Vive la France: летопись Ренессанса |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Vive la France: летопись Ренессанса » 1570-1578 » Pologne » Не плюй в колодец, вылетит - не поймаешь. Германия, декабрь 1573 года
Эпизод перенесен с прежней площадки. Желающим попробовать себя в роли королевского фаворита или Его Величества Генриха Валуа обращаться в гостевую 
Время и место действия: Германия, декабрь 1573 года. Через несколько дней после эпизода "Сколько волка не корми"
Участники: королевские фавориты, Луи де Клермон.
Краткое описание: Рождественские ярмарки средневековой Германии и развлечения на них))
Город Фульда гулял. Морозоустойчивые немцы не обращали никакого внимания на ветер и снег - мало того, что им сама по себе зима была нипочем, так еще местные напитки... Стужа теряла вообще какой-либо шанс помешать им встретить и провести новогодние праздники* как следует.
Набожный Генрих исправно посещал праздничные богослужения, пользуясь тем, что они находились на католической территории посреди протестантских княжеств... Да еще именно в это время произошло нашествие в город иезуитов... Ну а его "банда" справедливо рассудила, что мессы это, конечно, хорошо, но ей-Богу, бывает кое-что поинтереснее.
Закутавшись потеплее, они с удовольствием шатались по улицам, глазели на происходящее и смешивались с толпой, причем для этого вовсе не нужно было владеть немецким, хотя на этот случай весьма кстати имелся Шомберг. А поглядеть было на что: рождественские мистерии на площадях и церковных дворах, ярмарка, шутовские представления. Можно было встретить то одного из трех королей**, то Иосифа...
- Нет, надо признать, Ваши соотечественники знают толк в праздниках, - Келюс, обращаясь к Шомбергу, одновременно таращился по сторонам, - но мы тоже умеем поразвлечься и не упустим этого шанса, провалиться мне на этом месте. Иначе это было бы даже унизительно. Вот дьявол!
Это был тот случай, когда ругательство оказалось к месту: на молодого графа и впрямь наскочил сам черт. Мальчишка лет тринадцати, а при нем все как полагается: перемазанная сажей физиономия, длинный хвост из толстой бечевки, даже рога... Черт, видимо, по задумке авторов пьесы должен был бежать от яслей в ужасе и с воем, оплакивая свою власть, которая кончилась с приходом на Землю Богомладенца.
- Плечо снес, паршивец! - граф не удержался и запустил в дьяволенка яблоком в карамели, которое только что с аппетитом уплетал. Не солидно, конечно, но обстановка вовсе не располагала к серьезности. Да и кроме того, та эпоха, которую мы описываем, представляла собой весьма странный контраст: если судить по свидетельствам современников, то жестокость и цинизм соседствовали с какой-то детской наивностью.
* В описываемое время Новый Год в Германии совпадал с Рождеством Христовым, т.е. отмечался 25 декабря.
**Имеются ввиду волхвы. В Европе и посейчас отмечают день трех королей.
Шомберг ещё за завтраком вкусил превосходного вишнёвого шнапса и теперь положительно благодушествовал. Улыбаясь слегка глуповато, он с весёлым прищуром смотрел на царящую вокруг праздничную суету, которой откровенно наслаждался. Жорж забавы ради стянул какой-то пирожок у пробегавшего мимо лоточника, чего тот предпочёл не заметить, поскольку длинную рапиру на боку барона он как раз заметил и весьма вовремя. Над выходками Гансвурста* Шомберг хохотал, как ребёнок, а мистерии наблюдал чрезвычайно серьёзно, так что французским спутникам приходилось его оттаскивать от вертепов чуть ли не силой.
Барон был в таком прекрасном настроении, что даже поленился отвесить заслуженную оплеуху чертёнку, едва не сбившему с ног Келюса, да и вообще едва удержался от того, чтобы самому пуститься вприпрыжку вслед за ним.
- Да, граф, мы умеем погулять, - промурлыкал Шомберг,- тут вы правы. На свете, поклянусь чем угодно, есть только три великих народа: немцы, французы и испанцы. Испанцы отлично умеют воевать, французы - веселиться, а мы - и то, и другое. Превосходный сегодня денёк, неправда ли? Ей богу, так и чувствую, как очищается и обновляется душа в эти святые дни! Прямо хоть в праведники записывайся!
Вдруг праведник Шомберг, задумавшись на мгновенье, выдохнул:
- Gott Verdammt! Дорогой Келюс, а какое именно развлечение вы имели ввиду? - он понизил голос до громкого шёпота, - И кто станет... хм... предметом этого развлечения? Если вы думаете о том же, о чём я... Ну, если я угадал, о чём вы думаете... Verdammt noch mal!!! Короче говоря, расскажите, я весь в нетерпении!...
* немецкий Петрушка
- Размышлениями касательно души непременно поделитесь с нашим королем, - посоветовал Шомбергу Сен-Сюльпис что-то уж слишком иронично для доброго католика, - ему это обязательно понравится. Вот всем хорош городок, но эти святые отцы-иезуиты со своими гнусавыми нудными проповедями именно сейчас тут вовсе некстати. Что им стоило прибыть пораньше или попозже, когда мы уже уедем? Сбивают его с пути истинного, сбивают! Вот она, жизнь, - он широким жестом обвел площадь, к которой они как раз приближались, - а Генрих, бедолага, сидит сейчас и предается благочестивым разговорам, будто поста для этого было мало! Всему же свое время, я так считаю. И пусть святой Бонифаций, здешний хозяин*, на меня за мои слова не дуется, я сейчас абсолютно прав, черт возьми.
Проклятая простуда уже отпустила его, и теперь юноша наслаждался возможностью, наконец, дышать через нос. Еще больше это радовало потому, что сейчас в воздухе витали, дразнили, манили такие запахи, что не чувствовать их было бы хуже увечья. Не летняя вонь, а морозная хрусткость, дым, съестное, смола от дров и еще что-то, что просто лишало всякой возможности хмуриться, даже если на то были у кого-то причины. А молодость умножала все это вдвое, втрое, вчетверо.
- А? Развлечения? - заслышав многообещающее слово, Сен-Сюльпис навострил уши, - Действительно, говорите уже, кузен**, не тяните. Видите, мы с Шомбергом изнываем!
*Святой Бонифаций (Вонифатий), которого называют "апостолом Германии", покровитель города. Похоронен в знаменитом фульдском аббатстве, которое сам и основал аж в 741 году.
**Келюс и Сен-Сюльпис - родственники.
В это самое время Бюсси, сопровождаемый своим верным Жаком, также прогуливался по рыночной площади и искренне наслаждался при этом и треском дров в пламени уличных жаровен и аппетитнейшими запахами жарений и копчений, струящимися отовсюду. Вид честных бюргеров, празднующих, наверное, самые радостные из зимних дней, невольно заражал приподнятым настроением и заезжего француза.
Сейчас вмешательство людей, против обыкновения лишь добавляло соблазнительности природным ароматам. До графа донесся запах свиного окорока, жарящегося на вертеле прямо посреди рыночной площади. Так же не пренебрегали честные горожане и всеми видами колбас. Это были и копченые колбасы, которые свисали с потолка крытых ларьков, и жареные, которые изготовляли прямо здесь, для гуляющих по площади горожан, а те явно знали толк в этих блюдах. Не остался и Клермон равнодушным к этому празднику чревоугодия - он с верным Жаком уже пропустил по кружке и темного и светлого пива, и оба заели хмельную горечь пенного напитка добрым куском свинины, зажаренной прямо при них. Бюсси, довольный прогулкой и уже сытый, всё-таки не пропустил и традиционные немецкие сладости, выпекаемые в форме небольшого шарика и именуемые среди местного населения "снежками".
