Ночь для младшего епископского племянника прошла почти без сна. Ему необходимы были на завтра силы, телесные, а главное - душевные, это очевидно, однако как он ни вертелся в безнадежно смятой кровати, забыться не удавалось. Лишь изредка Ян проваливался в некое подобие дремоты, однако возраст, привычка к бдениям, ледяная вода в лицо - все это в совокупности обеспечило молодому ксёндзу необходимую бодрость. Разве что глаза его с самого раннего утра блестели чуть больше обычного, как при небольшой лихорадке, да щеки посетил довольно редкий гость - румянец, тоже не самый здоровый, признак внутреннего напряжения. Разве могли, впрочем, такие признаки удивить кого-то сегодня? В городе не имелось ни единого человека, кто оказался бы равнодушным к грядущему событию. Только младенцы в люльках, выжившие из ума дряхлые старцы да ещё обитатели богоугодных заведений находились в стороне.

И все же вряд ли хоть один человек во всем Кракове воспринимал так близко к сердцу прибытие французов, как молодой Красиньский.

Он успел переделать за нынешний день столько, что трудно вообразить. В отличие от старшего брата, который был занят в кавалерийской части и с головой погружен в блестящие сферы первой важности (яркость начищенных кирас и симметричность султанов на лошадиных головах) Ян сейчас знал всё, что происходит в каждом квартале города, просто потому что видел своими глазами. Он должен был принимать участие в торжественной мессе среди многочисленного духовенства, однако до этого ещё хватало времени.

К вечеру по улицам трудно стало пройти. Ещё бы. Город раздулся, распух от приезжих раз в пять, как разбухают щеки самого ретивого трубача, когда тот изо всех сил дует в свою трубу. Уже неделю в краковских постоялых дворах не было ни единого свободного места, а все местные, кроме богачей и нищих, ютились в конурах, а жилье на несколько дней предлагали за такую цену, что на эти деньги потом могли жить полгода.

И всё это разношёрстное местное и приезжее собрание оделось потеплее и выплеснулось на улицы, чтобы, не дай Боже, не пропустить. Конечно, кроме тех, кто засел на верхних этажах и чердаках, потому что оттуда вид лучше. Ян, однако, нырнул в первый же узкий проулок и так, слегка окольными путями, добрался до дома пани Вишневецкой.

Вряд ли кто мог узнать сейчас молодого ксендза из знатного семейства в горожанине средней руки, одетом в неброский гермяк бурого цвета на овчине, самую простую шапку, из-под которой рассыпались русые непослушные кудри, а также хоть и теплые, но видавшие виды сапоги.

- Бдительный у вас привратник, светлейшая пани, - со смехом поведал Ян, вваливаясь в покои хозяйки дома. От его верхней одежды шел морозный парок.

- Он первым делом гаркнул всё, что думает об охламонах, которые суются в приличные дома, молодец! Потом долго извинялся нижайше. Тебе стоит его поощрить за отношение к службе, милая сестрица.

Свою маленькую речь он прервал, когда увидел Виславу.

- А во что это ты разоделась? Посмотри на меня, - младший Красиньский жестом продемонстрировал свой наряд, - Ты что же, хочешь светиться как факел, и чтобы в толпе от нас остались рожки да ножки? Я кое-что для тебя принес. Конечно, можно было одолжить у кого-нибудь из твоей челяди, но тогда ему придется сидеть дома, а это жестоко, - он вновь рассмеялся и развязал объёмистый узел, который принес с собой. Вынул из него тулупчик на той же овчине, объемную, но скромную заячью шапку, которая могла бы и без рантуха скрыть косы.

- Увидит? Король? Сейчас? Да он будет занят тем, как он держится на лошади и как на нем самом сидит костюм, ты неужто считаешь, что он станет вглядываться в толпу? - в пожатии плеч младшего из Красиньских ясно читалось его мнение о новоизбранном польском монархе, - да судя по тому, что о нем рассказывают, ему куда больше дела до себя.

