Кроваво-золотой закат окрасил горизонт, очертил янтарно-рубиновым контуром облака и бросил розовый отблеск на воду венецианских каналов. Голуби уснули и городской шум поглощаемый водой звучал отдаленно-глухо. Колокола нарядных венецианских церквей зазвонили к вечерней службе и над водой поплыл вибрирующий хрупкий и нежный звон. Казалось этот город, необычный, нелогичный, выросший на стволах лиственниц из морского дна, являющий собой изящное и легкомысленное сплетение византийского, готического и романского стиля, казалось этот хрупкий и грациозный город дрожит и вибрирует подобно тонкому фаянсовому сервизу на серебряном подносе.
Начальник эскорта герцога де Сома капитан Мигель Гарридо перекрестился и этот жест напомнил ему  колокольный звон квартальной церкви с романской островерхой крышей в родном Мадриде, детство, пасхальную заутреню, он с братом сестрой и родителями идут в церковь, сияет весеннее солнце, цветут апельсиновые деревья, колокола ликующе и весело заливаются хрустальным смехом и кума и соседка сеньора Торрес раскланиваясь с родителями всегда говорит:
- Славные у вас детки, сеньор и сеньора Гарридо, а мой-то старший балбесом растет.
Этот город, слишком легко добившийся успеха, город в котором эволюции мысли не хватало серьезности, где труд был наполовину забавой, этот город по византийски роскошный и изысканный был чужд Мигелю, далек от скромного сдержанного Мадрида с его благородной готикой и мавританской тонкой элегантностью. За долгие годы службы капитану королевского флота, каперу и пирату была привычна изоляция среди  водной пустыни где ты один на один с командой и вход в порты тебе закрыт, приходится запасаться водой и добывать пищу охотой на безлюдных островах. Поэтому Венеция, беспечная и роскошная как куртизанка, раскинувшаяся в светлой дымке у края лагуны, Венеция была ему чужда. Мигель нашел уединенное место на берегу пустого бассейна за аббатством и часами проводил там свободное время в молчании глядя на зеленую воду, отражающую опрокинутое небо.
Если бы можно было выбирать, он выбрал бы Мадрид, дом с четырьмя мавританскими колоннами, где на заднем дворе гуляют фазаны, где матушка шурша юбками без церемоний заходит в спальню, она всегда была эмоциональной и энергичной:
- Мигель! Ты не спишь, спящие во сне не покашливают! И не делай вид что ты спишь, ты улыбаешься! Вот! А теперь ты хихикаешь и продолжаешь притворяться. Мать соскучилась, мать два часа шмыгает как мышь возле дверей, а он притворяется спящим! Вставай, будем завтракать. И к завтраку будет твоё любимое печенье с миндалем размоченное в розовом вине, я сама пекла, так как я умею его делать не умеет никакая кухарка. Вставай, негодяй. Ах, я не могу поверить что ты жив и вернулся. Ты правда жив и вернулся? Ну скажи что это правда, Мигель.
- О, Ваша Светлость, на флоте не играют в бассет. Это игра для дворцов, не для кораблей, для вельмож, не для моряков, там велики ставки для моряцких кошельков. Я имею представление и знаю принцип игры, но играть мне не доводилось - и капитан охраны завершил ответ почтительным  поклоном.

Отредактировано Мигель де Гарридо (2019-02-21 20:31:32)

Пожалуй, из всех европейских стран Италия показалась ближе всего сыну Мехмета-паши. Молодого бея привлекали яркие средиземноморские краски, похожие на южные османские провинции, привлекал неповторимый облик каждого города, причиной чему служила разрозненность. Дико, как может такая благословенная страна напоминать лоскутное одеяло? Крошечные княжества, которые можно пересечь верхом за три четверти часа, безостановочно грызутся между собою. То и дело города оказываются разоренными и сожженными собственными ближайшими соседями. Жёсткая рука, сильная единая власть, вот что здесь нужно. Тогда все могло бы быть иначе.

Восточный гость с жадностью впитывал взглядом венецианские виды, вдыхал воздух, порой слегка спертый из-за множества каналов, дивился на дуги мостов и старинные палаццо, основания которых омывала зеленоватая вода. Архитектура здесь не имела ничего общего с османской роскошью бывшей Византии. Он привык к ласкающему взор виду моря, привык к распростертым крыльям белых чаек и их крику, пронзающему душу. Однако как это может быть, чтобы весь город был одним сплошным причалом, чтобы главными улицами в нем служила вода, а лодок было больше, чем лошадей? Для Селима не был в новинку нечестивый знак креста над огромными христианскими церквями: молодой турок уже несколько лет бывал дома лишь короткими наездами, а все остальное время поводил в Европе.

Всевышний подарил молодому бею всё: имя, знатнейший род, состояние, блестящее будущее на родине. Но ему этого было мало. Он предпочитал пользоваться тем, что имеет, до конца. Разноцветный, шумный и многогранный Большой Стамбульский базар прекрасен, но его великолепие всё-таки было конечно. 67 его улиц и 18 ворот, 5 мечетей, 7 фонтанов можно легко пересчитать, а мир вокруг неизмерим.