- Смотри-ка, какие ладные снежки в том ряду! - обратился граф к своему спутнику. Дав Жаку пару монет, он велел купить это лакомство и себе, и ему, а сам остался ждать возвращения верного слуги. С интересом глазея на представление уличных комедиантов, молодой человек чувствовал себя так, словно он вернулся в те далекие времена, когда он, еще мальчишкой, гулял по Рождественским ярмаркам вместе с братьями и сестрами. Тогда праздники воспринимались острее, все еще были живы и собирались вместе за праздничным столом.
Beatitudo non est virtutis praemium, sed ipsa virtus
- Похоже, Провидение лучше меня ответит на ваш вопрос, господа. Как ни странно, но именно сегодня лично Я ничего не планировал, - Келюс вперил взгляд на другую сторону улицы, туда, где маячила вызывающая такую стойкую неприязнь фигура.
Даже в такой толпе Клермона, слава Богу, было трудно не заметить. Главным образом, по высокому росту и наглой манере держаться. Да и голос со своеобразным тембром уже можно было слышать отчетливо. А вот для задумки Леви, как раз напротив, вовсе не нужно было, чтобы на них обратили внимание.
- Не будем отвлекать месье д'Амбуаза от важных дел, - он сделал своим товарищам знак не высовываться, - видите, как он увлечен? Вот пусть таковым и остается, а мы возьмем с него пример, но незаметно для него... пока. У кого-то есть возражения?
Глаза его спутников загорелись - это не был стайный инстинкт, у каждого был личный счет к Клермону, который столь явно демонстрировал, что по его мнению, никто из окружающих не стоит его ногтя. Демонстрировал ежедневно, ежечасно. У него в друзьях и приятелях ходили те, кто безоговорочно принимал эту "святую" истину и не думал ее оспаривать. Вот таким месье д'Амбуаз даже подавал руку и мог оказать дружескую услугу... Ежели был в настроении это делать.
Шомберг, благо рост позволял ему, посмотрел поверх толпы, заполонившей площадь, и тоже узрел высокую фигуру Бюсси, с гордо поднятой головой. Он тут же забыл про волхвов, шутов и прочие пироги. Повернувшись спиной в сторону Амбуаза, барон ближе придвинулся к своим спутникам, как бы образуя тесный круг для беседы. Чуть ссутулившись, словно пряча лицо в воротнике плаща, немец проговорил негромко:
- Келюс, но всё же, у тебя есть хоть какие нибудь мысли? Или нам следует тут же выдумать некий план? - прищурившись, Жорж продолжил, - Что нибудь в стиле Бокаччо, а? Чтобы в итоге Клермон оказался в выгребной яме? Или со спущенными штанами на виду у всех?
Заметив брезгливое неодобрение на лицах французов, Шомберг несколько сконфузился. Ему-то Бюсси во всяческих непотребных обстоятельствах представлялся зрелищем чрезвычайно приятным. Вот только, честно говоря, представляя себе грандиозные финалы, посрамляющие заносчивого Клермона, Жорж понятия не имел, как, собственно, этих самых финалов достигнуть. Но в этом он вполне полагался на своих друзей. А потому продолжал:
- Нет, ну, не собираетесь же вы, граф, подкрасться в сутолоке и воткнуть ему кинжал в живот... Это ясно. Я всецело на вашей стороне, и готов принять живейшее участие... Вот только, понять бы - в чём?
Келюс ненавидел торопиться в таких делах. Он принадлежал к роду гурманов, которые предпочитают такое блюдо, как месть, только в холодном виде и никак иначе. Тогда оно выходит намного тоньше, удар - куда точнее, осечка почти исключена, а значит, и удовольствие в разы больше. Конечно, бывают исключения, когда нужно действовать по горячим следам, или потом будет поздно. Но вот что касается этого случая, то он пылал к объекту любовью столь нежной, что именно здесь, ей-Богу, ему бы не помешало время на обдумывание. Только сейчас его бы явно не поняли и граф воспользовался другим своим полезным качеством: умением приспособиться к ситуации.
- Иногда лучший план - это импровизация, друг мой, - невозмутимо парировал Леви, - это еще Цезарь сказал. Или Сулла... Или еще кто-то... Не важно. Смотри себе внимательно по сторонам и провидение само мыслишку подкинет. Пришел, увидел, воплотил.
Огромная бочка с пивом, пузатая, как любимый парижский трактирщик наших молодых господ, занимала чуть не половину улицы: видимо, чтобы у прохожих не было никакого шанса пройти мимо, не обратив на нее внимания и не пропустив кружечку по сходной цене. Вот и молодые парижане не упустили ее из виду. Хозяина подле бочки сейчас не наблюдалось. Судя по всему, он мог себе позволить, чтобы кое-кто хлебнул задарма от его щедрот. И видимо, пиво было и впрямь неплохое, раз он не опасался таким путем добиваться популярности.
- А вам не кажется, господа, что пылкий темперамент месье Клермона заслуживает достойного его размеров сосуда? - Келюс оценивающе посмотрел на бочку.
- Браво, граф! - сказал Шомберг - Воздать сторицей! Это так по-христиански!
И тут же прикусил язык: чёрт его знает, поведал ли Келюс кому-то ещё, даже и из друзей, про свои злоключения на почве хмеля и солода. Жорж, конечно, помалкивал, и не стал бы распространяться, будь он на месте де Леви, что совершенно естественно. "Да вот только есть одно весьма веское "но" - Бюсси. Язык нашего трубадура-головореза метёт, что помело, а ранить может не легче, чем его рапира... Неплохо бы опередить Клермона, пока он не выдал какие нибудь вирши. Или рондо. Или сонет. Или чего ещё у них там..." И барон поспешил продолжить:
- Совместим рождество и крещение, а? Великолепная купель к нашим услугам. Confiteor unum baptism a in remissionem peccatorum и всё такое прочее. Как католик, имевший несчастье появиться на свет в гнезде ереси, готов взять этот грех на себя. Келюс, если ты подумываешь осуществить сие действо лично... а иначе что за удовольствие???... нам, пожалуй, понадобятся маски,- и, не дожидаясь ответа, Жорж нырнул в толпу.
Французы едва успели переглянуться, как перед ними возникла длинноносая белая личина с ярко нарумяненными щеками.
- Пристало бы, наверное, нарядиться Каспаром, Мельхиором и Бальтазаром,- сказала она голосом Шомберга,- но есть то, что есть.
Барон протянул своим спутникам дешёвенькие пёстро размалёванные маски.
Сен-Сюльпис хрюкнул в кулак. Разумеется, он был в курсе, что произошло пару дней назад: Леви же заявился мокрый, словно мышь, а жмоты-немцы, конечно, и не подумали каждому предоставить отдельный покой. К тому же, юношу тогда одолела простуда, а не слепота, слава Богу, да и слабоумием он не страдал. Как тут утаишь? Впрочем, справедливости ради, ради такого дела один только дворец должен был бы занимать площадь целого города. Гостевые апартаменты в Айзенахе и так были очень даже ничего, просторные, и пятеро молодых людей там вполне себе разместились. Ну и зол был Келюс в тот вечер! Едва не разнес комнату к чертям. Нет, он-то, конечно, пытался отмолчаться, но только они с д'О его совместными усилиями дожали. И естественно, уж он этого так не оставит!
- Ну что ты, дорогой Шомберг, наш Келюс сооовсем не из тех блаженных болванов, кто правую щеку подставляет. Лично, уж конечно лично! Тебе повезло, что ты давеча улизнул к своей милашке и не видал, как наш Леви метал громы и молнии! Закон про око да зуб хоть и древнее, а только звучит куда как симпатичней, верно, граф? - мурлыкнул Сен-Сюльпис, глядя младенчески-ясными глазами и на всякий случай отодвигаясь от Леви подальше, дабы избежать тычка под ребра или еще какой-нибудь приятной неожиданности.
Неожиданность и настигла, только с другой стороны. Молодой человек аж подпрыгнул, когда прямо перед носом возникла такая носатая образина.
