Частый гребень осторожно пробирался сквозь мокрые, спутанные пряди. Для начала - волосы в любом случае необходимо было расчесать. Да кроме того, это прекрасное средство умиротворения. Мокрая простынь, которой хозяйка сама насухо вытерла и растерла дрожащее от утреннего холода и испуга, покрытое гусиной кожей худое тело спасенной, небрежно валялась в углу поверх сброшенной там же одежды.

Повивальную бабку, которая когда-то принимала у нее самой сына, Вероника уже успела кликнуть через соседского мальчишку. Правда, когда та доползет сюда... Но нужно, чтобы она осмотрела.

- Густые какие, - обхватила волосы кольцом из большого и указательного пальцев, убеждаясь в толщине, - не мышиный хвост. Ничего, к вечеру управимся. Или к ночи.

Может, шутка не заставит дрогнуть плотно сжатые губы, но она всегда разряжает слишком густой воздух и успокаивает, как знак дружелюбия.

Сколько Вероника видела таких, с бездной боли в опустошенном взгляде, сломленных духом, потерянных. У всякой своя история. У всякой. Поскольку в мужском мире чаще всего под удар попадают женщины. Можно повредиться рассудком, если подумать, насколько хрупка нить человеческой жизни и как часто хватает самой малости, чтобы ее порвать. Благо, что настолько же часто можно помочь оттолкнуться от дна и для этого вовсе нет необходимости переворачивать землю. Она умирала от осознания, как мала капля, которую она в состоянии внести, но всё-таки не прекращала своих попыток сделать хоть что-нибудь.

Есть дела, о которых всегда молчат. И когда какой-либо из приютов в очередной раз посещала женщина в темной простой мантилье, всегда с большой корзиной в руках, наполненной самым насущным, она никогда не называла не только фамилии, но даже имени. Только просила, если возможно, помолиться и говорила, что Бог знает, за кого.

Рубаха, которую Вероника наскоро отыскала в одном из сундуков, съехала с узких плеч нежданной гостьи и мона коснулась завязок.

- Потяни вот здесь, лучше будет держаться. Она такая, иногда норовит сползти. Но к телу приятная. Как тебя зовут и кто ты?

Дотронулась свободной рукой до ладони. Маленькая, довольно приятной формы, но уже заскорузлая. Или, возможно, так показалось чувствительным, холеным и гладким пальцам куртизанки.

Далёким эхом зазвучал в ушах голос Паолы. Матери.

«Взгляни на свои руки. Они не созданы для работы».

Нахмурила тонкие брови, опустила веки, прикрыла глаза ресницами и снова распахнула их.

- Так расскажи, - голос звучал мягко и мог проникнуть, казалось, даже в самую закрытую душу, - кто ты?

Отредактировано Вероника Франко (2021-08-17 20:36:32)

- И ты поехала одна! Одна, не нашла товарку из твоей Равенны, которой будет с тобой по пути, не прибилась ни к кому в гостинице, чтобы дойти до порта вместе, а ведь наверняка кто-то из постояльцев тоже шёл на корабль. В конце концов, не заплатила хозяину даже из последних денег, чтобы он на жалких полчаса ссудил тебе одного из своих людей? Любой свидетель, будь это хоть десятилетний мальчишка, который может кликнуть патруль, и всё обошлось бы. Пошла одна по здешним улицам. Безумная! - эти мысли Вероника, разумеется, не стала высказывать вслух. Что теперь в них толку? Только бередить открытую рану.

Патруль. Но какого же дьявола делает этот патруль во время своей смены и к чему он, если при взошедшем солнце, когда город уже просыпается, происходят такие ужасающие вещи? В сердце республики Венеция, прямиком на улицах, не в лесах на большой дороге? Какого дьявола? Какого? Безусловно, с дырой в брюхе находят и мужчин тоже. А порой и не находят. Однако ж мужчины, по крайней мере, имеют возможность не отдать дёшево своей жизни, на крайний случай, пустить в ход кулаки и оружие. Почему же женщины, у которых нет гвардии их отца, их брата или их мужа, не могут шагу ступить в прекрасной Венеции, благословенной Венеции, Венеции, которой восхищаются по всему миру? Это город или притон? Какой позор.

