Молчание - золото. Душу, конечно, прозакладывать не можем, но всё указывает на то, что знаменитую поговорку придумал человек, хорошо знакомый с сеньором Джоэльере. Ювелирное дело - процесс тонкий, тут усидчивость нужна, необходимо сосредоточиться, а не болтать. С другой стороны... Кто расскажет об изделии лучше, чем его создатель? Вот и приходилось нашему ювелиру из одной крайности нырять в другую. Каждое свое изделие он вынянчивал и лелеял, как дитя, душу вкладывал, а потом передавал в руки кому-то чужому. Будешь тут разговорчивым с покупателями.

Роскошью в Венеции давно нельзя было удивить. Местные зажиточные сеньоры и все, кто стекался сюда со всего света, ежедневно щеголяли друг перед другом и мерились достатком, так что глаза уставали от бархата, шелков, драгоценной вышивки. Выложить за ювелирный комплект несколько месяцев дохода с крупного поместья никому не претило и давно наскучило, но главное правило оставалось неизменным. Ни в коем случае не быть похожим на кого-то другого. Прибавить сюда изящество восточной ювелирной манеры, своеобразие, точность работы и в результате лавка никогда не пустовала.

Вот и нынче утром он успел уже отправить сына с заказом по нужному адресу. Один вельможа, большой знаток, заказал рукоять для небольшого кинжала, а также инкрустацию на крышку шкатулки. Рисунок был уже вырезан, оставалось дополнить работу резчика. Судя по миниатюрному размеру, как раз под женскую ладонь, и сюжету (Даная и золотой дождь) заказу стоило оказать особое внимание. Он и оказал.

И всё это при том, что хозяин никогда не делал никаких скидок, поясняя: этим он обесценит собственную работу, а его вещи так хороши, что он отвечает за каждый грамм, каждый завиток, за оригинальность идеи, как и за каждую грань и чистоту камня. Если уважаемому гостю не подходит цена, он может порекомендовать отправиться к другому мастеру. Когда работал на заказ, то сроки он тоже сокращал неохотно. Если уважаемому гостю нужна определенная вещь, то необходимо время, чтобы сделать ее качественно. По-другому не может быть. И никакая спешка здесь неуместна. И вот чудеса, от него почти никто не уходил, тем самым признавая правоту мастера. А кто имел средства, чтобы позволить себе такую работу, а также терпение, тот оставался в восторге. Не слишком сговорчивый характер, зато чудесный результат.

Таким был этот своеобразный характер, облеченный в довольно длинную, сухощавую плоть с длинными конечностями и проворными ловкими пальцами хирурга.

- Да, это моя работа, - кивнул ювелир, как только бросил взгляд на рисунок, - чем я могу быть полезен?

- Кто покупал? - ювелир посмотрел на Мустафу так, словно тот заговорил с ним не на родном наречии, а на незнакомом языке и он переспрашивает так, на всякий случай. Вдруг набор неизвестных звуков внезапно и неожиданно сложится во фразу со смыслом.

- Юный друг, разве у лекаря спрашивают, кто и от чего лечился у него? У ростовщика интересуются, кто брал ссуду, в каком размере и на какие цели? Банкир имеет ли право рассказать, чьи средства лежат в его банке и сколько? Ювелирное дело - дело не меньшей деликатности и интимности. Я известен тем, что свои секреты унесу в могилу. Здесь, в этой лавке, решаются вопросы как финансовые, так и семейные, да и любовных предостаточно, к слову последние обычно самые кровавые, - качнулась седая голова, прищёлкнул язык.

- Ты знаешь ли, сколько ревнивых мужей, заметив на своей жене новое украшение, отправляются прямиком сюда, чтобы удостовериться, кто именно приобрел вещь? Евины дочери ведут себя неосмотрительно, безумицы несчастные, а кому потом расплачиваться? - мастер возвёл глаза к небу и туда же устремились его руки.