- Черт возьми, барон! Ну ты и красавчик. Я чуть на месте не скончался. Хотя... Ежели приглядеться - тебе даже идет, - хихикнул юноша, легким жестом поправляя маску на лице товарища и протягивая руку за одной из оставшихся.
- Мне вот эту, зеленую. Ну как - хорош? - он нацепил личину и подбоченился.
Однако в этот момент совсем рядом проплыла столь знакомая шляпа, что молодой человек манкировал мнением товарищей о своей образине. Да, черт возьми, это точно Ногаре. Он, конечно, хрюн - не пошел с ними... Вот сейчас и узнает, как отделяться, тем более, что он идет себе вперед, вертит головой по сторонам что твой флюгер и в упор их не видит.
- Жизнь или кошелек, - рыкнул Сен-Сюльпис в ухо проходящему, положив руку ему на плечо и тем самым останавливая. Для пущего эффекта он ткнул пальцем туда, где должны были располагаться ребра.
Как назывался этот богом забытый город среди многочисленных германских княжеств Ногарэ уже и не помнил, вернее, помнил, но выговорить это название уже не мог. Пока его друзья гуляли по промозглым улицам города, Жан-Луи вполне комфортно и не без пользы для тела проводил время в обществе одной хорошенькой трактирщицы.
- Ты не понимаешь… - француз с отчаянием махнул рукой. И куда его занесло благодаря преданности Генриху? В обычном трактире тебя не понимают.
- Ви-но! Вайн! – из глубин памяти всплыло нужное слово.
- И это… ди ай унд шинен… пшшш…. – всеми своими познаниями Ногарэ пытался пояснить, что хочет яичницу с ветчиной.
То ли его познания в немецком были почти совершенны, то ли его обаяние так действовало на фрау Греттель, а может просто ничего другого в этом трактире ему и не могли предложить, но через четверть часа фаворит Генриха Валуа получил и вино и яичницу с ветчиной, а в придачу еще компанию аппетитной фрау. Ни от того, ни от другого Жан-Луи не собирался отказываться. Но всему, даже самому хорошему приходит конец. Распрощавшись, и даже, не забыв заплатить по счету, Ла Валетт покинул сию теплую и сытную обитель, вверив себя стуже и ветру.
- А на сытый желудок и гулять теплее, - благодушно подумал француз, кутаясь в щегольской плащ, подбитый мехом и неспешно идя по заснеженным улицам, наблюдая веселую кутерьму по случаю новогодних праздников. Все дороги ведут на площадь, а посему Ногарэ вскоре оказался на рыночной площади.
- Лопни папская селезенка! – выругался Ногаре, когда из благодушного, и даже почти благочестивого настроения, навеянного рождественской кутерьмой и сытым желудком, его вывел тычок под ребро, сопровождаемый угрозой. И, возможно, нападавшему не поздоровилось бы, как Жан-Луи поймал себя на мысли, что он понимает слова говорившего. А следовательно, это не уличный искатель приключений.
- А Вы бы, что выбрали сударь? – хохотнул Ногаре в ответ, отпихивая бедром «нападавшего» вбок. Может тот бы и упал, если бы не держался за плечо.
Узнать друзей было не сложно даже в масках. Во-первых, по французской речи, а во-вторых, по покрою и материалу плащей. «В Париже мода, наверное, уже сменилась», мелькнула мысль в голове придворного щеголя.
- У нас маскарад? – поинтересовался Ла Валетт, оглядывая товарищей, - Ностальгия по Святому Сильвестру или поддерживание местных традиций? – Ногарэ посмотрел на Шомберга, подозревая, что тот соскучился не только по немецкому пиву и колбасе, но и бюргерским увеселениям.
- Ааааа…. Гулять, так гулять, и не важно по какому поводу! – хмель доброго вина, поданного Греттхен еще не покинул француза, и он видел мир в радужных красках, и был готов праздновать и кутить с друзьями по любому поводу.
- Пожалуй, что и не то и не другое. Вы взгляните вон туда, Ла Валетт, - отозвалась одна из масок голосом Келюса, - видите знакомого нам всем господина? Так вот, нам показалось, что несмотря на здешний жуткий климат - извини, дружище, святая правда, - хлопнул он по плечу Шомберга и затянул завязки теплого плаща посильнее, - нам показалось, что ему не помешает дополнительно освежиться. А увидев соответствующую емкость, мы в этом просто-таки уверились. Бочка что надо, "амброзией" полнехонька до краев, - он кивнул на потенциальную емкость для омовений, - А Шомберг раздобыл вот эти маски, чтобы не спугнуть заранее. Вы с нами? Или побудете зрителем? - провокационно спросил молодой граф.
Ногаре доставалось от клермонского высокомерия не меньше, чем остальным, а учитывая его скромное гасконское происхождение и былую принадлежность к свите Наваррского*... Это уже потом король назначит отца Ногаре своим генерал-лейтенантом в Гийени, ну а пока тому было совсем нечем гордиться, кроме участия в осаде Ла-Рошели. Таким образом, у Келюса были все основания полагать, что тот также с удовольствием к ним присоединится. А по раскрасневшейся довольной физиономии Ла Валетта и его игривому тону можно было окончательно увериться, что он уже недурственно провел время и добавочное развлечение будет недурным продолжением.
Болтая с товарищами, молодой человек не упускал объект из виду.
- Пока наш пылкий месье не намерен уходить. И все же нужно поторопиться, господа, пока ему не вздумалось двинуться дальше. Нет, мы, конечно, найдем и иную купель, но эта ему как раз по росту, да и место уж больно удобное. Идем?
*Взято у Шевалье
Проследив взглядом, куда показывала маска, вещавшая голосом Жака де Леви, Ногарэ даже цокнул языком, видя господина де Бюсси.
- А ты прав, Келюс, этот господин бывает столь горяч, что освежиться ему не помешает, - согласился Луи, в задумчивости оглядывая бочку, занимающую видное место на площади.
- Но вот портить этот напиток особой Клермона… - мыслительная деятельность Ногарэ продолжалась, подогреваемая винными парами.
- Усовершенствуем эту немецкую выпивку! Будет у них в честь праздника настойка на Бюсси! Нет… Оставаться в стороне я не собираюсь, зрителей у нас и так будет достаточно! Маску мне, маску! – молодой человек остановил шедшего мимо торговца и сорвал с шеста первую попавшуюся, сунув ему в ладонь горсть мелочи.
- Шшшомбберг, - прижимая палец к губам, Ногарэ подмигнул ему. – Будешь читать мне проповеди о трезвом образе жизни, словно ты иезуит.. – Жан-Луи сделал неопределенный жест рукой, потеряв мысль, и даже немного протрезвев от того кощунства, которое услышал от друга.
- Нет, побойся Бога, как можно тереть лицо снегом? Ты же представь, что будет с кожей? Я и так извел кучу мазей, спасаясь от этого ужасного климата. А тут нет лавки мэтра Рэне, чтобы пополнить запасы. Толстокожее ты существо, Шомберг, - последняя фраза была произнесена довольно добродушно. Ну, что сделать, коли человек родился в таком климате, который закаляет не хуже военных походов.
- И как мне не узнать-то Вас, - усмехнулся Жан-Луи. – Будь мы во Франции, я бы не сразу узнал вас в толпе, но не узнать родную речь среди этого каркающего наречья и не различить наши плащи от одежды, что носят тут? Ты бы еще спросил, как отличить анжуйское вино от местной кислятины. – Небрежно отряхнув свой плащ, он посмотрел на доставшуюся маску. Закрывающая половину лица она была похожа на маску Пульчинело, но грубое папье-маше было разрисовано черно-белыми ромбами. Обреченно вздохнув, Ногарэ стал завязывать ленты маски, которой было далеко до изящества венецианских.
- Ну, что ж, Келюс, веди в бой наш отряд! – Луи хлопнул своего товарища по плечу, подтверждая тем свое участие в затее.