К предыдущему жесту добавилась чуть насмешливо выпяченная нижняя губа. Тем не менее, молодой ксендз дал ход этим замечаниям будто бы между делом, к слову, и в мгновение ока изменил тему, превращаясь из брата во вчерашнего студиозуса, которому предстоит угоститься любопытным зрелищем.

- Мы можем себе позволить смотреть на всё со стороны и ни о чем не думать, а просто поразвлечься. Идем, идем, - увлекая сестру за плечи, он продолжал, развлекая ее, рассказывать, что происходит там, снаружи.

- Народу и впрямь очень много, но здесь главное не зазевываться и не церемониться, потому что с нами церемониться никто точно не станет. Вот это и вот это, - он продемонстрировал локти и кулаки, - а иногда и вот это, - чуть приподнял колено, - и дорога свободна. Не волнуйся, я уж обеспечу, чтобы тебя не толкнули.

Сказать по правде, наш каноник подумывал сперва взять с собой еще парочку людей, особо доверенных, как человек, при котором находится дорогое ему сокровище, однако быстро отказался от этой мысли. Хотелось абсолютной свободы, а в толпе он чувствовал себя как рыба в воде, да кроме того, позаботился о том, чтобы на любой непредвиденный случай ему было, чем угостить неделикатных. Рука, проверяя, нащупала за кушаком рукоять кинжала в самых простых ножнах, но достаточно длинного, чтобы вспороть брюхо любому. Надо очень надеяться, что не придется, законы в государстве очень строгие, не то что в ваших  Франциях да Италиях. Кроме того, за голенищем сапога уютно притаился нож, как обычно поступают горожане, которые на карабелу не имеют права.

Провожаемые поклонами челяди, которая, уж конечно, только и ждала возможности выскочить из дому и тоже в четырех стенах сидеть не собиралась, наши двое героев покинули безопасные, спокойные пределы особняка и отдали себя во власть людского моря.

Пахло кострами - десятки, сотни костров горели по всему городу, освещая площади, факелы трещали на стенах домов, освещая улицы одновременно с висящими фонарями, так что пахло костром и еще лошадьми, прямо как в военном лагере. Оно и неудивительно, если прислушаться к тому, что рассказывал Януш своей хорошенькой подопечной.

- Тридцать тысяч всадников! - говорил он, накрепко взяв пани за руку и храбро выходя вместе с нею на широкую Флорианскую улицу, - считай, целая армия. Они сейчас по ту сторону, не доезжая до Клепажа*, устроили в полях смотр перед королем до того, как он вступит в город. Весь Сенат тоже там, а еще епископ Плоцкий с несколькими прелатами помельче. Остальное духовенство в Вавеле, выйдет навстречу возле собора перед мессой. Идем к воротам, скорей!

Улица была запружена людьми с двух сторон, оставался не такой большой проход, несмотря на недовольство сержантов, которые то и дело угрожали увесистыми палками, а то и проходились этими палками по спине какого-нибудь слишком ретивого мещанина. Так что существовала большая вероятность, что когда поедет кортеж, почтенные краковчане и приезжие впечатаются в стены и примут на всю оставшуюся жизнь плоский вид, как вафли, стиснутые с двух сторон жарочными плитами. Жизнь, как известно, несправедлива. Люди продолжали прибывать и пробирались по ознаменованному проходу к крепостным стенам, а значит, тем, кто пришел и занял свое место раньше, придется потесниться. Бока, бока, спины. Ян ловко лавировал между горожанами, пробивая дорогу сестре.

- Сперва поедет небольшая часть конницы, - болтал он, - иначе шествие затянется на часы. Потом пройдут городские советники, потом король со своим сопровождением, потом духовенство.

