Последний год добавил Мехмету-паше морщин на лице да и серебра на виски.

Осада киприотской Фамагусты, последнего оплота венецианцев на острове, далась османскому флоту откровенно тяжело, хоть и завершилась падением города. За пять крупных штурмов пятьдесят тысяч человек потерь. С такими цифрами неудивительно, что Лепанто завершилось как завершилось. Лала Мустафа - вспыльчивый идиот, не смог справиться с эмоциями при переговорах с Брагадином. Перегнул палку, расправившись с непокорным так круто и напоказ. Чучело из бедолаги, которому обещал сохранить жизнь - это было неумно. Вызвал у неверных взрыв возмущения. Спровоцировал давно назревавшую крупную битву. Не дал времени оправиться, как следует сомкнуть ряды. Вот и итог.

Но этого оказалось мало.

После Лепанто Мехмед-паша с уцелевшей частью флотилии направился патрулировать киприотские берега в соответствующем расположении духа. Пара недель дома показалась ему парой часов, если не минут. Привыкший, будто железный телом и духом, он вернулся на корабль как ни в чем не бывало, но понятное дело, отнюдь не благодушествовал все эти месяцы.

Так что неверные перегнули с дерзостью, когда буквально неделю назад к Кипру сунулась приличного размера флотилия под венецианскими флагами. Ну, им и пришлось пенять на себя. Мехмед не намеревался появляться на Бозджааде. Однако теперь, совершенно разъяренный, держал курс именно туда, прихватив с собой несколько захваченных галер и порядком пленных, чтобы предъявить наглядно этим лицемерным мерзавцам, как они соблюдают временный договор о ненападении на период переговоров.

И… вновь заковыка.

Его настигла внезапная весточка от старшего сына. И разворачивая бумажную небольшую трубку, запечатанную перстнем его Орхана, адмирал уже заранее хмурился, потому как уже лет тридцать не верил во внезапные благие вести.

Адмирал пробежал письмо глазами и достигнув середины… мы бы сказали «крякнул», но нет: издал звук, представлявший собой нечто среднее между кряканьем, рявканьем, бурканьем и ворчанием. То бишь искреннее изумление смешалось с досадой и озабоченностью, которая граничила с возмущением.

Он даже перечел записку повторно, что вовсе не было ему свойственно. Слава Аллаху, не потому, что не поверил глазам. Он юнцам по зоркости может дать фору. А потому что не мог вот так внезапно уложить в голове.

По письму выходило, что внезапно решается судьба его Ясмин.

Без. Его. Присутствия.

Для начала он испытал странное и не самое комфортное чувство: подобно человеку, который не заметил нечто, лежащее на виду. Он так привык видеть Махди при своем старом товарище Али вообще и в своем доме в частности, что как это часто бывает, ему бы и во сне не приснилось рассматривать того как потенциального кандидата.

Кроме этого обстоятельства, нужно было знать неуёмный нрав паши: он терпеть не мог делегировать что-то важное. И в уме у него не укладывалось: как Махди только осмелился запустить руку в сети раньше рыбака и сунуть лепешку в печь прежде пекаря, раз известно, что сам он на днях будет на острове? Он послал вперед себя весть. Будь Орхан там, на месте, хоть сотню раз. Укусит он его, Мехмет, что ли, за обычное сватовство, в конце-то концов, что он так рискнул и пошел к кому-то прежде отца? Что за странная спешка такая и что за дерзость? Что за этим кроется?

Особняком стояло еще и назначение. Махди хорош, у него есть задатки, хотя и молод. Что поделать: когда приходит мудрость, убывают силы. А пока силы есть, опыт подводит. Поглядим, что из этого выйдет. Но Али! Ни полсловом не обмолвиться о такой вероятности, хотя на Джербу были десятки претендентов! Ай, фокусник! Ай, скрытный старый лис!