- Amen! - провозгласил Жорж, - С божией помощью, наш разлюбезный minnesinger не окажется столь наблюдателен… Что до языка… Келюс, если угодно, я могу орать что-нибудь на немецком. На превосходном верхнесаксонском немецком, Gott Verdammt! Впрочем, мы не дадим ему времени соображать что к чему. Обходной манёвр, заходим с тыла, атака, натиск!!!... Мне больше по душе удар в лоб, но на этот раз обстоятельства, увы, сильнее нас.
Барон весь подобрался, нервно потирая под плащом руки в перчатках, и не отрываясь глядел исподлобья в маячившую в отдалении спину Бюсси. Верхняя губа его вздёрнулась, обнажая в ухмылке зубы и топорща лихо закрученные усы.
- Scheisse! – почти с нежностью выдохнул барон, - Дорогой Ногаре, я настолько толстокож, что если сегодня на главной площади этого славного городка случится несчастье, и некая скверная и недостойная христианина шутка закончится прибавлением в сонме утопленников, представших пред очи Создателя, я не пророню и слезинки. Ибо!... – Шомберг воздел палец к небу,- На всё воля Господа и все мы в руцех Его!
Снова спрятав руки под плащ, Жорж добавил:
- Подумать только – нам не удастся, видно, насладиться шумной славой сегодняшнего подвига! Это, клянусь, тяжелее всего! Хотя… «и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно”… Так, кажется, переводится? Неееееет, я сегодня положительно в религиозном настроении, ха.
- А Вы, Шомберг, просто настоящий знаток Писания! - восхитился Леви, давясь от хохота при виде неистовства немца, который сейчас так рвался вперед.
Чушь собачья, что у обитателей Алеманнии, как у северян, по сравнению с французами кровь холоднее и на войне они берут упрямством и дисциплиной. Вот посмотреть хоть на Шомберга - как пылок! Ну чисто неистовый Роланд на сарацина!
- Я-то полагал, что на долгой мессе Вы всё больше посылаете сигналы хорошеньких молельщицам, но теперь я вижу, как был к Вам несправедлив, мой благочестивый друг! Вы еще и цитаты успеваете запоминать! А насчет славы - ничего. Нам ее заменит личное удовлетворение.
Так, переговариваясь, наши маски двинулись вперед, лавируя и смешиваясь с пестрой толпой, дабы не оказаться обнаруженными.
- Предложение по диспозиции следующее. Заходим полукругом, - шепнул Леви товарищам, - двое по бокам, двое сзади. Используем эффект неожиданности. Ногарэ, Сен-Сюльпис - заламываете за спину руки. Шомберг, ты со мной - за ноги, как только начнет брыкаться. Тащим к бочке. Окунаем. Главное все делать очень быстро, внезапно и синхронно, чтобы не успел извернуться.
На взгляд Келюса такое распределение сил было самым разумным. Для первого маневра, который граф получил Ла Валетту и Сен-Сюльпису, требовалась ловкость, цепкость и быстрота реакции. Ну а сам граф вызвался заняться ногами, как сложным участком. Этот мерзавец Клермон наверняка лягается как взбесившийся конь: немец, обладающий комплекцией упитанного теленка, будет тут как раз кстати.
- Amen! – коротким смешком Ногарэ поддержал пламенную религиозную проповедь де Шомберга. Будучи сам добрым католиком Ла Валетт не часто прибегал к молитвам наедине с собой.
- Gott Verdammt? Да! Пусть будет Готт Вердам! Биир, вурст, и это… Вейрнатен! – за сегодняшний день Жан-Луи значительно пополнил свой словарь. А что еще могло звучать чаще всего в трактирах? Пиво, колбаса и Рождество. А памятью молодой француз обижен не был, и запомнить несколько слов на сегодняшний вечер вполне мог. Не факт, что он их вспомнит наутро, но так, как говорится в писании: «Будет день, будет и пища».
Предложение Жака де Леви у Ногарэ не вызывало возражений, да и не было времени спорить и обсуждать детали. Де Бюсси мог в любую минуту уйти, или заметить их.
Лишь коротко кивнув Сен-Сюльпису, Жан-Луи вслед за другом схватил де Клермона за руку и резко заломил ее за спину, вывернув против сустава. При чем Ногарэ крепко держал де Бюсси за запястье, не давая ему коснуться шпаги или кинжала. Жан-Луи не рос изнеженным мальчишкой, как могло казаться со стороны, глядя на то с какой тщательностью молодой человек ухаживает за своей внешностью. И он не обладал такой силой, как Шомберг, поэтому приходилось рассчитывать на ловкость и изворотливость в драках со сверстниками.
Не то, что бы Ла Валетту было по душе нападение со спины, и будь это прямой поединок, то он такого бы себе не позволил. Но сейчас это была лишь уличная шутка, злая шутка, месть, что угодно, но не дуэль. Рождество, народ гуляет, веселится и вот такая возня не могла вызвать у веселой толпы горожан подозрение в нарушении правопорядка.
- Плащ... - пробормотал Жорж, не отрывая взгляда от цели, - Плащ ему на голову...
"Ну, храни нас Божья Матерь, Вакх и Святой Георг!..."
Едва Сен-Сюльпис и Ла Валетт вцепились в руки, Шомберг, разбрызгивая истоптанный снег, одним прыжком оказался между ними и действительно забросил на голову Бюсси его собственный плащ. Со счастливым рыком немец двинул противника кулаком между лопаток и нырнул вниз, едва не сбив с ног Келюса.
- Hurensohn!- прокричал он, хватаясь за вражеский сапог и ещё раз с удовольствием впечатав свой немаленький кулак, на этот раз точно под колено Клермона. И резко вскочил, чуть поскользнувшись и рискуя растянуться на мостовой. Сияющий из под маски торжествующий оскал свидетельствовал о совершенном триумфе и упоении.
-Ha! Du armes Schwein! - разнёсся над площадью баронский вопль...
Отредактировано Georges de Schomberg (2017-10-02 10:51:12)
Бюсси, между тем, продолжал глазеть на гулянья добрых бюргеров и даже не подозревал, что за козни строят ему его недоброжелатели. В эту секунду Клермон меньше всего думал о своих французских попутчиках. Тем неожиданнее стало для графа внезапное нападение на него неизвестных. Первым делом Луи заподозрил было тех бюргеров, от которых совсем недавно он спасался бегством, ну а еще через секунду ему стало не до размышлений. Боль в заломленных руках пришла почти одновременно с плащом, застившим ему белый свет.
Сжав зубы от злости, Бюсси воспользовался тем, что ноги его были еще свободны, и со всей силы пнул кого-то то ли в грудь, то ли в плечо, ощутив при этом и сам несколько увесистых ударов, в том числе и под колено. Впрочем, и граф не остался в долгу: боднул головой на удачу и ощутил, что и этот удар достиг цели - чьего-то брюха.
- Filii fornicationum, quid ageres et lepram obiit syphilis,* - прошипел граф по-латыни, уверенный, что напали на него горожане, вряд ли понимающие как французскую, так и испанскую нецензурщину. При этом Бюсси лягался как конь, хотя и был лишен возможности как пошевелить руками, так и увидеть злоумышленников.
- Что они хотят? Убить? Покалечить? Надругаться? - проносилось в голове молодого француза, скрипящего зубами от ненависти к своим неведомым врагам. Но как бы то ни было, сдаваться Клермон не собирался и с удовольствием всадил свой каблук, как ему показалось, в чей-то лоб.
*Сыны блуда, чтоб вы сдохли от сифилиса и проказы (лат.)
Beatitudo non est virtutis praemium, sed ipsa virtus
Стреножить дикую лошадь оказалось намного проще, чем Бюсси.