Селим с легкостью отдал бы жизнь за Босфор, в котором отражается синее небо, за густые вековые леса и поля диких тюльпанов в Манисе, за яблоки в садах Амасьи, за высокие горы и чистые как слеза озера. Однако с его возможностями перед ним был открыт весь свет. Спасибо отцу, который сознавал это и желал, чтобы старший из его сыновей, когда займёт надлежащее положение в Порте, не просто легко говорил с иноземными гостями на их языке, посрамляя их тем самым и заставляя ощутить себя невеждами, но и понимал, какими категориями те мыслят. Молодой бей учился в Париже, Флоренции, Нюрнберге... Читатель, верно, знает, что в те века университеты были куда подвижнее. Деньги, желание, знание латыни и ты можешь слушать лекции лучших профессоров хоть круглосуточно. Не лопнула бы только голова - что, впрочем, молодому турку не грозило. Он разумно сочетал полезное с приятным ровно в той пропорции, в какой ему хотелось, при этом не забывал с головой погружаться в бурное течение местной жизни. Как по-другому освоить разговорное местное наречие и узнать обычаи?

В Стамбуле в бассет не играют. У Жемчужины Босфора есть свои карточные игры, куда как более древние. Коран строго запрещает любые проявления азарта, которые могут оставить доброго мусульманина нагим и разорённым, как запрещает и вино, прелюбодеяние, изображение живых существ... Так же как и Библия многое не дозволяет. Впрочем, кому и когда это мешало, когда запретный плод сладок вдвойне? Во всяком случае, точно не молодому бею.

Аллах милостив к человеческим слабостям и не создал бы этот мир таким прекрасным, если бы не хотел, чтобы им наслаждались. Иначе для чего человеку дана молодость? Так рассуждал сын Мехмета-паши.

Его гондола пристала подле особняка моны Вероники почти одновременно с лодкой герцога. Их разделила какая-то пара минут. Со свойственной молодости нетерпеливостью Селим-ага поднялся на ноги сразу как только весло опустилось в воду перестало двигаться. Сила инерции еще какое-то время влекла гондолу вперед. В свете факелов он узнал знакомый силуэт.

- Господин герцог! - окликнул он по-итальянски и привычно уточнил по-арабски, прекрасно зная, что испанец владеет языком Физули и аль-Мутанабби, - Кардона-эфенди! И вы сегодня здесь? Стало быть, скучно точно не будет.

Едва ступив на твердый камень, он протянул испанцу руку.

- В очередной раз прокатился по каналам. И в очередной раз удивился, сколь чудны дела Аллаха. В совокупности с делом рук человека, разумеется. Но эти забавные венецианцы живут на воде подобно бобрам, - со смешком поделился он своими впечатлениями.

Отредактировано Селим-бей (2019-03-01 01:16:42)

- Ваша Светлость, я не великий ценитель живописи - улыбнулся Мигель поправляя стоячий воротник фрезу, узкой белоснежной гофрированной полосой окаймлявшей вырез  черной испанской куртки-хубона- У Его Высокопревосходительства губернатора Ямайки дона Хуана де Гаудеаль в его резиденции Сантьяго-де-ла-Вега на острове хорошая коллекция картин, он ценитель, я имел честь удостаиваться аудиенции в числе капитанов военного флота Его Величества, но право же, каюсь, я больше интересовался кухней парадного обеда, свининой в пряном маринаде запеченной на углях баобаба, пуншем из лимона, тростникового сахара и ямайского рома и экзотическими фруктами в сахарной глазури. После долгих месяцев на палубе под солеными брызгами и палящим солнцем, питаясь черепахами и водорослями салмагунди попадать в Сантьяго-да-ла-Вега, испанскую жемчужину Антильи лежащую среди тропических изумрудов зеленой  Ямайки, тут бедный моряк странник забывает обо всем - и Мигель расхохотался блеснув ровной белой полоской зубов - да ещё я  со страстью танцевал кандомбу под барабанную дробь в кабаках Порт-Рояля на Ямайке с мулатками и креолками,  взамхивающими белыми  юбками в танце и открывая смуглые босые ноги выше колен, в кандомбе разрешено хватать партнершу за бедра, и о чем тогда может думать моряк не видевший женщин три месяца? Уж точно не о живописи из губернаторской коллекции. Ваша Светлость, вам достался в подчинении сущий дикарь - продолжая посмеиваться завершил Мигель и поправил узкий белый манжет, загофрированный в тон фрезы - Годы в море в другом конце света отучили меня от светской учтивости, мне выпадали лишь краткие отпуска домой, да островкам комфорта и цивилизации был Сантьяго-да-ла-Вега и приемы у губернатора. И то я, негодяй разбавлял уроки светской учтивости пуншем, ромом, кандомбой и креолками. Как бы вам не пришлось краснеть за капитана вашей охраны, дон Энрике. Ну все, простите мне, дикарю нарушение этикета и несоблюдение формы обращения. Обещаю быть паинькой на приеме. Смеюсь я редко, но от души, так что замолкаю и становлюсь примерным. Аваст!
Ямайка -это ослепительно белый песок с осколками кокосов, пальмы исполняющие вечный томный танец живота на легком прохладном бризе подобно невольницам арабского шейха, море цвета подсвеченного изумруда, губернаторский дворец в мавританском стиле утонувший на склоне эбеновых деревьев, осыпанный тропическими цветами и кандомба в портовых кабаках, под частый стук барабанов, когда юбки взлетают как паруса над голыми блестящими как жженая сахарная карамель женскими ногами и от покачивания женских бедер призывно колышутся в ушах бронзовые серьги-кольца. Э, да что там! Про Ямайку был моряцкий призыв: вперед к островам любви.
Гондола мягко причалила к берегу, капитан эскорта последовал за герцогом на пристань и тут в пляшущих бликах факелов Мигель увидел старшего сына своего хозяина, молодого османского вельможу Селима. В сущности, претензий к молодом турку не было, если он не делал для пленника ничего хорошего, то и плохого тоже не делал. Но прошлое хотелось забыть, слишком свежи и болезненны были воспоминания. Ну во всяком случае положить их на самое дно души и не вспоминать. А встреча с молодым беем плеснула ледяной волной мрачных воспоминаний. Но с другой стороны, вот оно, Турецкое подворье, совсем рядом, так что по любому вероятность встретится с Мехмедом -рейсом и его домочадцами велика, к этому приходится быть готовым.
И капитан эскорта герцога де Сома последовал за своим хозяином в палаццо попривествовав сына своего бывшего владельца наклоном головы, приложив к груди ладонь:
- Мерхаб, Селим-бей.