Итак, чтобы пробраться к воротам, нашим героям пришлось изрядно потеснить тех, кто пришел раньше. Те, справедливости ради, оказались не слишком-то настроены ворчать. Главное всё увидеть, а удобством краковчане готовы были поступиться. Пробив сестре путь, Ян вытолкнул ее вперёд, чтобы ей не мешал откормленный затылок какого-то горожанина, на котором складок имелось больше, чем на сапожном голенище. Сам встал за ее спиной, прикрывая ее плечи своими и готовый в любую минуту отшвырнуть в сторону любого, кто попытается причинить ей неудобство.

- Не сойти мне с этого места, он, наш братец. Да ещё во главе отряда, - подтвердил каноник, моментально впившись глазами туда, куда указала ему Вислава.

Что и говорить, польская шляхта решила всерьез продемонстрировать приезжим французам, что такое настоящая роскошь, причем племянник краковского прелата и бывший зять одного из влиятельных магнатов, конечно, гарцевал в первых рядах, прямиком за маршалом Фирлеем. Старый протестант, нужно отдать должное, смотрелся весьма величественно. Его седая борода доходила до половины груди, насупленные брови придавали суровому лицу видавшего виды вояки ещё более мужественное выражение. Годы не успели согнуть его спину, а широкие плечи, казалось, могли удержать на себе целый дуб. Зато тонко отделанную парадную кирасу Леха и его наручи легко можно было использовать вместо зеркала. Из всей конюшни он выбрал лучшего жеребца: гнедой, тонконогий, с пышущими ноздрями, востроглазый и с прекрасной густой гривой. Помимо сабли, висевшей на боку, к седлу был приторочен ещё и лук, как и у многих здесь, как символичное напоминание о сарматском происхождении. Над гребнистым шлемом красовалось перо. А мина, конечно, соответствовала случаю и внешнему виду - такие надутые щеки, что Ян сложился бы от смеха пополам, да толпа держала плотно.

- Важный как гусь, но гусь в павлиньих перьях, - прерывистым от смеха голосом выдохнул он в ухо сестры.

- На мой взгляд, они все похожи, как две капли воды. А интересно знать, ты что ожидала, милая сестрица? - поинтересовался Ян, ощущая одновременно и злорадство от слов сестры и щемящее чувство сочувствия и надежду на то, что она окажется от всей этой затеи и оставит эти политические игры другим,  - что он будет воплощением Геркулеса? Корона это всего лишь корона, такая золотая  металлическая шапка, знаешь ли. А под ней - простой смертный. Я слышал от тех, кто ездил в Париж, что его брат, король Франции, более широкоплечий. Так, по крайней мере, говорят. И вообще, его отсюда не так хорошо видно, - буркнул епископский племянник, - сейчас не полдень, а я не знаток мужской красоты. Так что уволь меня.

По его тону можно было подумать, что ему внешность короля абсолютно безразлична, на самом же деле он буквально впился острым взглядом в человека, которому предстояло начать новую эпоху в жизни государства. Любопытно было всё: как он выглядит, как держится, какой у него голос. И одновременно молодой поляк едва сдерживал дрожь ярости от мысли, что его сестра будет искать внимания этого чужака, и не по сердечной склонности, а из иных побуждений. Впрочем, он быстро взял себя в руки и продолжил разговор так же непринужденно.

- Да, бриллиант заметно, наверное, от самых ворот. Однако ж, справедливости ради, наши сверкают всё-таки поярче, - молодой каноник хмыкнул, - и драгоценностей на них куда больше, смотри, смотри, сколько камней! И заметь, одет в чёрное, видно, чтобы подчеркнуть свою радость. Нет, не поймут его те, кто полжизни бы отдал, чтобы оказаться на этом месте.

Ян не догадывался, насколько его шуточки близки к истине. Что тщательнейшим образом скрывалось от польской стороны - так это отпор, который герцог Анжуйский дал идее своей матушки, то, что он вовсе не загорелся мыслью править здесь и что ехать он не хотел. Баланьи постарался на славу и сильно преувеличил энтузиазм принца.

- А где пурпур, где золото? Где зелёный, жёлтый, чтобы если смотришь на правителя, так уж было видно как следует и ни с кем невозможно было его спутать? Ах нет, я понял. Король не хотел сливаться с балдахином. А все краски ушли на свиту, смотри, вот уж где многоцветье.