- Вот накаркал Сен-Сюльпис про скользкого черта! - пронеслось в мыслях Леви, который прилагал нечеловеческие усилия, чтобы накрепко ухватиться за ногу противника. Додумать граф не успел, потому как внезапно у него посыпались искры из глаз почище чем фейерверк в иванов день, а дыхание перехватило: клермоново копыто впечаталось ровнехонько в грудь, да с такой силой, что молодой человек невольно взвыл, едва не отлетел и закашлялся.
В этот момент граф страстно пожалел о двух вещах: что ему не пришло в голову развлечения ради надеть на прогулку добрую кирасу, чтоб мерзавец, умывшись, вдобавок пару недель еще и поковылял хромым. А еще лучше таковым и остался. А второе - что не владеет верхне, средне, нижне, южно, северно или черт его еще знает каким саксонским наречием. Вот тут, ей-Богу, он на миг позавидовал Бюсси: хоть башка и в плаще, а может ругаться вволю, тогда как им как раз такая роскошь недоступна. Кроме Шомберга, разумеется. В такие моменты на язык очень просится крепкое словцо на родном языке, а ругнешься в пылу по-французски и прощай инкогнито, можно снимать маски. Хотя совсем не ответить на столь приятные пожелания было бы просто неучтиво.
- Только после тебя, - сиплым, изменившимся от удара голосом рявкнул Келюс на той же латыни, и хорошенько впечатал кулаком меж ребер будущего купальщика. Недаром учитель в свое время нещадно гонял его, не щадя ни спины, ни пальцев, ни языка и заставляя грызть сложнейшие тексты: даже в такой ситуации он смог связать пару слов на языке Энеиды.
Стоило вспомнить давешнее унижение и то, какой жалкой мокрой мышью он стоял перед королем по милости этого напыщенного негодяя, как ярость с новой силой овладела молодым графом и он с новым порывом уцепился наконец за эту конечность с упорством и хваткой дога на охоте.
Шомберг оказался находчив, и накинув плащ на голову де Бюсси, лишил того возможности увидеть их лица даже в масках. Правда, из-за этого Жаку де Леви пришлось одному стреножить потомка Клермонов.
Нужно отметить, что сам граф в долгу не остался. Досталось всем. Кто как мог сопровождал свои действия латынью. Ногарэ показалось это столь нелепым и забавным, что он смачно хохотнул, и хотел уж было выдать тоже фразу позаковырестее на древнем языке, но латынь напрочь выветрилась из его головы. Вспомнить что-либо на немецком языке тоже не получалось. На языке вертелась фраза, но вот произнести вслух Луи ее не мог.
- Готт Демет! – на ужаснейшем английском вырвалось у него, хотя Ла Валетт хотел произнести: «Готт Вердам», как выражался де Шомберг.
Со стороны все смотрелось веселым дурачеством масок. Прохожие останавливались, смотрели, смеялись, кто-то шел дальше, кто-то оставался смотреть за дальнейшим развитием событий.
Нужно было подвести, или поднести свою жертву к пивной бочке. Кивнув барону де Сен-Сюльпис на спину Клермона, а потом в сторону бочки, сам подтолкнул де Бюсси к его будущей купели.
Сен-Сюльпис, расхристанный, взмокший, красный, злой, потрепанный, но не побежденный с отвагой держал свой рубеж. От очередного удара маска его съехала на бок и помята была как он сам после ночи с какой-нибудь торнадоподобной дамочкой, но еще держалась где-то на ушах и функции свои выполняла. Юноша пыхтел, сопел, рычал, чудом держал равновесие на скользких от мокрого снега и грязи камнях, и желая поскорее довести дело до логического конца, охотно кивнул на сигналы Ногарэ. До бочки оставался какой-то десятков шагов, но это расстояние еще надо было преодолеть. А попробуйте-ка это сделать, учитывая, что Клермон с его ростом весил что твой боров и при этом еще и извивался почище угря и всячески пытался вырваться! Стоило немного ослабить хватку, как его пудовый кулак так и норовил прилететь в ухо, либо в глаз. И все-таки как он ни дергался, его дотащили, наконец, до заветной цели, хотя и с большим трудом и кровавым потом.
Молодой человек с удовольствием собственноручно макнул бы красавчика. Забывчивость к его недостаткам не относилась. Он отлично помнил, как галантный куртизан Бюсси заставил его пощупать лопатками холодный пол коридора Лувра и прокатиться прямо под ноги чете Наваррских. Помнил, сколько пудры понадобилось, чтобы скрыть синяк на скуле и помнил многочисленные подколки в свой адрес на этот счет. Неотесанная дубина, кичливый мужлан! Ему только на ярмарках с мужичьем не кулаках биться! И именно в этой грубо сколоченной бочке ему самое место. Ради такого дела барон даже готов был пойти на личную жертву и предоставить Келюсу право непосредственного отмщения. Это будет справедливо и честно: все же последнее оскорбление нанесено было именно Леви. А с него самого будет довольно и участия.
Прохожие кинулись врассыпную от мечущегося клубка тел, наполнившего воздух размахами рук и ног, трепетанием плащей и ножен, брызгами грязи и ругани.
Бюсси бешено извивался, умудряясь не на шутку тузить вцепившихся в него намертво обидчиков. Шансов отбиться у него, пожалуй, не было, но Шомберг слышал сиплое дыхание Келюса и пыхтение растрёпанного Сен-Сюльписа, а не менее растрёпанный Ногаре прокричал что-то непонятное, но явно ругательное. Клермон из-под плаща тоже выдавал не очень радостные филиппики.
"На латыни, кажется, - подумал Шомберг, и тут прямо в лоб ему ударил каблук Амбуаза. Вспышка от удара и звон в голове на мгновенье ошеломили барона. Маска его на лбу треснула. К тому же, клацнув зубами, он преизрядно прикусил язык. Французам повезло, что прилетело именно Шомбергу - вряд ли кто-то из них, получив такой гостинец, сумел бы выразить свои чувства на каком либо языке, кроме французского. Впрочем, самого Жоржа хватило в этот раз только на то, чтобы исторгнуть из себя, вперемежку со слюной и кровью, шепелявое "Сайссе!!!"
Затем он с бычьим рёвом дёрнул ноги Бюсси вверх в тот самый момент, когда его друзья ринулись со своей жертвой к бочке. Под напором ярости немца, поэт воспарил над купелью вверх тормашками...
Шомберг великолепно справился с ногами, а остальные двое продолжали отважно держать за руки, не давая Клермону уцепиться за края бочки. Оставалось только ухватить его за загривок и... Нет, топить Бюсси никто не собирался, хотя в данный конкретный момент у Леви такое желание не то что возникло, а просто раздирало его изнутри. А что, ходят же упорные слухи уже сотню лет, что Джордж Плантагенет, герцог Кларенс - вспыльчивый брат короля Эдуарда IV, весельчак и государственный изменник - закончил свои дни в Тауэре в бочке со своей любимой сладкой мальвазией. Оно, конечно, слишком много чести Клермону, еще сравнивать его с принцем крови, пусть и английским. Но тот был первый принц, потому ему дали право выбора, да и напиток был поблагороднее... Вот она, награда за все тумаки, которые они получили, пока дотащили живой груз сюда. Бюсси, тепленький, у них в руках!.. Пока Шомберг дал такую возможность, Келюс - раз - быстро сшиб наземь крышку. Два - схватил за загривок и три - общими усилиями наглый кудрявый затылок нырнул в пахнущие хмелем глубины.
Легкие наполнялись пивной влагой. Бюсси ощутил смертный ужас и даже не заметил, как его нога напоследок смачно впечаталась челюсть одного из обидчиков. В иной миг, несомненно, это доставило бы графу хоть какое-то удовлетворение. Однако сейчас разум Клермона отключился и лишь инстинкт самосохранения, присущий каждому из живых существ, заставлял тело бессмысленно дергаться, предпринимая тщетные попытки спасенья. Но спасенья не было. Бочка была слишком узка и высока, чтобы его, пусть и тренированное, тело могло самостоятельно покинуть сию купель.
