Подробно мужчинам Древней Спарты, мадонна Франко давно и успешно претворяла в жизнь золотое правило: перед битвой отоспись в одиночестве. А поскольку личный бой она вела ежедневно и без передышки, то разумно выделяла себе несколько священных и абсолютно неприкосновенных часов на сон в то время, пока гелиосова колесница ещё не нырнула в море. Проще говоря, секрет состоял в том, что Серафина днём прикрывала ставни и наглухо задергивала тяжёлые занавеси, дабы ее госпожу не беспокоили ни звуки, ни свет. Можно иметь сотни, тысячи склянок с ароматными притираниями, пудрой, белилами, лучшее венецианское мыло - в общем, полноценный грозный арсенал, который не раз и не два клал самых грозных вояк на лопатки и превращал в беспомощных котят, за ночь сдающих любые бастионы, а королей - в молчаливо внимающих пажей, но все эти фиалы, коробочки и свертки совершенно бесполезны, если ты будешь лишена восьми-девяти часов сна. Молодость и свежесть упорхнут от такой нерачительной хозяйки куда быстрее, чем можно ожидать. Любые ухищрения превратят лишь в жалкую раскрашенную старуху с морщинистой кожей, бурыми пятнами на руках и красными веками. Сон - лучший и самый благодарный из любовников. Ему совершенно необходимо уделять внимание ежедневно, если только желаешь сиять, а не тлеть, вызывать страсть, а не жалость. Конечно, мона умела даже зевнуть так, что подобное простое дыхательное движение вызывало у мужчин истинное безумие, но только в виде исключения. Уставшей её видели ещё реже, чем плачущей, а слёз своих она не показывала никому и никогда.

Итак, распорядок дня куртизанки был подобен распорядку кошки, зверя ночного. Вот и теперь ее лицо было свежим, движения - энергичными. Она будто накануне не провела всю ночь напролет с гостями, а улеглась почивать одновременно с закатом, и это в час столь поздний, что его вернее было назвать ранним.

Движением, свойственным только хорошенькой молодой женщине, она прямо в гостиной сбросила с ног свои маленькие туфли, чтобы дать свободу ступням. Белым чулкам ничто не угрожало - светлый паркет был чище, чем у иных простыни, что неудивительно. Даже самый грубый солдафон и одичавший мужлан не смел ввалиться сюда в сапогах ибо немедленно подвергся бы изгнанию из рая.

- Ну, думается, у меня все вечера недурны, - мурлыкнула Вероника, охотно занимая предлагаемое ей место и метнув из-под ресниц летучий взгляд через плечо, ибо она устроилась так, чтобы подставить под пальцы герцога спину, всё ещё скованную корсажем и натуго затянутым корсетом под ним. Приятная привилегия, которая вдобавок позволяла тому в свое удовольствие притронуться к волосам - ещё одному шелковистому и густому препятствию, столь сакральному для каждой женщины.

- А утро, по-вашему, отличается от остальных? - ещё один кокетливый взгляд.

- Ай-яй, слишком много народу? Однако салон, в котором присутствуют лишь двое, это альков, любезный мой друг, а не салон.

Мона вновь рассыпала звонкие бусины своего заразительного смеха. Приятно сделать глубокий полноценный вдох и она жадно использовала эту возможность. Когда долго находишься в тисках, даже по-итальянски облегченных, даже предельно привычных, их не замечаешь. Стоит им разжаться, мгновенно понимаешь разницу, словно вышел из тесной комнаты без окон.

Вероника откинула голову назад, тем самым открывая для прикосновений шею, ключицы и навершия ничем уже не скованной груди. Той самой груди, чья безукоризненная форма, чей мрамор, морская пена и потаенность розовых ареол остались навеки запечатлены на портрете кисти Тинторетто.

- Что ж поделать. Мы ведь не можем лишать венецианское общество возможности служить музам в моем скромном жилище, верно?  Это было бы эгоистично.

Лёгкая округлая кисть, нырнув под ткань рубахи, заскользила, словно белая гондола по водной глади, по широким плечам испанца, по спине, время от времени меняя свое положение и поворачиваясь в запястье тыльной стороной. Тогда теплая ладонь с ее мягкими бугорками и подушками пальцев, холмами и долинами уступала место гладкой и прохладной глади полированных ногтей, которые иногда, будто ненароком, нажимали на кожу чуть сильнее или даже устремлялись вниз, позволяя ощутить их края, тщательно подпиленные и все же порядком острые. Ножка венецианки тем временем, выгнув мысок удобства ради, разгуливала, как ей было угодно, по голени гостя, то обвивая, то вычерчивая какие-то лишь ей ведомые знаки.