Отредактировано Ян Красиньский (2021-04-05 23:33:12)

- О, нет! Он уезжает! - пани Вишневецкая в смятении обернулась к брату. О, она умела добиваться того, чего хотела. Умоляющий взгляд - и чуть поворчав - "Вечером насмотришься! Он тебе ещё и надоесть успеет! " ей сообщили, что следующая остановка короля- Мариацкий костёл и ,что, если поторопиться, то ее желание может осуществиться.

Отсюда недалеко, но по Флорианской сейчас не пробиться и наши герои нырнули за угол: Ян за руку увлек за собой сестру. Переулки сменялись переулками, лавки мастерскими, а окна прилавками. Вислава любила эти мощёные улочки, каменные мостовые, запахи и звуки ремёсел, грохот колёс мимопроезжающих телег и цоканье копыт местных осликов. Сейчас она была лишена всех этих удовольствий, поскольку народ толпился и в переулках, но идти ими было всё равно быстрее, чем по главной улице, вслед за кортежем.

Брат и сестра довольно быстро вышли к улице Святого Марка. Никогда Вислава не понимала тех, кто называл улочки Кракова узкими и мрачными. Тем более, что время от времени на улицах появляется всадник с копьем поперёк седла. И если это копье задевает какой-то вновь построенный дом - его сносят. Так разве улицы узкие? Совсем нет! К тому же, приятно осознавать, что в случае прорыва обороны городских ворот, ширина улиц затруднит передвижение вражеской конницы. И не верьте тем, кто говорит, будто верхние этажи домов нависают над нижними, делая улицу темной.

Ещё поворот и финишная прямая - улица Шпитальна- госпитальная. Где-то позади остались площадь и монастырь, впереди же, ориентиром, виднелись разномастные башни Мариацкого костёла, из которого быстрым выверенным шагом король вышел ровно в ту минуту, когда они оказались максимально близко (насколько позволяла толпа) к храму.

-Подними меня, подними! Пожалуйста! Я почти не вижу короля.

Практически не споря, Янек обхватил Виславу за бёдра и приподнял. И... Она поймала взгляд короля.

Секунда, вторая, третья...

«- Наш новый король не самый красивый мужчина? Разве? Или же красота не в симметрии линий и соразмерности черт, но в одухотворенности, открытости миру и тёплой улыбке?»

Четвёртая секунда, пятая...

«- Как можно сиять такой радостью, после долгого и трудного дня?»

В каждом движении Генриха читалась непринужденность, энергичность, решительность.

Еще секунда и Вислава ощутила землю под ногами, давку и толкотню. Король, загороженный толпой, стал едва различим.

Отредактировано Вислава Вишневецкая (2021-04-12 13:24:48)

Едва оказавшись в своей комнате и ослабив завязки, держащие юбку,  Вислава сбросила с себя верхнюю суконную, не дожидаясь, пока войдёт камеристка, за которой она послала только лишь переступив порог своего дома. Следом за верхней, скользнули столь же непримечательные нижние - наряд, в котором наша пани наблюдала за въездом нового короля, больше походил на облачение не самой знатной горожанки, поэтому был довольно короток (настолько, что открывал взгляду щиколотки) и аскетичен.

Хвала тому, кто придумал платья-конструкторы! Именно это изобретение неизвестного гения пришлось Виславе очень кстати. Ведь в целях экономии времени можно сменить только юбки, оставив узкий, остроконечно заканчивающийся спереди корсаж, пошитый на испанский манер с пристегнутыми буфами на рукавах.

Тихий стук в дверь отвлёк Виславу от размышлений.

- Вы звали меня, пани? - дверь приоткрылась и в комнату вошла камеристка, а следом за ней вбежала маленькая рыжая болонка со светло-карими глазками-бусинками, всем своим видом наводящая на мысли о яшме (оттуда и имя - Яспис), которая тут же кинулась к хозяйке, виляя хвостом и крутясь у той под ногами. Вислава испугавшись, что собака повредит юбки, наклонилась за вещами и была тут же облизана шершавым языком.