Однако и пивовар не зевал. Увидев в окно, что напиток осквернен каким-то телом, пузатый, рослый горожанин схватил увесистый деревянный ковш и понесся к бочке. Он твердо намеревался отходить этим предметом кухонной утвари неведомых осквернителей хмельного напитка, производством которого в этом городе славились еще его прадеды и при этом громко орал по-немецки:
- Что за холеру вы мне туда засунули, свиные дети?! Чтоб вас паралич разбил, ироды!
Beatitudo non est virtutis praemium, sed ipsa virtus
- Oh, jaaaaaaaaaaaa! - в восторге пропел Шомберг, когда Луи де Клермон, сеньор д’Амбуаз граф де Бюсси, взмахнув на прощанье ногами, погрузился в пенные янтарные волны. Вытеснив, кстати, на мостовую добрую пятую часть их, согласно закону одного учёного грека, имя которого, говоря по совести, Жорж позабыл. Ругань пивовара помешала наслаждаться этим великолепнейшим зрелищем, чего барон стерпеть никак не мог. Резко повернувшись, он ринулся навстречу толстяку, наполовину выхватив из ножен шпагу. Столкнувшись нос к носу с несколько оторопевшим бюргером, Шомберг провещал на немецком медленно и зловеще, не без труда ворочая распухшим языком:
- Если ты, тёлтов болов, не захлопнес свою пасть, я твои гнилые потлоха на волю выпуссю, понял?! Заткнись и убилайся к дьяволу!!!
Однако, шум поднимался немалый и помимо пивоваровых криков. Если появится городская стража или, что ещё хуже, горожане, лишённые дармового пития, очнутся от изумления и возьмутся за дреколье, то может прийтись туго. Тут не поможет ни инкогнито, ни отказ от него. Жорж стремительно вернулся к бочке и быстро проговорил, едва не ткнувшись длинным носом маски в ухо Келюсу:
- Не пола ли нам удилать? И посколее!...
Между тем на крики дядюшки Баура, так звали пострадавшего пивовара, начали собираться другие бюргеры. Те самые почтенные горожане, что в свое время вступились за добродетельную трактирщицу, когда ей хотел оказать свою благосклонность Бюсси, готовы были и сейчас дать отпор ряженным, решившим испортить бочку с пивом дядюшке Бауру, а праздным гулякам веселье. Да и сам пивовар, хоть и отступил под воинственным натиском Шомберга, но не перестал взывать как к своим собратьям по цеху, так и к соседям, торгующим по соседству с ним кто колбасой, кто ароматными хлебами, кто рождественскими сластями.
- Да что ж это делается-то, люди добрые! - голосил пивовар на всю улицу, - Какие-то ряженые чучела портят мое пиво! А платить кто будет?! - надрывая глотку таким образом, Баур отступал, понимая, что черпаком со шпагой не сладишь и жалел от всей души, что не прихватил кочергу. Зато его сосед, старина Ганс-булочник, прихватил вилы и уже спешил к нему на помощь. Да и сосед с другой стороны - колбасник Альберт - с увесистой дубиной в руках тоже поспешал к злополучной бочке.
- Не даешь полюбоваться картиной! - посетовал Келюс немцу, предусмотрительно посторонившись, чтобы не получить пяткой Клермона в глаз, - я непременно закажу художнику такое полотно: площадь, люди, бочка, а из нее - ноги, которые дергаются как у лягушки. Но ты прав, Шомберг, надо делать ноги... С него хватит. Утонет еще, а нам снимут головы.
Бюсси повезло: он пробыл в бочке секунд десять-пятнадцать, не больше. И судя по тому, как бешено продолжали дергаться его конечности, он был живуч, как таракан... Хотя последний факт ни для кого не был секретом. Да и ощутить на своей шкуре недовольство горожан тоже совсем не хотелось. Мало того, что шкуру как-то жалко, так еще и повторить последствия подвига Клермона, того самого, с которого началась заваруха... Увольте. Становиться с ним товарищем по несчастью?! Лучше сразу сдохнуть.
- Быстро вытаскиваем мерзавца и бежим! - с неохотой предложил Леви товарищам, потирая ушибленную грудь и с опаской поглядывая на бюргеров, которые все приближались к нашим шутникам.
Общими усилиями Бюсси был почетно доставлен почти на руках до пряной купели. Тот же, вовсе не оценив такой чести и заботы со стороны четырех приближенных самого короля Генриха, отчаянно сопротивлялся. Так бы сопротивлялся черт от купания в святой воде.
Досталось всем, Шомберг, похоже, прикусил язык и что-то шепелявил, сам Ногарэ почувствовал несколько ударов локтем и в плечо, и в бок, кто-то наступил ему на ногу. Хорошо, что ему удалось уберечь лицо. Но маска съехала чуть вбок, прорези глаз немного сместились, было не очень хорошо видно, что происходит, а поправить черно-белое домино он не мог.
Еще один напор, усилие, Клермон воспарил, словно твой рождественский ангел и принял купель с добрым хмельным напитком.
Наслаждался ли или нет Бюсси импровизированным купанием, но вот невежественный бюргер, решил, что особа Клермона вовсе не почетна для его варева, а может он хотел благословить купающегося увесистым черпаком? Судя по интонациям, выкрикивал он не слова рождественских гимнов.
Пользуясь мгновением, Жан Луи поправил смою маску, а заодно и сползший на ухо берет. Шомберг на своем языке увещевал пивовара. Псалом ли читал, или проповедь в честь рождества, Ногарэ не стал разбирать. Подкреплял их товарищ свои слова демонстрацией внушительной шпаги, а пивовар вовсе не ценил такого внимания.
Торговцы по соседству и вовсе обиделись, что почтенные господа не отдали должного их товарам, даже кто-то взял дубинку в качестве увесистого аргумента. Эх, не судьба осчастливить всех своим вниманием, порадовать почтением к их товарам.
Жак де Леви, почти потеряв осторожность, отвечал Шомбергу вовсе не на латыни и не на местном наречии. Оставалось надеяться, что Бюсси сейчас занят и ему не звуков родной речи. Предложение вытащить Клермона было поистине милосердным. А предложение бежать, а вернее отступать, соответствовало окружающей их диспозиции. Вовремя оставить поле боя, сохранить ценный воинский резерв – было мудрым решением дальновидного командующего.
- Шнелья, - Жан Луи использовал все свои скудные познания местного диалекта, выученного в трактирах, а вовсе не за мудрым талмудом.
- Diaboli! – Ногарэ обнаружил, что и его плащ и сапоги изрядно намочены пивом, вылившимся из бочки, пока там находился Бюсси. И даже чудом вернувшаяся латынь в его память не была тому утешением. Сплошное разорение с этим Клермоном. Что жалеть вылившееся пиво, которое, похоже, жалели мещане? Где он в этой дыре найдет такой же плащ и прочую одежду. Придется отдать в чистку, опять одни расходы. Поборов в себе искушение посильнее пнуть виновника его испорченного вида, Ла Валетт последовал призыву Жака де Леви. Когда бретер всея Франции был извлечен из своей купели, Жан Луи постарался смешаться с толпой вместе со своими друзьями.
Ногаре был прав: Бюсси было совсем не до того, чтобы разбирать родную речь, да и вообще речь хоть какую-либо. Упав на снег, граф мог только отчаянно кашлять, отплевывая отменное пиво гера Баура из легких, которые, как ему казалось порвались в труху. Придворный в своем черном бархатном плаще сейчас напоминал огромную птицу, подбитую пулей в дождливый зимний день. Смерть отступила в одночасье, но заставила Клермона полностью испытать ужас души, которая расстается со своей бренной оболочкой, не давала ему и сейчас в полной мере ощутить радость спасения. Граф не знал толком, на каком он нынче свете лежит на мерзлой земле. Он только чувствовал, как леденеют его кудри и выворачивается нутро.
