очень просто: оставалось подыграть и подержать немецкую пылкость. И остаться в живых.
- А, дьявол, господа поляки, это был мой любимый костюм! Его я вам точно не спущу! - крикнул он, стирая жирные брызги со щеки. Они даже и туда долетели. Хорош соус у Томаша. Добротный.
- Вы, паны, тоже по-французски и по-немецки говорите и таите ваши великие таланты? Да вы не стесняйтесь!  - насмешливо заметил граф, видя, что саксонец успел уже и получить и засадить в ответ и сейчас будет по-настоящему жарко. Яблоко хрустнуло под сапогом, - ох и расстроился бы король, узнай он, как восприняли невинный тост за него его новые подданные!

*Согласовано

Иисус-Мария! Пан Томаш печенкой чуял неладное, уж слишком громко переговаривались между собой его гости. Он еще подумал: да что там у них случилось?! Кушали бы и пили себе спокойно. Обслужили и тех и других по высшему разряду (панов он хорошо знал, они приходили в "Кабана и петуха" всякий раз, как бывали в  Познани , даром, что столичные господа, а понимают). Паны, конечно, постоянные клиенты, да еще и птицы такого высоченного полета, это вам не просто шляхта. Но те-то все же королевская свита! Однако когда, судя по звукам, на землю небо обрушилось, хозяин выскочил из кухни как угорелый и за голову схватился. Натуральное смертоубийство! Во время пребывания в городе короля! У него в заведении! В его почтенном трактире! Да что же это такое происходит! Одно дело, когда схватится пьяная шваль. Тут Томаш просто приказывал своим ребятам вышвырнуть буянов вон, прямо мордой в грязь, где им и место. А вот к этим попасть под горячую руку... Шестеро человек это маленький отряд. Их даже нечего думать разнять или остановить. Визжали девицы, орали остальные посетители, подбадривая соотечественников. Любой народ, он же каков - только бы пожрать да зрелищ. А тут и одно и другое, вот удача! Всё. Если сейчас одного из господ прирежут, крышка доброй репутации. "Кабан и петух" в разговорах будет уже не местом, где вкусная еда и хорошее пиво, а местом, где кого-то прикончили. А проблемы с городскими властями?! Поди потом докажи, что у тебя тут не притон. Ладно бы разгром, еще найдется с кого взыскать переломанные столы и скамейки, перебитую посуду. А если тут прихлопнут кого-то из любимцев короля Хенрика? Закроют трактир, как пить дать закроют! По миру идти?! От столь мрачных перспектив хозяин взвыл.
- Ясновельможные панове, Христом-Богом прошу, не здесь! Хоть на улицу выйдите! - взмолился он с безопасного расстояния, пытаясь переорать общий гвалт.

Шомберг не учёл короткой дистанции - сабля поляка сверкнула прямо перед носом. Жорж отпрянул, но венгерка чиркнула его острием по левому предплечью. От удара кисть разжалась и едва выхваченная из ножен за спиной дага полетела на пол. Проклятая кабацкая теснота!!! Немец яростно отмахнулся широкими рубящими ударами, чуть отступил и на мгновение замер в «приме», заложив немеющую левую руку за спину. Распоротый фиолетовый бархат быстро намокал кровью. Жорж побледнел, но неуловимо подрагивающий кончик рапиры смотрел прямо в переносицу Корецкому…
Далее Шомберг действовал почти что не думая… Не рассудком, а навыком, доводимым до автоматизма в упражнениях и схватках, звериным чутьём, животным инстинктом убийцы.
Словно бы открывшись в «секунде», вызывая пана на атаку, барон сделал шажок вперёд. Шляхтич соблазнился - со свистом рассекая воздух, нанёс противнику несколько мощных ударов. Шомберг, стиснув зубы, один за другим отразил их, зазвенела сталь, в воздухе засверкали искры. Приняв последний рубящий сильной частью клинка, немец провернул его вперёд и нанёс укол. Корецкий попытался отступить и отвести шпагу противника, но кончик золингеновского жала вонзился ему в левое плечо.
- Ха!!! – рявкнул Шомберг. Но сам едва не провалился в выпаде и поспешно отскочил в сторону, сшибая лавки и столы. Дьявольски недоставало кинжала – он сам неудачно пнул его ногой и тот скользнул куда-то в угол. Иначе он наверняка оказался бы сейчас в брюхе ясновельможного. Чёрт!!!

Отредактировано Жорж де Шомберг (2016-10-14 14:12:41)

Подпись автора

Что до меня, то я немец, пусть грубый, тупой, но прямой.

Все утро старый Криницкий провел на аудиенции будущего короля вместе с почтенной городской аристократией. Раз уж оказался в Познани, то это и не удивительно. В первый раз он видел того, кого ловкач Баланьи им так сватал, ибо сам в давешнем посольстве не участвовал. Больно долгая дорога до Парижа.