Селим продолжил говорить по-арабски, ибо герцог был один, не считая его людей. Приличия, стало быть, соблюдены.

- Скучали без меня? В месте, куда жаждет попасть вся Венеция и попадают единицы? Побойтесь Аллаха и не кощунствуйте. Как праведники скучают в раю. Как караванщики скучают в оазисе. Дорогой друг, я никогда не поверю, - турок улыбнулся довольно мягко, но гордая посадка его головы и спокойное, полное достоинства выражение серых глаз явственно показывали, что он прекрасно знает цену своему обществу.

- Я ценю вашу вежливость, но гостеприимство хозяйки не заслуживает ни малейшей тени, это несправедливо. У Вероники-хатун не может быть скучно. Однако в среду я... действительно был занят. У меня были дела.

Мимолетная, едва заметная пауза дипломатично свидетельствовала, что дела были личного свойства и сын реиса при всем уважении к собеседнику не намерен посвящать того в подробности. Люди Востока умеют казаться открытыми, однако почти никогда не доверяются полностью. Замкнутые, холодные северяне уступают им в умении сохранить тайники сердца недосягаемыми, как и в умении задрапировать свою скрытность. Впрочем, если они меняют свое решение, то без колебаний рассказывают или, напротив, задают вопросы.

Едва прозвучала последняя его фраза в ответ испанцу, молодой бей услышал, что его окликают. И не просто зовут, а используя при этом приветствие его родины. Привлечь его внимание удачнее вряд ли было возможно. Селим обернулся и при свете факелов увидел лицо, которое показалось ему знакомым. Нескольких секунд оказалось достаточно, чтобы сообразить, кто перед ним. И реальность оказалась довольно неожиданной. Как мы уже сказали, Селим лишь наездами бывал дома в последние годы. Однако во время последнего визита в родной Стамбул отец рассказывал ему о том, что за морока досталась их дому в виде испанского капитана. Тот в ослеплении своей неуместной гордыни никак не желал принять свою новую судьбу, и это в государстве, где для умного и талантливого человека нет ничего невозможного. Где покойный Паргалы, Великий Визирь, был рыбацким сыном, а хорват Рустем из ничего добился положения дамата*. Ему улыбнулась удача попасть в руки такого человека, как Мехмед-реис и вместо того, чтобы использовать такой шанс и проявить свой талант, он тратил время на строптивость. Впрочем, Селим понимал, что если бы ему самому предложили сменить веру, отступить от ислама, он предпочел бы смерть. Наследник дома с любопытством услышал о ярком прошлом этого человека и оказался впечатлен, оттого и запомнил. Но что делает он здесь?.. Сопоставив рекомендацию Кардоны и присутствие отца в Венеции, молодой турок сделал выводы, и они оказались верными. Правда, его умственные выкладки никак не повлияли на выражение его лица. Легкое удивление, но и только. Он отвечал по всем правилам дипломатии с лёгким кивком.

- Добрый вечер, сеньор. Ваше имя я слышу не впервые. Оно фигурирует в морских байках, а это о многом говорит, ибо мне, вы ведь понимаете, их доводится слушать целыми кипами. Мы ценим безоглядную отвагу и неумение отступать, как вам хорошо известно, - по губам молодого турка, который все же не удержался от двусмысленности, скользнула тонкая улыбка.

Елизавета поощряет и награждает своих бравых головорезов. Османы пошли дальше. Они без особых условностей надевают на их головы визирскую чалму и даруют привилегии капудана и бейлербейство.