- Но ведь сейчас здесь никого, ни души, beata solitudo*. Только мы, Эн-ри-ко, - завершила она свое рассуждение, мягко выдохнув имя испанца ему на ухо, так что один из крутых завитков его волос защекотал ее верхнюю губу, а концы ее ресниц касались его висков. Затем отстранилась и потянулась к небольшому столику, на котором стоял кувшин и чистые бокалы, чтобы угостить молодого гранда из своих рук. Однако, на поверку оказалось, золотистый благородный напиток пользовался таким успехом, что его осушили до капли.

- Серафина, принеси нам в спальню ещё вина, - звонко и весело крикнула молодая женщина в приоткрытую дверь, - и можешь отправляться отдыхать. Ты нынче набегалась, бедняжка моя.

Отредактировано Вероника Франко (2020-08-08 12:02:29)

- Чтоо?! Салон не так интересен?! - ладони замерли, остановились в своем ласкающем движении, а каждая чёрточка красивого лица выразила праведное возмущение, - ах, вот как? Сеньор герцог, да будет вам известно, что вы меня сейчас глубоко оскорбили. Оскорбили в моих лучших чувствах. В амбициях учредительницы и хозяйки, - белоснежные острые зубки безжалостно укусили гранда за мочку уха, - в надеждах начинающего литератора, - ещё один укус, на сей раз за самый кончик носа, - в моих попытках возвысить голос на защиту женских прав и в расчете быть услышанной, - ещё один лёгкий укус, на сей раз в шею.

- И такое оскорбление я не спущу. И не подумаю назвать имя, которое ты так хочешь.

Венецианка легко сбросила с колен испанского вельможи свое гибкое тело, одним прыжком, и сделала несколько шагов к резной двери будуара, бросив через плечо из-под ресниц дразнящий взгляд. Жестом поманила тонкая рука, все ещё скрытая широким рукавом, потому как корсаж недостаточно ослабить, его нужно ещё и снять. Разве что матовое плечо, белое как лебяжий пух, уже можно было видеть. 

- Единственное, что я могу, это озвучить приметы. Вот первые две. Тот, кто подарил мне эти бокалы, молод и хорош собой.

Отредактировано Вероника Франко (2020-08-12 13:00:12)

Ярко очерченные уста венецианки (как утверждают знающие, верный признак норовистого характера) дрогнули в полуусмешке. Ах, мужское самомнение! Эта ахиллесова пята, бумажный щит, глиняная крепость, эта спесь, которая похожа на замок из песка. Тщательно воздвигаемая еще в колыбели, впитанная с грудным молоком. Ведь каждый из них искренне верит в то, что его пол дает ему превосходство, верит свято, верит куда больше, чем в Святую Троицу, Аллаха или Будду! Никогда Вероника не встречала мужчины, который не имеет в забрале этой зияющей бреши. Ни единого исключения ей не довелось видеть за всю свою жизнь, такую еще недолгую, но уже столь длинную. Мальчишка или старец, европеец или азиат, принц или булочник. Как типично для мужчины то, что сейчас мона читала между строк!

- О, мой бедный! - сострадание не ограничилось словами и сочувственное воркование, правда, не без нотки иронии, было обильно приправлено сочувственной лаской, - тебе приходилось общаться с такими женщинами, которые сочли бы твои последние слова комплиментом!

В таком случае, мой высокородный дон, мужчины и женщины друг от друга недалеко ушли, ибо если скромный женский ум не стоит того, чтобы рассматривать его всерьез и ценится меньше, чем красота, то мужчины напрочь теряют свой, которым так гордятся, при виде красивой груди, - промурлыкала Вероника с той дерзостью, которая всегда прощается красивой женщине, более того, делает её ещё привлекательнее.

Кажется, испанца твердо решили немного помучить, выпустить коготки и довести дело до конца.

- Quando si è in ballo, bisogna ballare. Взявшись танцевать, танцуй, - так говаривала Паола Фракасса, которая и обучала свою дочь небольшим женским хитростям.