Сейчас пану Тадеушу хотелось обменяться с сыном мнениями, пока его впечатление было свежо. Благо, он знал, где сейчас искать отпрыска. Пусть Мацей будет сколько угодно недоволен, что его вырвали из дружеского круга, но иначе его не дождешься, жди хоть всю ночь. Молодость! Впрочем, пусть нагуляется как след, прежде чем остепениться. Сам Криницкий-старший не считал достойными внимания подобные злачные места. Карты и иные азартные игры, девки, люди, потерявшие от выпивки божеский облик и подобные свиньям. Появляться здесь он бы не стал, кабы не знал, что гульба может затянуться и до утра, а людей только за смертью посылать. В разы скорее заехать по пути самому и вернуться вместе. Пора сыну взрослеть и осознавать, что есть вещи, намного более важные. Речь о будущем государства.

В сопровождении своих людей, гордый и подтянутый, как тридцать лет тому назад, старый князь направлялся верхом по улице, где и располагалось заведение.

Заслышав шум, пан Тадеуш невольно поморщился. Он уж и позабыл звуки таверны. Впрочем, стоило ему спешиться на здешней коновязи и сделать знак своим людям следовать за ним, как стало очевидно: здесь не просто шумно, здесь явно что-то происходит. Двери оказались низковаты, а шапка на нем была высокая. Что же, склониться? То, что предстало его глазам, заставило почтенного пана остолбенеть. Его родной сын, его Матеуш, вместе со своей компанией дрался в корчме, подобно пьяному казаку под жадными взглядами зевак. Больше того, здесь не на шутку звенело и сверкало оружие. Князь не верил глазам. Ярость, жгучий стыд, все смешалось сейчас внутри. Дожил до седин, чтобы увидеть такое! Со всей силой, на какую только способен голос закаленного десятилетиями воина, который забыл, сколько раз водил людей в бой, старший Криницкий гаркнул на весь кабак, да так, что задрожали стекла:

- Что здесь происходит?!

- Чтоооо?

Ах, щенок! Перечить?! Да я тебя... - у князя от негодования перехватило дух.

- Молчать! А ну оружие в ножны, господа! Все вы! Это приказ! Иначе вас разольют водой и растащат за холки как сцепившихся щенков, я клянусь!

Теперь уже от голоса князя не только стекла задрожали, а тонко звякнули и горшки на полках, то есть, те из них, которые еще были пока что целы. Его было бы слышно даже сквозь трубы, от которых рухнули стены Иерихона. Однако в отличие от израильских священников, Криницкий не собирался повторять свои действия семь раз. Не имел такой привычки.

- Оружие в ножны! Немедленно! - крикнул он тем же громовым манером на латыни, видя, что противники его "красавца" одеты не по-польски и шагнул прямо к бьющимся через невольно расступившуюся перед ним толпу.

Великолепно! Тут же был и Корецкий, которого князь также считал почти за собственного отпрыска, который фактически рос вместе с Матеушем и за которого пан намеревался в ближайший год выдать дочь Магдалену, свой цветок и таким образом действительно сделать его еще одним своим сыном. И молодой Дуганьский с ними! Хороши! Ай, хороши! В этих закопченных стенах! Матерь Божья, какой позор! Неслыханный позор!

Келюс успел уже получить удар в бок, и сарматская сабля была столь остро наточена, что лезвие прорезало колет и скользнуло по ребру. Даже разгоряченный, полностью поглощенный сражением, юноша, конечно, не мог не обратить внимания на такое внезапное вмешательство в их бой. Как солдат и человек, состоящий на службе, он инстинктивно привык реагировать на окрик. Знать польский было не нужно, чтобы с первого раза понять, что именно имеет ввиду старый шляхтич, судя по всему, важная шишка, но он еще и на латыни повторил. Леви сделал следующее - он оставил шпагу обнаженной, но, прямо глядя в глаза молодого поляка, отступил на два шага назад. Келюс готов был в любой момент отразить последующую атаку. Эти два шага были данью серебру в волосах требователя и долгом чести. Тем самым граф показывал сопернику как солдат солдату: он сам подчиняться сейчас не обязан, ибо подчиняется лишь королю. При этом ежели тот будет все же вынужден послушать приказ, он в свою очередь вынуждено примет это решение. Если же нет, то он не пасует и готов продолжить бой до упора, как и должно. Опускать шпагу, чтобы подставиться, он не намерен категорически. С другой стороны, это была пусть даже короткая, но передышка, чтобы глотнуть воздуха и наполнить им раскаленные легкие. Келюс только сейчас почувствовал, как бешено устал от своего жилистого, подвижного противника. Бой оказался действительно нешуточным и потребовал полной выкладки. Зато теперь можно было наконец использовать шанс быстро оглянуться, как там держатся со своими Шомберг и Сен-Сюльпис. До того поляк такой возможности не давал. Рана начинала саднить и сильно кровила, но юноша скорее сдох бы на месте, чем показал кому-то свою минутную слабость. Самолюбие никогда бы не позволило. Исподлобья, пристально он следил за Криницким и рука его не дрожала.