Но одно чувство не могло победить ничто - даже извечный инстинкт самосохранения, главенствующий надо всем у всех божьих творений. Это была ненависть.
- Если увижу этих уродов - покалечу... - проносилось в мозгу несостоявшегося утопленника. Он толком не представлял, ни кого он собрался калечить, ни где ему стоит их искать. Тот факт, что его обидчики это попутчики-соотечественники, не приходил графу в голову. Впрочем, справедливости ради стоит отметить, что в данную секунду Бюсси было явно не до логических выкладок. Могильный холод пробирал до костей, боль рвала легкие, а это, как мы знаем, не способствует здравым рассуждениям.
Жак, черт бы тебя побрал, сколько можно шастать за "снежками"?! Жду тебя, разгонишь бюргеров и поможешь подняться. Если дашь пендаля кому-то из убегающих ряженых взыска не будет. Ну и кинжал свой обнажи! А то уволю к бесам!
Beatitudo non est virtutis praemium, sed ipsa virtus
Жак в это время был очень занят: он играл в гляделки с хорошенькой продавщицей сладостей. Отойти пришлось порядочно, зато он нашел место, где товар был самый привлекательный. Ему поручили купить местные сласти - он с удовольствием исполнял приказ, даже и не зная по-немецки ни бельмеса. Мимика и жесты с лихвой заменяли слова синеглазому нахальному слуге. Он успел выяснить не только весь богатый ассортимент ее лотка, но и с достойным актера артистизмом продемонстрировать, что... эм... широта ее души произвела на него неизгладимое впечатление. Очень досадно было, что приходилось возвращаться к господину, а что делать? Граф ждать не любит. Еще устроит взбучку. Все же четверть часа уже прошло.
Зато кроме прочего Жак купил еще орехов и парочку масляных кренделей. Сверху они были украшены крупной солью и назывались еще так смешно: "буттербрецель". Ну и язык, право слово! А напоследок француз одарил милашку таким пылким взглядом, что ее круглые румяные щеки стали еще румяней.
- Вот так всегда, на самом интересном, - ворчал про себя слуга. Правда, он твердо решил исправить несправедливость и заскочить сюда еще разок, ближе к вечеру... Только тут он увидел такое, что ход его мыслей резко переменился, кульки полетели на землю, а сам он пулей понесся к месту встречи.
- Вот дьявол!
Его господин лежал на земле. Ранен? Плохо стало?
Жак успел заметить только несколько фигур, которые спешно бросились прочь. Что с графом сделали? Что вообще происходит?
- Монсеньор, монсеньор, что случилось?! Вы живой?
Догадаться при ближайшем рассмотрении оказалось не особо сложно, учитывая, что тот был мокрый до нитки и от него разило пивом, как от заправского пьяницы: впору самому захмелеть. Жак вообще с детства отличался сметливостью.
- Хулиганье проклятое, пропади они пропадом! Встать можете? - обеспокоенно спрашивал парень, опустившись на коленки рядом с хозяином, который все никак не мог откашляться.
- Беги за ними, всади кинжал в кого догонишь, - хотел сказать Бюсси верному слуге, но снова лишь закашлялся, а прокашлявшись увидел, что его неведомые обидчики растаяли в толпе. На местных бюргерах с дрекольем также отыграться не удалось бы. Граф прекрасно помнил недавнее происшествие с айзенахской трактирщицей и не желал повторения. Радуясь тому, что воинственные бюргеры не лезут к ним, он недовольно буркнул:
- Тебя только за смертью посылать. Где ты шатался? Уволю к чертям! Меня тут чуть не утопили, а ты все проспал, - и граф ворчливо добавил про себя, - И хорошо еще в пиве, а не в выгребной яме...
Ворча так, Бюсси с помощью слуги встал на ноги. Граф кутался в покрывающийся ледяной коркой плащ и чувствовал, как леденеет насквозь мокрая одежда и как стекает в сапоги пиво, которым пропитались заправленные в них штаны.
- Холодно как! Ну-ка давай свой плащ, - велел он Жаку. Его промокшие насквозь одежды не только не согревали, но напротив, создавали такое ощущение, будто тело покрылось коркой льда, - Шляпу! - протянув руку к голове Жака и сняв с него простую, шерстяную валеную без пера шляпу, граф возложил ее на свои мокрые кудри, - А то волосы все заледенеют, - буркнул Клермон. Его-то личная шляпа с роскошным пером цапли и изящным жемчужным аграфом была утеряна в пылу борьбы и безусловно подобрана кем-то из множества гуляк.
Beatitudo non est virtutis praemium, sed ipsa virtus
- Огуууурчики! Хрустящие зелёные огурчики! – надрывался тоненький девичий голос – под горькое пиво, под сладкое вино, под мёд… разбираем огурчики, не скупимся! – невысокая девица пробиралась сквозь толпу зевак, расталкивая их то широкими бёдрами, то выставляя вперёд локти и внушительную грудь. Торговля сегодня шла из рук вон плохо, капусту на прошлой неделе брали охотнее. Эххх, говорила она матушке, что огурцы зимой продаются плохо, ибо замерзают они слишком быстро, а никому не хочется посасывать солёную льдышку серо-зелёного цвета. Девица проклинала всё на свете, чувствуя, как огурцы стукаются друг об друга. Даже половины не продано, а в лавке она сегодня видела такие чудесные башмачки! Были бы третьи за год, жаль, что согласились одолжить лишь до вечера. У неё в голове закрадывались греховодные мысли соблазнить какого-нибудь знатного господина, в конце концов, башмачки стоили не так дорого, но подходящие кандидатуры презрительно морщили нос, стоило ей задеть их левым бедром.
Внезапно фройляйн увидела странную картину: сразу несколько торопливо приближались аккурат к ней! Какая удача! Неужели Господь услышал её пронзительные мольбы? На радостях девица подпрыгнула и громко выкрикнула:
- Господа хорошие, купите огурчиков! Под пиво, под вино, под… - секунду спустя девица уже начала сокрушаться и даже всхлипнула. Пока она подпрыгивала, корзинка выпала из рук и огурцы рассыпались прямо под ноги к молодым людям:
- Только не топчите, не топчите!!! – всхлипывала она, пытаясь собрать помятый урожай.
Попасться на глаза клермонову слуге - это, конечно, не бюргерские палки по хребту, но тоже приятного мало. Не хотелось в последний момент рисковать раскрыться, так что наши герои поскорее кинулись прочь от места происшествия. Задав работу локтям и не щадя бюргерских боков, Келюс пробился вперед... И вот уже молодые люди смешались с яркой гомонящей толпой. Несколько секунд, и они оказались в самом начале узкой улочки. Это была одна из тех истинно средневековых улочек, которые будто ручейки вливаются в главную городскую площадь. Некоторые из них так узки, что двое уже не разойдутся. Улочки извиваются, перетекают одна в другую, но куда ни иди по ним, все равно выйдешь к кафедральному собору и главной площади.
- Фууууф, оторвались. Вы живые, господа? - Леви, не сбавляя шага, сдвинул маску, благо, теперь уже наконец было можно. Обнажил красное, но довольное лицо с блестящими глазами и вытер пот со лба.
- Дьявольщина! Когда только успел! - молодой человек поморщился, коснулся нижней губы, потом посмотрел на палец: так и есть, угол сильно кровит. Впрочем, за такое и пострадать не стыдно: все-таки Клермон получил свое.
На девицу граф в нынешних обстоятельствах, скорее всего, не обратил бы внимания. Во-первых, было не до нее, а потом не едят во Франции этот странный продолговатый овощ, которым она торговала. Проявляют разумную осторожность. В одной деревушке было попробовали, а потом все население полегло от болотной лихорадки. Что болота там были рядом и воздух потому гнилой - это, конечно, верно. Но ведь и огурцы ели, так что мало ли... Однако сейчас эти злосчастные овощи раскатились по деревянному настилу, который немало спасал обувь прохожих, и Келюс ощутил, как нога скользит по чему-то и едет вперед, в отличие от корпуса.