И все же... Все же... При всех маленьких недостатках и неприятных исключениях возможна ли в этом грешном мире жизнь без мужчин? Как не любить их? Как существовать без удовольствия порой смотреть на них снизу вверх, без наслаждения чувствовать над собой безусловное физическое превосходство, которое легко укротить одним лишь вздохом? Без возможности ради забавы сравнить свою ладонь с рукой, вдвое большей? Без дрожи, которую невозможно сдержать, когда пальцами ощущаешь, как под кожей бугрятся мышцы, чье напряжение может быть - и почти каждый день для кого-то бывает без аллегорий - поистине смертоносным? Без томления, которое зарождается в мозгу, а затем растекается горячим мёдом по каждой клеточке тела? И наконец, без самой любовной схватки и тех блаженных минут после, когда любой лев больше похож на ягненка, с которым можно творить всё, что только в голову взбредёт? О, нет. Такие разные, как можно их не любить? Однако, раз уж мы выше упомянули поговорку, присовокупим ещё одну. Chi ama bene, castiga bene, что в переводе со сладкозвучного означает - люблю как душу, трясу, как грушу, а испанец нравился моне. Между этими двумя сейчас и речи не было об отношениях деловых. Они оба лишь наслаждались моментом.

- Бог мой, да если даже ты сомнамбула, драгоценный мой Эн-ри-ко, и ночами посылаешь подарки, а затем забываешь об этом, то нет, - мона Франко отрицательно качнула головой все с тем же проказливым видом и без капли смущения и стыда. Ей явно нравилось подначивать самолюбие молодого вельможи, - нет, не подходит. У того, кто подарил бокалы, волосы светлые. Вот тебе ещё одна примета, видишь, насколько я нынче щедра?

Этот диалог развернулся за то короткое время, которое потребовалось, чтобы добраться до двери в будуар венецианской соблазнительницы, пока дверь не отворилась под ее рукой. Сорочка испанца, как и его пояс с дорогой бляхой, заметим, уже изрядно сдали свои позиции под проворными пальчиками хозяйки.

Мы не станем описывать комнату. Предоставим читателю, наделенному, мы уверены, богатым воображением и прекрасно знакомому с обычаями той эпохи, самому представить себе это царство неги. Скажем лишь, что то был уголок Эдема на земле, но не христианского, а такого, каким его предоставляют мусульмане. Рая чувственного, рая, который обещает далеко  не духовные наслаждения, изведать которых за его пределами невозможно.

В любви нет и не может быть ничего скучнее, чем идиллия. Она напоминает тягучий сироп: иногда приятно, особенно ежели полить им несладкое мороженое, но стоит пресытиться, как моментально начинает сводить скулы. Мужчин обычно хватает самое большее на месяц. Потом они просто пожимают плечами и меняют патоку на специи. Они идут туда, где им умеют вовремя уступить, но все остальное время находятся на равных. Главное только вовремя остановиться, чтобы мужчина не почувствовал себя глупцом, вот чего они не переносят. В целом же самое совершенное тело бесполезно, если на плечах красуется голова с сознанием глупой наседки. Вероника никогда не могла найти в себе ни крупицы жалости к женам, этим недалеким слезливым самкам с пресными лицами и поджатыми губами, многие из которых с трудом умеют писать, а читают только Псалтырь. Разве все они не хороши в свои пятнадцать лет? Кто же виноват в том, что они так бездарно распоряжаются тем, что имели когда-то? Кто виноват, что стоит им открыть рот, как возникает лишь одно желание - сбежать подальше? Потому молодая женщина не испытывала ни малейшего укола совести, когда предоставляла дражайшим половинам жаловаться друг другу на пренебрежение мужей, видеть жизнь лишь из окна и превращаться в бесформенную массу, каждый год исправно рожая по чаду. Сама же срывала плоды не только в виде внимания и ласки их супругов, которые с ней вели себя совершенно иначе, но и душ, ибо весьма часто оказывалась поверенной таких тайн, что никому другому не откроешь.

Итак, лишняя сладость это плохо, после небольшой размолвки ночь обычно бывает куда жарче.

- Селим? Селим-бей?! - трудно смеяться, когда с закушенных от удовольствия губ скорее рвется стон из-за особенно смелого прикосновения испанца, ибо юбки, те, что еще остались на своем месте, весьма сомнительная преграда, что тот и доказал, - мой милый, ты прекрасный стрелок, я знаю. Разве забудешь, как вы намедни наполнили мой сад пистолетным дымом и едва не распугали соседей. Позабавились, а садовник чуть не скончался от такого варварства. Как же, вместо роз пахло порохом. И всё-таки на сей раз осечка. Наш пашазаде тут невинен, аки агнец, будь он хоть сто раз... ах... обрезан.

Полуопущенные, трепещущие веки, горящие, полуоткрытые навстречу поцелуям мягкие губы, руки, то упирающиеся в мужские плечи, то обвивающие. Молодое, ароматное тело, нежное и податливое, как воск.