Отредактировано Жак де Леви (2016-10-15 22:43:13)

Как не вовремя явился пан Криницкий! Анджей скрипнул зубами. Ну что он позабыл здесь и сейчас?! Отчего не проехал своей дорогой и не дал закончить дело? Обращается с ними как с молокососами-школярами, да еще на глазах у честного люда! Если бы только он знал!.. Как?! Отступить? После такого? Черт, черт! Что за унижение! Но теперь Корецкому просто не оставили выбора.

- Мы еще встретимся, помяни мое слово, и тогда твой петушиный берет уже не разлучится с головой. Слетят оба, - пообещал он чуть не в самое ухо Шомбергу, затем резко отпрянул и опустил саблю. Опустил последним из всех поляков, хмурый и недовольный. Ноздри его раздувались, грудь ходила как кузнечные мехи, светлые волосы на лбу слиплись от пота. Машинально Анджей зажал ладонью раненое плечо.

- Только лишь из одного личного уважения к Вам, пан Криницкий, - мрачно процедил молодой поляк, сверкнув глазами и высоко подняв голову,  - однако знайте, что Вы к нам несправедливы.

Трактирщик, разумеется, чувствовал, что ничего хорошего из этой свары молодых петухов для него не выйдет. Впрочем, как всегда - паны дерутся, а чубы трещат у простых горожан. Вот и он попал как кур в ощип. А чем он мог помешать молодым, амбициозным и весьма высокопоставленным юнцам выяснять отношения? Разве что стоит взять в вышибалы Янека, здорового детину, ростом чуть не на голову выше большинства посетителей корчмы. В плечах вышеупомянутый субъект был так широк, что казался квадратным.

Вот пусть и выкидывает из заведения ясновельможных панов на радость их отцам, - думал хозяин. Он-то прекрасно понимал, что не старик Криницкий делает ему выручку, а именно эти молодые петухи, которые считают не зазорным отирать свои сиятельные зады о дубовые скамьи "Кабана и Петуха". Но как бы то ни было, а с такими вельможами как пан Тадеуш не спорят. Трактирщик почтительно кивнул.

- Всё понял, Ваша милость, в один момент все организую!

Резво кликнул своих сыновей - Збышека и Яцека и велел первому сопроводить поляков в одну из комнат, а второму отвести французов в другую. Вот уж порадовался Томаш, что лестница, ведущая на второй этаж, есть и в конце и в середине общей обеденной залы! Сам он покатился на кухню, распорядиться о воде, тряпках и зубровке для обезболивания. Слава Создателю, что девочки при корчме умеют перевязывать и не такие раны. Тут хоть все на своих ногах. А вот что касается ущерба, то тут, зная кристальную честность старика Криницкого, пан Томаш почти не волновался о битой посуде и поломанной мебели. Все остальное требовало лишь уборки. Тут лишь бы в немилость к сильным мира сего не впасть.

- А так почти и обошлось, - с некоторым облегчением, перебиваемым тревогой о будущем размышлял Томаш. Он благодарил Пресвятую Деву, что никто не устроил сегодня смертоубийства в его таверне. Все-таки он держал корчму, а не женский монастырь и оттого-то навидался и пьяных драк и даже поножовщины и улаживать их научился. Да уж больно влиятельные драчуны ему ныне попались... Но хоть живы.

- А что ты приуныл, Матеуш? - обратился к другу Корецкий. У князя успел уже остыть первый запал, мысли входили в свою колею, хотя досада и не до конца отмщенное оскорбление все еще пекли сердце.

- Что отец наговорил? Плюнь. Он не знает, отчего мы схватились с этими французскими мерзавцами и высоко ценит тебя, иначе бы он не бесился так, а был равнодушен. Да к тому же он, как глава семьи, печется... Главная же причина, что почтенный пан Тадеуш позабыл, как сам был молод, - хмыкнул князь, - все отцы таковы. Так всегда было и всегда будет.

Здоровой рукой он меж тем расстегивал жупан, а после местная девица помогла ему стянуть сорочку.
Теплая мокрая тряпица коснулась открытой раны. По лицу Анджея прошла болезненная судорога, князь невольно закусил губу.

- Осторожнее, женщина. Мне больно.