Отредактировано Селим-бей (2019-03-15 22:05:22)

- Серафина, что с цветами? Серафина! - лёгкие, но уверенные шаги, шуршание шёлковых юбок цвета мяты и пронзительный звук колокольчика в пальцах, за прикосновение к которым вся мужская часть Италии и не только отдала бы добрый десяток лет жизни. Если задуматься, то недурно присоединить эти бесчисленные десятки лет к своим собственным... И вот тогда другая дама на "В", Венера, оказалась бы посрамленной со своим бессмертием, потому что это качество единственное, в чем она выигрывает. Эта мысль не раз заставляла мону Веронику расхохотаться, но сейчас она, пока шла из будуара в гостиную, лишний раз тревожно посмотрелась в висящее на поясе небольшое зеркальце. Стекло отразило совершенство. Успокоенная, она всё же исконно женским жестом поправила один из своих локонов, знаменитых на всю Венецию. Бог умилостивился над ней и позволил светловолосой выйти из утробы матери. Оставалось лишь поддерживать оттенок. Отвар ромашки, масло из персиковых косточек и много других секретных снадобий и смесей заставляли шелковистые пряди блестеть и походить на золотую реку в пору половодья, что взахлеб и отмечали поэты. Тёмные - также от рождения - брови и ресницы странно контрастировали с этой пышной короной кос цвета солнца и мёда. Без кольца на пальце cortigiana onesta могла позволить себе дома неслыханную свободу: носить волосы неубранными. Сейчас они свободно лежали на ее плечах, а затылок украшало тонкое и изысканное переплетение из нескольких прядей с добавлением жемчуга.

- Серафина! Я же тебя просила приколоть к занавесям букеты! Бьёт семь, сейчас придут первые гости! Уже давно должно быть всё готово! - хозяйка салона нетерпеливо топнула ногой, обутой в расшитый башмачок, который мог прийтись в пору лишь ей да ребёнку.

- В спальне есть еще одна корзина, неси скорее сюда, разберем на несколько букетов и я приколю. Булавки при мне.

Гостиная или, как здесь выражались, салон, portego, была светлой и оттого казалась просторнее, чем была на самом деле. От сливочного до спинки лосося: госпоже Франко хотелось воздуха и полёта. Когда живёшь в городе на воде, то в холодное время года свинцовое небо оказывается и сверху и снизу. Это порядком гнетет и давит, особенно когда ввиду положения на губах всегда должна быть улыбка. Печальная куртизанка это нонсенс.

Наступившее лето ворвалось в комнаты тонким ароматом живых цветов. Не приходило недели, чтобы палаццо украсили так же, как и на прошлой. Сегодня здесь красовались белые розы. Они были везде, будто большие снежинки. Стояли в больших напольных вазах с изображёнными на них сценами из истории Атлантиды. Стояли на столах и столиках, срезанные, ибо кусты в саду были так обильно ими осыпаны, что иначе ветви обломились бы от тяжести, и в изысканных майоликовых узорных горшочках.

Посреди всего этого светлого и благоуханного великолепия металась чёрной мушкой приземистая, юркая, смышленая и совсем еще юная Серафина, любимица госпожи среди всей прислуги, заканчивая наводить последний лоск. Остальные были заняты на кухне. У моны Франко всегда подавались лёгкие и изысканные блюда, целью которых было усладить нёбо, но не набить чрево. Нескольких минут женщинам хватило, чтобы завершить задуманное. Один небольшой, скромный цветок Вероника приколола и на свое плечо. Оставшееся время она решила скоротать за книгой; успела раскрыть "Записки Цезаря" на том месте, где остановилась накануне, и даже прочитать несколько страниц, но доклад о прибытии сеньоров прервал чтение.

- Ах, вот и вы, господа. И наш восточный гость, здравствуйте. И сеньор Кардона, приветствую вас. Вы первые нынче, брави*. У нас здесь собралась целая коллекция из представителей стран с недурными морскими успехами. Причем все представители, как на подбор, мужественны и прекрасны, хоть на смотр выводи. Как венецианке, наследнице Тира и Карфагена, мне это приятно. Но я также рада, что вас объединяет и любовь к искусству, иначе вы не стали бы здесь завсегдатаями.

Дочь Паолы Фракассы закрыла томик с неспешностью хозяйки положения и так же неспешно, с одной ей свойственной грацией, поднялась и радушно протянула руки. Каждому из вошедших досталась пленительная улыбка. Мона сделала пару шагов вперед, но на этом остановилась, ожидая, покамест к ней подойдут.

- Вижу, сегодня у нас новые лица. Это тот самый господин, которого вы в прошлый раз просили у меня дозволения представить, сеньор испанец? - полушутливо спросила она у герцога, с ног до головы окидывая взглядом молодого мужчину, которого тот привёл с собой и, удовлетворившись осмотром, обратилась к новичку.

- Здравствуйте, сеньор. Мне сказали, вы можете нам поведать много занятного о морских авантюрах.