- Ты такой хорошенький, когда злишься, Энрико! У тебя на переносице появляется вот эта складка, - тонкий палец мягко коснулся означенного места, - и она добавляет чертам твердости. А глаза становятся ещё темнее и так гордо блестят!.. Мне определенно нравится. Посему я бы обязательно помучила тебя ещё немножко, клянусь Святейшим Папой. Только мне жаль несчастных, которых ты начнешь перечислять и обрушишь на них всю тяжесть своего праведного гнева.

На сей раз удалось что-то вроде смешка, правда, смешанного с невольным вздохом.

- Я сдаюсь и скажу, что обещала. Действительно молод, хорош собой, хотя здесь я могу быть пристрастна, не нищенствует, светловолосый и ещё - он венецианец. Родился здесь. И хотя я вправе принимать подарки от любого, коли сочту это уместным, но ты зря ревнуешь, мой благородный дон. Бокалы мне подарил... сеньор Джироламо Франко. Мой Джироламо, единокровный и единоутробный брат. Подарил в прошлом году на день моего рождения. Ну что же, будешь ли ты впредь ревновать, неугомонный? - падая спиной в шелковые подушки, мона увлекла за собой молодого гранда.

…Серафина неслась по лестнице вихрем, со всей скоростью, на какую способны были ее ноги. Перескакивала через ступеньки, будто горная козочка, чуть не запнулась на верхней, зацепившись мыском. Даже слегка запыхалась. И всё-таки перед самой дверью в спальню на секунду заколебалась. Ну что за дурацкое двусмысленное положение! Если она постучится, то... Девушка вспыхнула до корней волос. Моне Веронике такое бесцеремонное вторжение точно не понравится. Это уж к гадалке не ходи. А не сообщить... Не оповестить тоже никак нельзя. Невозможно. Что делать? Остается надеяться на доброту госпожи. Должна же сеньора понять, что выхода не было, в конце-то концов. Собрав всю волю в кулак, горничная негромко, как мышь, поскреблась в закрытую, но не запертую изнутри дверь, которую она сама же и притворила, когда выходила, оставив в алькове кувшин и бокалы. Вернее будет сказать, чуть поцарапала резное дерево ногтями.

- Госпожа!

Никто не ответил.

- Сеньора Вероника! - в отчаянии снова позвала бедняжка, уже громче, и снова постучала, - Мона, простите меня, всех святых ради! Это очень важно.

В конце концов стало ясно, что придётся входить. Ничего не оставалось, кроме как набраться храбрости и действовать.

Зажмурившись и вздохнув, она толкнула дверь и… о дерзость… переступила порог.

- Сеньора! - Серафина демонстративно отвернулась, чтобы никого не смущать, да ещё вдобавок плотно закрыла глаза маленькими ладонями.

- Моя госпожа! Простите мне мою неделикатность. Я бы никогда себе не позволила... Вернулись наши гости. Что-то серьезное случилось, очень серьезное. Я даже не успела посмотреть, дверь отперла и скорее побежала к вам.

Отредактировано Серафина (2021-07-15 16:13:43)

- Простите меня, мона, но ваш дом оказался ближе всего, - поклонился мориск в ответ на вопрошающий взгляд хозяйки, - эта несчастная бросилась с моста, а наш капитан проявил христианское милосердие, но как видите сам зашибся. Будьте милосердны и вы. Мне нужна горячая вода и все для перевязки.

Вот ведь треклятый лекарский долг: вся Венеция (и не только) мечтает лицезреть госпожу Франко в таком разобранном виде,  а тут совсем не до того. Да и вдобавок из дружеской солидарности Алехандро опустил глаза, а потом перевел их на своего покровителя и тут уж ему пришлось прикусить губу, чтобы не расхохотаться вопреки всей серьезности ситуации. Вот уж что совершенно не к месту.

Если Веронике, надо отдать должное, чертовски шло полураздетое состояние и смотрела она скорее с растерянностью, как это свойственно дочерям Евы, то Его взъерошенная Светлость выглядел пиратом после неудачного абордажа. Этаким пиратом в дорогом белье (возможно, снятом давеча с какого-нибудь бедолаги) и судя по мрачному блеску в глазах, он был крайне недоволен вынужденным поражением. Алехандро развёл руками, посылая герцогу красноречивый взгляд, означавший «Я-то здесь при чем».

Отредактировано Алехандро Перес (2021-08-11 00:52:09)