- Угу, оторвались, кажется, - переводя дыхание, подтвердил Ногарэ. Гомонящая и вечно снующая толпа была с одной стороны помехой, но и надежной преградой от Бюсси и его слуги.
- До свадьбы заживет, дружище! – по-дружески хлопнув по плечу Жака де Леви, Жан-Луи обернулся к остальным.
- Вы как? – обратился он к Шомбергу и Сен-Сюльпису.
Из этой затеи с купанием Клермона в пивной бочке все вышли вроде целыми, хоть и немного помятыми.
Какая-то неловкая торговка в праздничной кутерьме рассыпала свой товар, и нечто зеленое покатилось прямо под ноги друзьям. В голове мелькнула мысль, что это могло бы послужить закуской к бюргерскому напитку. Однако вид Жака, летящего куда-то вперед, прервал благотворительный ход мыслей. Больше машинально, чем сознательно Ногарэ успел ухватить товарища за шкирку, пока тот не распластался среди грязной улицы.
- Так ты окончательно испортишь свой наряд. И не стоят местные девицы, чтобы падать к их ногам.
- Нам нужно срочно переодеться, да выпить по стаканчику настоящего вина, - эти слова были обращены уже ко всем друзьям.
Cен-Сюльпис тем временем пытался оценить собственные повреждения.
- Полностью согласен с тобой, Ногарэ. Это то, что нам сейчас необходимо. Кстати, я живой, - откликнулся он на вопрос, - а вот наш пивной красавчик видно имеет глаза на пятках, раз так точно заехал в челюсть, - честно признался юноша. Осторожно потрогал вышеупомянутую часть организма и подвигал ею из стороны в сторону и вверх-вниз. Вроде все так, как и было, двигается и туда и сюда. Уже хорошо. Провел языком изнутри по верхним и нижним зубам. Все на месте, а это вообще отлично.
- Ничего, зубы целы, а это главное, - Сен-Сюльпис осклабился, показав все тридцать два, - иначе, клянусь кишками Папы, Бюсси не отделался бы так легко, я бы его точно прикончил. Я не собираюсь в свои годы ходить щербатым из-за него. Это уже слишком.
И правда, получить урон внешности по вине Клермона вовсе не входило в планы нашего героя. Особенно учитывая, что улыбка у молодого человека была весьма привлекательна и отлично ему служила, когда это было нужно.
- Келюс, осторожнее, - он тоже попытался подхватить Леви, но это уже успешно сделал ловкий Ногарэ, - как верно сказал наш друг, надо быть избирательнее. К ногам падать - это конечно нет, а вот...
Наклонившись, молодой француз поднял один из огурцов, повертел в руках, разглядывая странные пупырки и театрально протянул его девице жестом, каким протягивал розу в луврском парке своей очередной пассии. Уж больно настроение у него после удачной затеи было приподнятое.
- Держи. Шомберг, - он со смехом обернулся к немцу, - скажи этой мордашке, чтоб не раскидывалась больше своими овощами. Не все будут так чертовски обходительны. Нет, господа, видать, Клермон все-таки хорошенько меня припечатал, раз я веду себя как король Наваррский, который не может пройти по улице, не ущипнув простолюдинки, - расхохотался Сен-Сюльпис уже в голос, окончательно сбрасывая напряжение.
"Во-первых, подумал Жорж, мне, чёрт-перечёрт и дьявол-раздьявол, досталось поболее остальных. Или, по крайней мере, почувствительнее. А во-вторых, сдохнуть мне на месте, если я в этом сознаюсь."
Жестом не менее как величественным он наконец снял помятую маску, расправил плечи, положил левую руку на эфес, а правую упёр в бок. И переступил ногами, как застоявшийся жеребец. Под его подошвами несколько злосчастных огурчиков хрустнули в последний раз и превратились в пюре.
- Я тюствую себя превосходно! Давненько не было лусе... Лутьфе... Verdammt noch mal!
В купе с вспухающей и лиловеющей на лбу барона эпичной шишкой, изыски произношения могли бы стать символом стойкости и непоколебимого мужества в глазах людей более высокой деликатности или менее высокого происхождения, чем молодые французы. Но Шомберг пренебрёг возможными подколками приятелей и продолжал как ни в чём не бывало:
- Любые потери нитьтозны в сравнении со зрелисфем позора Бюсси... Бюфси... де Амбуафф... Ха-ха-ха! Дурацкое у него имя!
Когда Сен-Сюльпис вручил девчонке огурец, Шомберг сказал ей по-немецки:
- Куколка, снатный француфский господин просит передать тфебе, сто у тебя самые милые гласфки и самые сладкие ссётьки во всей Фульде, в тём он клянётся своей француфской матуской.
"Хм... Хотел бы я быть уверен, что дурочка разулыбалась моему красноречию, а не моему прокушенному языку"
- А вы не правы, друзыффе, - перешёл он вновь на французский, - Иная милафка иф горофванок или дазе из крестьянок стоит иной вфнатной дамы... Тут как в кулинарии - мовфет приесться и фамый ифвысканный соус... Иногда и профто огурчика хотетфса...
Подмигнув девушке, Шомберг хрумкнул извлечённым из корзинки солёным огурцом и тут же скривился:
- Не, Ногаре, ты праф... Лутфе вина... Да... И побольфсе!...
Глядя на чуть не развалившихся на грязной улице господ, девица расхохоталась.
- Оставьте себе эти огурцы, у меня ещё стоит полная кадка! Вы, я погляжу, ничего не едите, если с ног валитесь - с трудом сдавливая хохот, торговка повернулась в сторону господина, который пытался изъясниться по-немецки:
- Вы что, язык свой съели? Или прикусили? Господи, какая же тяжёлая у нас жизнь! Господа с голоду откусывают кусочки от собственных языков! Кошмар-кошмар-кошмар, - повторяла она, сочувственно поглядывая на странную компанию - а, может быть, он у Вас к нёбу примёрз? Так я Вас сейчас поцелую и всё пройдёт! Не волнуйтесь, я уже года три как умею...
- Чего это она хохочет-заливается? - проворчал Сен-Сюльпис, подозрительно косясь на девчонку, - Шомберг, признавайся, опять одна из твоих шуточек? Что ты там ей сказал? Ну погоди ты у меня. Занесет нас куда потеплее, в Италию, например... - ляпнул наугад молодой человек. Анри зажмурился и судя по масляной улыбке от уха до уха уже живо представил себе заместо приземистой немецкой девицы донну из сонетов Петрарки, - так я сполна отыграюсь, - Сен-Сюльпис открыл глаза, - Я как раз по-итальянски говорю сносно. А смотри-ка, ты даме явно приглянулся, - тут уже он хохотнул и ткнул немца в бок, - А вообще, смерть Христова, я бы предпочел, чтобы наш Генрих был, ну, скажем, королем Сицилии. Ногарэ, вот ты бывал на Сицилии? А я слышал, там, говорят, просто рай земной, - он весело хлопнул по плечу гасконца, - и, кстати, вот с вином там все точно в порядке. И огурцов нету, а есть оливки...
Вот так, болтаешь-болтаешь, и вдруг нечаянно будущее предскажешь. На роль Руджиери наш герой никогда претензии не имел. Кто мог знать в этот зябкий рождественский вечер на улице немецкого города, что спустя каких-то полгода березы и ели сменятся для польского короля кипарисами и пиниями, вместо серого неба над его головой раскинется пронзительная синь, а Венеция будет открывать перед Генрихом Валуа свои тайны? Но это будет после. А сейчас им предстоял еще довольно долгий путь до Кракова, сани вместо гондолы и снег вместо соленых морских брызг.
Эпизод завершен.
Вы здесь » Vive la France: летопись Ренессанса » 1570-1578 » Pologne » Не плюй в колодец, вылетит - не поймаешь. Германия, декабрь 1573 года