В светлых кремово-розовых, словно воздушных покоях, благодаря цветовому сочетанию создававших иллюзию размытости бесконечного пространства, среди атласных и шелковых драпировок и благоухания влажных роз Мигель чувствовал себя не к месту словно пришедший из далека  хорватский корабль-буса,  ломовой перевозчик древесины по Адриатике, суровый и простой, рубленный топором, пропахший соснами, смолой и кожей в венецианском порту среди нарядных, хищных и стремительных венецианских галер.
Ах, как все это было далеко за годы морской службы для Мигеля! В детстве остались визиты в дом герцога  де Вельяэрмоса на второй день Пасхи, прием и бал  для герцогских придворных, куда всегда приглашали семью покойного капитана герцогского эскорта, потом были отпуска и встречи с родными раз в год примерно и несколько приемов у губернатора Ямайки. Да и когда это было?  В прошлом остались  приемы матушки на Благовещение  с её фирменным запеченным лещом:
- Ну ничего же особенного, почему все так восхищаются? Я сама не знаю. Не знаю, но пользуюсь, это хитрый способ удостоится визита Его Преосвященства епископа Мадридского на благовещенский обед и придать моему приему значимость в глазах всей столицы.
"Ах, мона, какие морские рассказы я могу вам поведать? О просоленной одежде, пропитанной смолой чтобы дольше не истлела? О супе из черепах приправленном пахнущими йодом и солью водорослями, как пахнет ветер с венецианского залива, противных невозможно, но их надо глотать, иначе твои зубы выпадут от цинги. Ах мона, жизнь моряка одинока и однообразна. Раскаленная соленая палуба, кругом вода отражающая ослепительное солнце, ты и твоя команда и вокруг ни души. В бухты тебе вход закрыт, Мигель и его парни редко могут пристать на острова чтобы добыть себе воду, да подстрелив пару коз зажарить их на букане. Вот и все, мона. Все истории.
Ах, ещё абордажный бой.  Абордажный бой, как я и забыл. Нож в зубах, сабля в руке и ты по закинутому канату с крючком ползешь на чужую палубу. Но я люблю больше нож. Вы знаете, мона, у каждого ножа есть свое имя. Каждый владелец зовет свой нож по своему.
Нет, не кинжал, а нож. Наваха. Наша, испанская. Складная, с пружиной. Её я люблю больше. Мой нож зовут Перо. Это так сказать, официальное имя. А по настоящему мой нож зовут Иква. Это тайное имя. И знаете почему? Нож оставляет глубокую колотую рану. И вот когда его достаешь из кровоточащей узкой раны, то раневой канал издает такой сосущий звук: ииии...потом когда извлекаешь нож края раны разомкнувшись и спавшись издают уже чмокающий звук: ква. Поэтому мой нож Иква. И я его вчера благословил в церкви святого Николая, покровителя моряков, там, на мысе возле маяка. Я добрый католик, мона. Мой прежний Иква сгинул на алжирском рынке рабов. А это новый благословленный и освященный.
Ах да, мона, вы прекрасны. Прекрасны как и ваши покои, у вас тонкая прозрачная кожа и пахнет от вас волнующей свежестью. Я давно не был в столь изысканной обстановке, простите дикаря. Вы прекрасны, мона, позвольте вам это заметить. И разлет ваших тонких бровей напомнил мне мою сестру Марису. Я её очень люблю и она стала матерью,  она чудесная женщина и тоже красавица. На другой лад, но красавица. Вы прекрасны, позвольте вам это сказать мысленно ещё раз".
-О, Ваша Светлость, счастлив удостоиться чести поприветствовать королеву Венеции первым в этот вечер. Я не уверен что способен оценить поэзию, ибо муза Эвтерпа не поцеловала меня в лоб при рождении, впрочем как Клио, и Эрато, и Каллиопа и прочие прекрасные вдохновительницы. Единственная кто ко мне был благосклонен из этого божественного сонма, так это Урания, муза астрономии, именно ей я как моряк  не раз обязан спасением жизни.
Но я обещаю быть скромным и смиренным слушателем, восхищенно слушая и любуясь венецианской музой.
И Мигель склонив голову на мгновенье коснулся губами тонких пальчиков маленькой унизанной перстнями руки протянутой для приветствия, на такое же мгновенье скользнул взглядом по нежной округлой шее и тонким ключицам и подняв голову встретился с взглядом блестящих глаз.

Отредактировано Мигель де Гарридо (2019-03-29 14:43:13)

Венецианка не поскупилась: ответный взгляд был долгим. У моряков особое зрение и развито шестое чувство, как у животных, разве нет? Если бы захотел, он смог бы в этот момент, глядя в тёмные зрачки, увидеть ее без побрякушек и шелухи и тогда обрёл бы право судить, кто стоит перед ним: шлюха или женщина, у которой кроме тела есть острый ум и мужественная душа.

- Обо всем этом, но только если захочешь. В этой комнате нет запретов и границ, кроме собственных желаний. И если здесь всё опрыскано духами, то это никак не помешает запаху водорослей и сырой кожи. Напротив.

- Это значит, что кроме господина герцога, который так бесстыдно, но так любезно мне льстит, у нас есть девять общих знакомых и одна родственная стихия. Вы моряк, за всех венецианцев же дож ежегодно обручается с морем. Видите, как много. Добро пожаловать.

Маленькая рука слегка пожала пальцы гостя.

Далее она уделила внимание Кардоне.

- Ворожить? Как, однако, Вы неосторожны, Ваша Светлость! - маленькая ладонь, легкая и летучая,  слегка хлопнула испанца по губам: шутливо и с той фамильярностью, которую может себе позволить красивая женщина в собственном доме, особенно в пику кровожадному испанскому этикету.