- Самое большее, что я могу себе позволить - спасти бедную женщину от верной гибели, когда мне становится ее жаль, и солгать, взять грех на душу. Авось пройдя через плавильню, где становится жидким металл, даже грех уже не такой и грех. А я - что я, моя совесть чиста, тяжких провинностей перед Аллахом за мной нет. Да, - признательно кивнул, - случалось такое несколько раз. Не люблю об этом вспоминать. Рассказываю тебе только как земляку и только чтобы пояснить свой принцип. Я имен никому никогда не называю, - с достоинством подытожил он.

- Здесь, в Венеции, лицо показывают неохотно, а украшения носят все и притом, напротив, с удовольствием выставляют их напоказ. Конечно все пытаются соотнести владельца и изделие для самых разных целей. Но я всем говорю одно. Возможно, вызову недовольство, но сохраню уважение.

Только чаще всего с такими вопросами приходят во время карнавала, - Мерт чуть прищурил глаза, - а он ещё не начался.

Длинные пальцы потеребили небольшую пегую с сильной сединой бородку.

- Так что передай своему господину Селиму-аге мою нижайшую покорность, самые лучшие к нему чувства и мои извинения. Я очень люблю молодого бея, прекрасно знаю и Мехмета-пашу, но пусть пашазаде меня поймет: даже ради него называть имена я не могу.

- У каждого, кто приходит с таким вопросом, острая нужда, - пожал плечами ювелир и улыбнулся улыбкой человека, который ничуть не впечатлён доводами.

- Но скользкую же дорожку ты мне предлагаешь на старости лет. Ежели начну делать исключения, очень быстро превращусь в Мерта-пустозвона и сам себя перестану уважать. Твой господин разве согласился бы вот так нарушить свои принципы, скажи? Вряд ли. А между прочим, о Селим-бее. Говоришь, очень важно? О да, я вижу, насколько, если он послал тебя, - мастер снова улыбнулся, посмотрев на внушительный кошелек, который трудно было не заметить, - Пусть всё-таки сам зайдет на досуге. Я его давненько не видел. Обсудим будущие эфесы, лучше меня все равно никто не сделает. Да и мне хорошо известны вкусы молодого эфенди. Заодно я лично принесу извинения пашазаде и полагаю, я смогу ему пояснить причины и он не затаит на меня зла. А за себя не переживай, вали всё на меня. Скажи, что старый дурак упрямится, - ювелир хмыкнул, - и ты исчерпал все возможные средства. Эфенди, конечно, будет не в духе, но твоей шкуре, юный мой друг, полагаю, ничего не грозит.

Снисходительная усмешка пробежала по тонким стариковским губам.

- Не петушись так понапрасну, юноша, ну что за странные слова ты говоришь? Кого я могу «вызвать»? Разве что своего подмастерье, да и то бездельника не докличешься. А моих давних знакомых, моих высоких гостей я душевнейше прошу оказать мне честь и пожаловать, - Марко приложил ладонь к сердцу и низко склонил седую голову, - Это ведь далеко не одно и то же, а?

Погладил подбородок, слегка потянул себя за ус.

- И я никак не могу согласиться с тобой по вопросу неблагодарности. Наши услуги с пашазаде всегда взаимны. Он благодарит меня звонкой монетой за кропотливый труд моих рук и покровительствует, как и многим другим, дабы всегда найти меня на этом месте. А я снабжаю его вещами, которые он ценит по достоинству.

Ювелир прикрыл глаза, будто о чем-то раздумывая. Так прошло несколько секунд. За окнами лавки пробуждался город, звуки становились всё громче, зимнее солнце заглянуло по полу своим тускловатым лучом, словно просилось в собеседники третьей персоной.

- Я помогу твоему господину. Делаю это лишь ради него одного. Денег в любом случае не возьму, - мягко проговорил старый турок, - взамен этого передай, что мне было бы приятно знать: теперь в любом городе, будь то Венеция, Стамбул или Новый Свет, я могу единожды прийти к нему, напомнить об этой услуге и попросить об ответной, даже если это на первый взгляд покажется неуместным.