Во взгляде моны блеснул недобрый огонь. Мало ли происходит подобных случаев? Однако именно эти заплаканные глаза вызвали горячую волну жалости и негодования, которая нахлынула обрушилась со всем напором прямиком на сердце.

Куртизанка отложила гребень. Привлекла злосчастную к себе. Обняла за совсем пока ещё худые, не набравшие женственной округлости плечи.

- Осенью всегда идут дожди, Карла. Бывает, они растягиваются на все время, моросят и моросят без конца, понемногу, но каждый день. А бывает и наоборот: прольются сразу, за пару недель, будто ведро опрокинули, а все остальное время можно на Сан-Марко ни разу не замочить ног, хоть тучи и бродят. И частенько думаешь: лучше уж сразу. Твоя жизнь, видимо, второй случай.

Говорила тихо, поглаживала по спине, по волосам.

- Я не священник, чтобы говорить, что Бог был к тебе ещё очень милостив. Напротив, по моему грешному мнению, слишком суров. Однако я тебе обещаю: все дурное уже случилось и теперь уже нечему выливаться. Подумай только об одном: ты осталась жива. Дважды за один день. Дважды! Сейчас тебе нечего бояться. Так что поплачь. Выплачь все свои слёзы, выплачь хорошенько, как следует, чтобы стало легче. Ну а потом осуши щёки и живи дальше. Сколько тебе лет, дитя? - она не удержала почти материнской улыбки, - Восемнадцать? Двадцать? Твоя жизнь только началась.

- Я Вероника Франко, дитя, - просто ответила хозяйка дома, чуть отстраняясь, чтобы рассмотреть неожиданную подопечную.

- И раз уж ты снова собралась куда-то ехать, значит, тебе, слава Мадонне, уже лучше. Что ж, у этого ребенка, видимо, большая воля к жизни. Твой покойный моряк вряд ли так перед тобой провинился, чтобы его лишили единственного шанса остаться на этом свете, - слова звучали слишком мягко, чтобы быть упрёком, - Его жизнь рано прервалась, но даже если это дочь, то она - его прямое продолжение, не говоря уже о сыне. И уж поверь мне, будь всё плохо... ты бы это уже почувствовала. Я знаю, о чем говорю. Я ровно в твои годы тоже была на сносях.

- Судя по тому, что ты не катаешься сейчас по полу от болей и не истекаешь кровью, а ребенок шевелится, значит, не мертв, всё и впрямь недурно, - качнула головой мона, но в очередной раз и не подумала озвучить свои мысли женщине, ещё не испытавшей родовых мучений. Вовсе незачем ее пугать.

- Я позвала сюда повитуху, она у меня принимала сына. Вряд ли кто скажет тебе больше. А остальное зависит не от нас.

Людское сознание - любопытная материя. Оно зачастую само находит лучший способ обезболить себя. Вероника устройство человеческой души знала настолько, насколько должна знать куртизанка, чтобы не только выживать, а достичь того, чего она достигла. То есть лучше иного священника. А потому, заметив, что ее собеседница в состоянии отвлекаться, та с охотой это использовала в благих целях и живо продолжила разговор в ту сторону, которая возвращала из тьмы к свету и жизни.

- О! От таких предложений не отказываются, - весело уверила она в ответ на слова о пеньюаре, - и мы это непременно обсудим, когда ты оправишься. Но если ты не просто белошвейка, а хорошая белошвейка, то здесь, в Венеции, твой труд нарасхват. Знаешь ли, рук всегда не хватает и заказов приходится ждать неделями. Я бы не торопилась так сбегать на Корфу. В этом городе ты, возможно, сможешь сделать себе имя. Хорошенько подумай, стоит ли тебе уезжать.

Сейчас, когда пальцы внезапной гостьи уже не дрожали и могли удержать ёмкость, мона налила вина, которое успела захватить по дороге с кухни. Догадывалась, что оно понадобится. Протянула бокал, второй ладонью мягко касаясь плеча.