- Здесь сейчас собрались люди разумные и все мы прекрасно понимаем, что вы имеете ввиду, но слова летучи. Можете вы себе только представить, господа, что иные "одаренные" завистники всерьез называют меня ведьмой?! - шутливо спросила мона, тряхнула головой и тихо, презрительно рассмеялась. Линия губ сейчас как нельзя яснее отражала ее отношение к названным индивидам, - вот так из невинных комплиментов рождаются глупые базарные сплетни. Но раз уж мы все здесь люди умные, то вам я могу открыть страшную тайну.

Как подобает истинной актрисе, госпожа Франко выдержала паузу и перешла на шепот, заговорщически расширив глаза.

- Я действительно ворожу. Ворожу по весне, когда мне нужно скрыть некстати выступившие веснушки на носу. С ними никак иначе не справиться, они немилосердно мучают меня, как многих светлокожих женщин, прямо беда. Я использую небольшой, но крайне действенный заговор. Звучит он так:

- Серафина, сок лимона, сметану, мел, пудру и кисти!

Камеристка услышала свое имя и подумала, что ее кличут. Круглая рожица показалась из-за дверной занавеси.

Мона Франко рассмеялась и сделала той отпускающий жест: ее не зовут и она может быть пока свободна.

- Ворожить умеет каждая женщина, когда ей это нужно. Однако не каждой удаётся собрать в своём доме столь разных господ, народы которых каких-то жалких несколько лет назад усердно резали и топили друг друга при Лепанто. В добавок Венецию здесь представляю я. И если все вы пришли и собрались здесь, в моём обществе и за одним столом, то, пожалуй, в известном смысле могу считаться и волшебницей. А значит, я охотно попробую принести Вашей милости удачу. Но только с одним условием.

Белый тонкий перст округлым розовым ногтем плавно поднялся вверх:

- Будет нечестно, если я послужу талисманом лишь Вам, мой сеньор. Я, как хозяйка, обязана быть справедливой. Это, если хотите, мой святой долг. Так что я посижу подле каждого. Однако вы, как податель идеи, имеете бесспорное право приоритета. Потому с вами я побуду в первую очередь.

Ласковость тона служила добавкой к этому озвученному праву, однако ни один из гостей не был лишен очаровательной улыбки в свой адрес: ни спутник молодого гранда, которого так интригующе представили, с его темными непокорными кудрями, смуглой кожей, мужественными скулами и отчаянным морским прошлым, ни сероглазый восточный гость с гордой посадкой головы, укутанный в восточную тайну как в плащ, ни сам гранд. Глубокий и довольно мягкий взгляд у представителя испанской аристократии, насчет которой мона ничуть не обольщалась. Любопытно. Впрочем, все мы не ангелы, что говорить.

Венецианка положила руку на протянутую ладонь испанца и опустилась на подлокотник кресла. Зашуршал шелк под пальцами, расправляющими складки юбок.

Трудно было удержаться от упоминания битвы, которая вряд ли когда-нибудь забудется. Впрочем, Вероника не кривила душой, когда говорила об отсутствии глупцов в ее гостиной. Своим довольно смелым замечанием она не боялась спровоцировать неловкость. На неё смотрели три пары достаточно умных глаз, а люди дальновидные понимают, что войны будут продолжаться всю историю человечества. Делиться по лагерям на мирной территории глупо, когда можно прекрасно провести время. Есть места, где у входа можно поместить фразу куда более обнадеживающую, чем у Данте: "Fate l'amore, non la guerra". Занимайтесь любовью, а не войной. Впрочем, несмотря на сей миролюбивый и созидательный призыв, что греха таить, мысль, которую мона высказала, была весьма занятной и возбуждающей. Испокон веков запах войны неотделим от запаха настоящего мужчины. Мужчины прекрасны в бою. Азарт немногим уступает сражению. И она предвкушала сейчас настоящее наслаждение: лицезреть эти лица, когда игра заставит их обладателей позабыть о сдержанности и церемонности. Приятное чувство - вести троих таких разных львов на своём шёлковом поясе.