Шаркающей походкой ювелир подошёл к столу, одним из ключей, что висели на поясе, открыл верхний ящик. Со скрипом выдвинул, с определенным усилием вынул оттуда увесистую шкатулку. Другим ключом, который хранился ещё ближе - на шее, отпер и поднял крышку. Порылся и извлёк на свет бумагу.

- Можешь считать, что Селиму-бею повезло. Оплата была не наличными деньгами, а вот этим векселем. Я слышал, Папа собирается своей властью запретить все простые векселя, те, что sicca nominantur, - с усмешкой закончил он.

- Возьми и посмотри. А после я уберу бумагу обратно.

На желтоватой шероховатости бумаги четко виднелась подпись.

Отредактировано Тень (2021-07-11 14:33:30)

Ювелир принял бумагу обратно, с шуршанием свернул и скрупулёзно убрал в тот же самый ларец. Блеснул опять маленький ключ, повернулся в скважине и запертая шкатулка отправилась на прежнее место, в ящик.

- А теперь ступай, сынок, с Богом куда шел, - мягко, но непреклонно посоветовал Мерт своему неожиданному гостю, - я был тебе рад. А кроме приветствия и вежливых вопросов о благополучии ничего не слышал ни я от тебя ни ты от меня. Так и знай. Я не помню и не вспомню. Была бы только хороша память у твоего господина. Иди.

Проводив молодого гостя, турок уселся на скамью и задумчиво потёр пальцами острый выдающийся подбородок.

Давненько утро не начиналось у него столь необычным образом. И ежели Мустафа прискакал в такую рань, то сильно же неймётся его бею. Он не знал и не хотел знать, к чему понадобилось сыну Мехмед-паши это имя. Гиблое это дело - пытаться проникнуть в мысли сильных мира сего. Ему хватало одного лишь факта: чем острее нужда, тем крепче потом окажется благодарность.

- Старый дурак, - покачала головой жена, его верная спутница и проверенная годами доверительница, единственная, кому он сообщил об утреннем разговоре, - старый доверчивый дурак. Гляди не просчитайся. Деньги нужны всегда. А время пройдет, придёшь к дверям, тебя и не вспомнят. Ты даже не взял слово с самого Селима, кто такой этот его слуга? Оказал услугу задаром.

- Молчи. Это мы не вспомним этих денег.
В такие неспокойные времена хорошо иметь шлюпку, которая спасет в бушующем житейском море, когда разыграется серьезный шторм. Она лучше, чем дорогой, но единоразовый парус для нашего суденышка. Парус быстро растрепется на мелкие лоскуты, даже не заметишь. А так будет шанс добраться до берега и спастись.

- Ну и погодка! - острый нос по-беличьи чутко высунулся из мехового воротника и подсказал своей обладательнице, что, возможно, остаться дома было бы лучшим решением. С книгой, горячим вином. Но никак невозможно, сеньору ди Грасси ждали.

А тут вдобавок ветер с залива решил показать себя и резким порывом вынудил Адриану выпрастать руку из муфты, чтобы поправить совсем съехавшую на бок шапку и сильно выбившиеся волосы. Очень неохотно тонкая кисть в мехом же отороченной перчатке вынырнула из теплого убежища, вернула на место головной убор и несколько ярких рыжих прядей и тут же спряталась обратно. Не спасли никакие гребни и булавки, прическу в этот день можно было не делать. Усилия камеристки пошли прахом.

- Альтино, а где жаровня, уже несут, я надеюсь? - чуть капризно потребовала супруга Джованни ди Грасси, - У меня ноги, кажется, уже успели зазябнуть, а я ведь только вышла. Нам еще добираться до места по воде.*

Слуга, прозванный так за высокий голос, как читатель, наверное, уже догадался, уверил госпожу, что всё сейчас принесут и подав ей руку, сопроводил к лодке. Крытой, разумеется. Так что вскоре ее ладная фигурка вскоре скрылась за плотной занавесью. Туда же нырнула дуэнья.