- Выпей, окончательно придёшь в себя.

Отредактировано Вероника Франко (2021-08-30 13:27:01)

- У меня двое сыновей. Ахилл и Эней. И рожать не больнее, чем жить в этом мире, - рассмеялась сеньора Франко, принимая обратно пустой бокал.

- Ты молода и здорова, все будет благополучно. Природа своё возьмёт. А какой смысл бояться? Ты лучше подумай о том, что наконец-то сможешь нормально ходить.

Вот уж воистину - когда у тебя спереди нет тяжёлой подушки, за спиной как будто крылья вырастают и хочется не просто бегать, а летать.

- А главное, - напомнила венецианка все так же весело, - главное - спать на животе! Я помню, что в свое время охотно за это лет десять жизни бы отдала.

Сейчас она смеялась, ободряя свою собеседницу. Однако оба раза новость от старухи, которую она звала, чтобы понять, что с ней происходит, повергала Веронику в ужас.

В первый раз ей было восемнадцать. Она только что потребовала развод у мужа, лекаря с превосходной репутацией и неплохими средствами, пользовавшего самых знатных вельмож, и вернулась в дом к матери. Ее жизненный путь тогда заволокло мраком. Она не видела, куда идти. Какое чувство может быть кошмарнее, чем беспомощность? В свободолюбивой венецианской республике существовали свои законы. Развод здесь проходил намного легче, чем в любом другом месте Европы. В какой еще католической стране такое может быть? И она скрывала до последнего, чтобы без помех променять почетное положение мужней жены на сомнительное положение разведенной.

Она не забыла эти месяцы ада. Участь женщин, по самым разным причинам оказавшихся в затруднительном положении, не оставляла ее равнодушной, когда у нее появились возможности.

Но это будет позже. А пока спустя несколько лет случилось так, что она снова ощутила уже знакомые ей признаки. Она уже давно приняла важные для себя решения, ее имя было вписано в перечень основных куртизанок Венеции, ее жизнь более или менее находилась в ее собственных руках и вошла в русло. И вдруг почва опять ушла из-под ног. Сын был единственным лучом в ее жизни, ее воздухом, ее родником, ее исповедью и причастием. В нем заключалось все самое чистое, невинное, искреннее. В небольшой дом через улицу, где маленький Акилле жил под присмотром своей бабки Паолы и няньки, она входила как в святилище и выходила будто бы очищенной. Только сейчас исчезновение на такой долгий срок, а главное - перемены в теле означали полнейший крах, Вероника не питала никаких иллюзий.

Для нее выход оставался лишь один. Пока возможно, она отлично маскировалась. Опять. Благо, с ее обычной смелостью в фасонах кого этим удивишь? Месяц до и месяц после Венеции всё-таки пришлось забыть о ее существовании, а ей самой - придти в себя, отряхнуться и появиться снова, ещё более блестящей, чем обычно. И кого волнует, что этот месяц ей пришлось питаться варёным шпинатом, яблоками и постной рыбой, чтобы зашнуровать платье? Каждую неделю шнуровка поддавалась все легче. Правда до сих пор на рыбу Вероника смотрела с подозрением.

Зато мальчики росли, и когда вокруг ее шеи смыкались маленькие руки, окружающий мир прекращал для нее существовать.

Тяжелые шаги на лестнице прервали разговор двух молодых женщин.

- Здравствуй, матушка, - звонко крикнула куртизанка в сторону дверей, - иди сюда, мы здесь ждем тебя. Поспеши, поспеши, - со смехом заключила она, ибо почтенная матрона имела почтенные размеры и передвигалась с чувством собственного достоинства.

Госпожа Франко искренне, от души обняла матушку Агату. На такой широкой груди, которая буквально излучает добро и самую жизнь (а это так редко во все времена бывает), чувствуешь себя защищенной от всего окружающего мира. Как в детстве. И так же искренне в знак любви и почтения поднесла к губам и поцеловала горячую белую пухлую руку.