- Есть разные виды любви, эфенди - капитан Гарридо склонил голову в вежливом поклоне - Я тоже не чужд любви. Простой человеческой любви к деньгам.
Мигелю не без труда давалось светское общение: на праздничных обедах сеньоры Гарридо в честь приезда сына все было проще, родней и веселей, соседи и родственники весело болтали и шутили, матушка и сестра Мариса обнося гостей розовым вином с дедова виноградника подглядывали в карты и с милой непосредственностью выдавали Мигелю и его брату чужие карточные тайны, на что дядюшка Рамиро восклицал:
- Мариса, маленькая негодяйка! Не ночуй у меня в картах.
И красивая Мариса блестя черными как спелые маслины глазами отвечала:
- Дядечка мой дорогой, меня ещё покойный папа учил: свои карты ты всегда посмотреть успеешь,  ты у соседа посмотри.
В родном доме можно было расшнуровать колет на три люверса, можно было громко хохотать за картами, можно было воспользовавшись всеобщим азартом увлечь на веранду под грозди плюща и винограда подругу детства, дочку сеньора Торреса, жену капитана: темно-русую, с родинкой над уголком изогнутых клубничный губ и целоваться с ней в ночной тиши под клекот павлинов и фазанов на заднем дворе. Да, как это все далеко: Мадрид, резной ореховый карточный стол, родной дом, женский  клубничный рот с родинкой, Мариса и вино с дедовых виноградников. Как все это далеко и как без всего этого плохо.
Мигель наблюдал как тонкие мускулистые красивые руки тасовали атласную колоду карт рассыпая кровавые искры рубиновых перстней.
- Что касается того, принесет ли удачу мона Франко кому либо из нас, это зависит от того, любит ли она кого либо из нас. Женщина приносит удачу в картах только любимому мужчине. Так что я рассчитываю больше на Фортуну, я не настолько самоуверен. Что это, эфенди: мамлюкские игральные карты? Значит вы недавно были в Каире, достопочтенный Селим-бей?
Играя и переливаясь красками  шелковый платок раскрылся подобно тропическому цветку среди ямайских лесных зарослей.
- Ах, какая красота!
Абстрактный орнамент карт напоминал причудливую мозаику.
-Похоже на  унаследованную нами мавританскую роспись наших церквей и дворцов. И даже потолки в моем родном доме выполнены в этом очаровательном стиле мудехар. Я растроган. На эти узоры можно смотреть бесконечно Они завораживают, создают оптические иллюзии, шифруют образы цветов и птиц. Но мамлюкские наипы столь непривычны нашему глазу, что собьют нас с толку в игре, так что мона, с удовольствием выполняю поручение эфенди. Тем более это дает возможность коснуться вас. Да, я дерзок, поэтому не упускаю такую возможность. И прошу вас мона ещё об одной услуге: накиньте этот платок на игральный стол. Играть в карты за непокрытым столом плохая примета. Накиньте платок на стол после того как взяв у меня карты мы обменяемся рукопожатием.

Отредактировано Мигель де Гарридо (2019-07-22 15:20:02)

- А, так вы суеверны, господин Гарридо?

Вздернутая верхняя губа, аккуратно очерченная и чуть припухлая от природы, добавляла ангельской улыбке явно уловимую чертовщинку. Нечто среднее между дерзостью и сознанием превосходства женского пола над мужским (оттенки, которые в нужные моменты исчезали без следа, оставляя место лишь очарованию слабости).

Миндалевидные, как у молодой кошки глаза смотрели на собравшихся у неё молодых людей то ли как на лакомство, то ли на интересных, но опасных зверушек. Мона Вероника всегда оставалась хозяйкой положения. Во всяком случае, на своей территории.

- Я знаю, у людей моря множество примет. Что ж, тогда по поводу удачи и любящей женщины скажу: вы, конечно, слышали, что талисман всегда работает, когда в его действие веришь. Почти как плацебо... Наши врачи любят назначать такие средства пациентам, - чуть насмешливо улыбнулась красавица.

- Поверьте женщине, сеньор капитан: для удачи в игре вполне довольно и простого вдохновения. Любовь - слишком сильное средство и слишком большая сила в ней заключена. Когда мужчина верит, что любим, или чувствует, что его любят, даже если сам он равнодушен, то хотя бы из одного самолюбия уже способен куда как на большее, чем просто сорвать куш за картами. Это слишком банально. Он выше поднимает голову, у него блестят глаза. Ему улыбается не одна лишь Фортуна. Ну а коли он влюблен сам и ему отвечают взаимностью, то здесь не составит большого труда перевернуть землю. Тому множество примеров в истории.

Округлая маленькая кисть очертила по деревянной поверхности полукруг, задержавшись перед этим над плечом молодого гранда. Но ладонь передумала касаться знатного поклонника и легла на спинку стула капитана.

- И всё-таки мне кажется, что примета, о которой вы упомянули, больше подходит для столов с блестящей поверхностью, где можно ненароком отразить свои же карты. Но этот-то совершенно матовый, никакого лака, - скользнула она ладонью другой руки. Небольшой бриллиант, красующийся на ней, сверкнул и погас, как утренняя звезда.

- Однако отказаться от такой скатерти почти то же самое, что добровольно зажмуриться при виде птицы, которая водится... Знаете, господа, мне на днях показывали чудесный рисунок. На островах, которые открыл то ли португалец, то ли ваш соотечественник, сеньоры испанцы... - чаровница бросила острый, как клинок, взгляд на герцога и убедившись, что взгляд произвёл должное впечатление, перевела его на герцогского капитана.

- Право, не помню, - продолжила дама, улыбнувшись, - Вы осведомлены лучше меня, капитан. Помню лишь то, что название островов означает на местном языке "кудрявый", так как у местного населения волосы похожи на шерсть ягнёнка. Правда, у этих милейших кучеряшек есть один маленький недостаток. Они каннибалы. И на этих-то гостеприимных островах водятся птицы, по сравнению с которыми наши павлины просто серые курицы. Представьте себе изящных созданий с хвостами божественной красоты. Не удивлюсь, ежели их когда-нибудь назовут "райскими". Они не живут в клетке, начинают тосковать по далёкой жаркой родине. Любоваться ими вживую можно лишь там, за океаном и в этом есть что-то по-настоящему прекрасное. Платок мне напомнил такую птицу, Селим-эфенди, - обласкала Вероника бархатным взглядом османа, - Не говоря уже о самих картах. Благодарю вас.