Ну что ж, один Аллах управляет нашими планами. Тем более что Али берется в этом вопросе замещать отца для своей правой руки. Стало быть, Бозджаада подождет ещё денек: переговоры как таковые ещё не начались и продолжаются приветственные торжества. Придётся ненадолго задержаться.

Так и вышло, что адмирал отклонился от намеченного пути, чтобы посетить родительский дом.

Одна из вечных истин: даже закаленное сердце в городе юности начинает биться чаще. Начиная от самых городских ворот, когда можно уже рассмотреть вершину минарета мечети Заганос-паши. И запах цветущего сада из-за окружающих отцовский особняк старых стен - слаще, чем из других садов.

Отредактировано Мехмет-паша (2025-03-18 22:48:08)

- Анне, как вам удается месяц от месяца всё хорошеть?

Удивительно, сколько бережности может быть в жилистых руках, способных при необходимости свернуть шею быку. И сколько тихой нежности в голосе, который на судне рокочет подобно грому.

Поцеловал материнские щеки и руки. Склонился и поднес к губам полу ее платья.

- Вернулся. Были бы вы, главное, благополучны, а я… Да я, глядите-ка, здоровее всех здоровых, что мне станется? Может и загорел. Но только мне мнится, милая матушка, что это я забронзовел лицом, потому как долго не пробовал сладости, приготовленные вот этими чудесными руками. Угощусь халвой вашей и стану от счастья розовым, как наша Айдилек.

Отца обнять можно уже крепче, не опасаясь перестараться. Прямым взглядом глаза в глаза, улыбкой высказать всё, что хочешь сказать. Поднес отцовскую руку к губам, потом ко лбу. Обнял ещё раз, прижал отца к сердцу. Оно стучало гулко и радостно, как в юности. Пока родители здесь, ты всегда мальчишка.

- Здравствуйте, баба.

Теперь, когда самую первую почтительность и уважительную сдержанность можно было чуть отбросить, паша, высокий и широкогрудый, будто заполнил собой весь двор, как заполняет ветер. Своим голосом, смехом, жестами, разворотом плеч.

Машалла, когда у тебя самая обычная семья, то есть счет голов идет на десятки, приветствия по времени длятся не меньше азана. Самая приятная молитва. А двор отчего дома - лучшая мечеть.

- Айла, здравствуй, дочка.

Подхватил на руки младшую внучку, которая так отчаянно тянула к нему руки. Подбросил к небу. Поймал. Коснулся фактурным, с горбинкой носом той вздернутой пуговицы, что красовалась у нее покамест на том месте, где потом появится настоящий нос.

- Айдилек, моя красавица. Радость моего сердца. Ты так соскучилась по деду? Баязид мой! Львенок. Иди сюда, иди скорее. Руки две, плеча два, обоим хватит.

С остальными пришлось здороваться втроем, ибо две мартышки, маленькая и побольше, категорически отказались покидать адмираловы объятия и вцепились намертво, раз уж им выдался случай реализовать свои права на него.

Он перемолвился словом с каждым сыном, поцеловал в лоб каждую из дочерей. Как ни в чем не бывало. Все выяснения чуть позже. Потом, потом.

И наконец остановился перед той, которая имела прав больше многих, но ожидала так терпеливо.

Стояли вот так друг напротив друга и молчали: раскусывали, пробовали на вкус мгновение встречи. А паша насыщал свой взгляд этими чертами, которые делали самые тяжкие минуты его жизни куда более терпимыми, а радости его пути умножали многократно. Порой делали его руку ещё более безжалостной, но порой останавливали ее. Хорошо, когда есть, во имя кого миловать. Даже редко. Шагнул чуть ближе, вдохнул запах ее медовых волос. Прикрыл глаза веками. Коснулся губами ее виска. Сделал ещё один вдох. Всякий раз будто в первый.

- Здравствуй, Шехназ.

Отредактировано Мехмет-паша (2025-03-23 09:41:31)