- Благодарю, я здорова. Я тоже рада видеть тебя. Мадонна, как пахнешь! Только пекарской шапки не хватает. О, с детьми всё благополучно. Всё так, как и должно быть. Болеют, поправляются, капризничают и изводят свою бабку Паолу и обеих нянек до такой степени, что сеньора Фракасса* намедни мне решительно заявила, что уже очень стара для такого сумасшедшего дома (это в ее-то годы, когда на нее до сих пор заглядываются), что становиться седой как лунь ей решительно не хочется и она желает жить отдельно от внуков. Правда, к вечеру она начала колебаться, а наутро передумала. А также радуют своими успехами в учении, насмерть дерутся, до синяков, и крепко мирятся. Ахилл мало того, что старше, так он еще сообразителен и по натуре упрям, но младший уже почти одного с ним роста. Неудивительно, я же тебе говорила: у него отец шести футов. Так что они с братом почти на равных. Лет в одиннадцать Эней меня перерастет, в тринадцать будет биться головой о дверные косяки и его стопа будет вдвое длиннее моей, - в доказательство своих слов мона приподняла юбку и указала на свою ногу, действительно, очень маленькую.

- А дом станут осаждать полки девиц. Потому как у него в гриве цвета солнца уже сейчас путается гребень и просто с ума можно сойти, что за глаза. И ресницы как у женщины. Сицилийская кровь, сичилианитА, одному только дьяволу известно, кто смешался на острове за долгие века. Говорят, арабы с норманнами*.

Обязательный отчет о последних новостях был окончен и Вероника, угостив предварительно матушку вином, торопливо перешла к делу.

- Эту молодую женщину, Карлу, буквально час назад вытащили из канала, едва не утонула на своих солидных сроках. Об остальном тебе расскажет сама. Вода, мыло, полотенце уже здесь, как видишь, бери, всё приготовлено. Я полью тебе, Серафина занята.

Она, действительно, взяла кувшин, повесила чистое полотенце на локоть и приготовилась помогать матушке вымыть руки. А на блюде лежало благоуханное дорогое мыло, какое себе позволить мог не всякий из дворянского сословия.

Отредактировано Вероника Франко (2021-09-21 14:49:04)

- А кто же это тебе даст уехать, скажи на милость? - Вероника, которая до того слушала и наблюдала с прилежанием ученицы, вскинула тонкую золотистую бровь и оглянулась направо, налево, будто искала этого неведомого позволителя, - покажи мне этого человека, где он? Бросить не можешь? Стало быть всё-таки упорно хочешь оставить старика и без внучки и без правнука единовременно, так, Карла?

Куртизанка чуть нахмурилась. Для вида, чтобы собеседница серьезнее восприняла ее слова.

- Напишешь ему, что не о чем волноваться, что с тобой все благополучно, - с невозмутимой  уверенностью пояснила красавица-венецианка и села на кровать. Та уютно скрипнула. Вероника мягко провела ладонью по узкому, островатому плечу, - лучше уж он обождёт, но всё-таки дождётся. А покамест останешься здесь. Не страдай: кровать удобная, у меня вкусно готовят да и не придётся скучать, - хозяйка дома рассмеялась, - матушка верно сказала, я против того, чтобы запирать женщину в пределах одной комнаты, в темноте и духоте без общения. Это какая-то дикость замшелая. Кому от такой пытки может быть лучше, я не понимаю, - она передернула плечом и выпятила хорошенькую нижнюю губу в знак недоумения и презрения к подобным традиционным излишествам.

Затем обратилась к Агате.

- Спасибо, матушка. Как обычно ты будто видишь руками. Никогда не сомневаюсь в твоём веском слове. Сколько женщин и детей ты помогла вытянуть с того света. Господу Богу и дожу стоит благодарить тебя, что прекрасная Венеция не убывает жителями. Во всяком случае, если бы сейчас проводили перепись, цифра оказалась бы несколько сотен человек меньше. А посчитать тех, кто родился уже после от выживших женщин, так получится в среднем втрое больше.

Отредактировано Вероника Франко (2021-10-13 16:58:31)