- Яспис, малышка, фу! Иди сюда! - камеристка, не сумев привлечь внимания болонки, подняла ее на руки и вынесла из комнаты.

- Зося, быстрее! У меня совсем мало времени! - крикнула пани вслед девушке, которая и не думала уходить надолго.

- Нам нужно поменять юбки, надеть воротник и заново причесаться. - Вислава давала указания, одергивая нижнюю рубашку, в то время как камеристка уже стояла рядом, держа в руках вертюгаль - колоколообразный подъюбочник из плотной ткани на каркасе из лозы. Говорят, появлением этого предмета гардероба мы обязаны португальской инфанте, пытавшейся скрыть беременность под объемной юбкой. Но, как бы то ни было, вертюгаль быстро прижился, ведь он позволяет рассмотреть красоту ткани, лежащей на ней юбки.

Когда вас изо дня в день одевает одна и та же девушка, слова становятся не нужны. Поэтому, без лишних указаний, Вислава подняла руки и вертюгаль оказался у неё на талии. Далее действие повторилось и поверх вертюгаля легла нижняя юбка.

- Как Вам король? - поинтересовалась камеристка, присборяя ткань на талии и завязывая специальные верёвочки, чтобы юбка держалась.

- Трудно сейчас что-то сказать. Я же его совсем не знаю. А первое впечатление может обманывать. Да я и не знаю, что именно считать первым, если мое впечатление уже дважды успело поменяться, а ведь мы ещё даже не знакомы.

Девушки рассмеялись.

Наконец, поверх нижних юбок водрузились красивая атласная юбка золотистого цвета и ещё одна, распашная, рубинового, под цвет расшитого жемчугом корсажа.

Наконец, настало время воротника поверх вставки из прозрачного газа и туалет можно будет считать законченным.

Зофья ловко собирала волосы пани на затылке, рассказывая при этом окрестные новости, когда в дверь постучали и послышался голос Янека, спрашивающего разрешения войти.

- Если вид непричесанной сестры тебя не испугает, то заходи.

Дверь скрипнула.

- Ещё пара минут, пара локонов и образ можно будет назвать оконченным. - сказала Вислава брату, отворившему дверь

Свечи, мерцающие в сине-золотой ризнице Вацлава, освещали фиолетовые одежды и сосредоточенное лицо краковского епископа, окружённого взволнованными церковниками, с минуты на минуту ожидающими приезда вновь избранного монарха. Прелат, казавшийся среди завершающих последние приготовления аббатов столпом  благочестивого спокойствия, с трудом удержал благостное выражение лица, увидев вбежавшего племянника. Его цепкий, по-орлиному острый взгляд мгновенно выхватил возникшую из полумрака знакомую фигуру. Князю Севежа уже доложили, где Янек провел те часы, которые по мнению пана Францишека следовало готовиться к праздничной мессе. Однако сейчас не время было пенять молодому ветренику на опоздание.

- Ты выполнил мое поручение? - ровным голосом спросил князь церкви, милостиво протянув вошедшему сухощавую руку с мерцающим на тонком пальце аметистовым перстнем для традиционного поцелуя.

Дядюшка скорее разрешил бы отрезать себе ухо, чем дал понять собравшимся, что его шалопай-племянник соизволил опоздать в такой ответственный момент без уважительной на то причины. Однако это вовсе не значило, что подобное Яну сойдёт с рук.

- Ну как? Нагулялся? - тихим шепотом спросил дядюшка почти нежно, чуть приобнимая за плечи своего любимца. И вряд ли тот, кто знал епископа так же хорошо как его племянники, обманулся бы притворной ласковостью тона старого лиса.

И тут же продолжил громко, дабы эти слова услышали все:

- Ступай, облачайся, скоро начнем.