Она приняла подарок из рук новичка своего дома, снова улыбнулась ему,  и беззвучно шепнула что-то, видимо, благодарность. Она хорошо видела, что его взгляд нарочно задержался на ее губах, так что слышать было необязательно.

Платок, который итальянка держала за концы, встрепенулся, взметая искры от тонкого шитья, насытился воздухом, округлился, затем распрямился вновь и медленно опустился на стол, продолжая матово мерцать.

- Теперь пусть дож завидует мне. Его столы покрыты более скромно. Клянусь, что камчатные скатерти в Палаццо Дукале не более чем подобие власяницы в сравнении с этим невесомым шёлковым роскошеством, - снова рассыпала серебряные бусины смеха хозяйка салона.

Отредактировано Маргарита де Валуа (2019-10-15 00:42:49)

Наш мориск не замечен был в особняке госпожи Франко по очень простой причине. Курьер на взмыленной лошади исхитрился доставить почту как раз в тот момент, когда Его Светлость собственной персоной и его немногочисленное сопровождение буквально стояли на внешней лестнице в шляпах и плащах, готовые выдвигаться в сторону Санта-Мария-Формоза.

Бумаги перекочевали к адресату, а это значит, что Алехандро придется подзадержаться.

- Ну, что вы, Ваша Светлость! - смеялся секретарь, забирая у своего друга и господина сверток с несколькими конвертами, - Разве почта когда-нибудь прибывает по-настоящему вовремя и кстати? Боюсь представить, как иначе. Это же будет нарушение вековых жизненных порядков. А что дальше? Управляющие дальними поместьями станут безукоризненно честными? Приходишь в трактир, весь день мечтая о жирном гусе, и именно о нем, и птица как раз оказывается готова? Последнего гуся не сожрал какой-нибудь мерзавец, который имеет наглость на твоих глазах приканчивать ножку с мерзким причмокиванием и пыхтением, а тебе не предлагают взамен сухонького цыплёнка или  зайца? Только представьте, какая скучная жизнь! - тёмные брови выразительно приподнялись и опустились.

- Поезжайте без задних мыслей. Я быстро разберусь с письмами. Не успеете поприветствовать почтенное собрание, как явлюсь следом. Расскажу, что срочного нам сообщают из Мадрида, а самое неотложное, буде таковое имеется, даже привезу с собой, чтобы вы взглянули.

Мориск несколькими лёгкими похлопываниями обозначил место на груди, где на случай необходимости и найдет приют нужное письмо. Эти пальцы давно привыкли довольно бесцеремонно ломать королевские печати. Снял свою шляпу, которая еще четверть часа ему точно не потребуется.

- Тем более, что в качестве сопровождения я вам буду совершенно не нужен, уж с Мигелем-то я вас могу отпустить хоть пешком до Милана и буду уверен, что доберётесь благополучно.

Действительно, спустя полчаса после прихода первых гостей портьера отодвинулась и перед гостями салона моны Вероники возникло улыбающееся лицо молодого мавра.

- Доброго вечера всем присутствующим, - склонил голову Алехандро, успев слегка прихватить пальцами за румяное яблоко щеки хихикавшую юркую Серафину*, которая приняла у него плащ, - ваша светлость, как и обещался. Надеюсь, вы не запамятовали извиниться за меня перед госпожой? И я же не успел пропустить что-то эпическое? Никогда себе этого не прощу.

Перес прошёл вперед и поцеловал тыльную сторону кисти знаменитой куртизанки*.

Он соблюдал все необходимые приличия, но задор, с которым он обвел глазами собрание, свобода движения, жест, которым запустил пальцы в жёсткие, коротко постриженные волосы, мимика, - всё это внесло в атмосферу какую-то новую струю свободы. Так бывает, когда человек несёт внутри себя непростую историю, но давно принял решение с ней срастись. Это видно в его глазах и складках губ. Слышно в том, как он выговаривает звуки и как смеется. Мигель воплощал собой историю мрачную. Алехандро был моложе и его многозначительная, наполненная улыбка была открытой, не через сцепленные зубы.

- Попытаю и я с вами удачи с разрешения хозяйки*, - юноша опустился на стул поблизости от гранда.

- Что, сеньор Миличо, не по нраву изыски, сласти да кружево? Смотрю, скучаете адски, сейчас челюсть против воли на сторону вот-вот свернется и того гляди воспоследует зевок, - добродушным шепотом заметил Санчо, дружески ткнув кулаком в бок капитана, сидящего через стул от него, - вольная душа просит свежего мяса без косточек на вертеле, а не пирожных с миндалем. Ничего, крепитесь. А в качестве компенсации давайте-ка обыграем герцога и Селима-эфенди. Это должно быть чертовски жарко, не будь я Алехандро. И я знаю отличное местечко, где выигрыш можно с удовольствием употребить в дело.

Отредактировано Алехандро Перес (2019-11-02 12:53:12)

Жестковатый морской юмор капитана был встречен общим хохотом до слёз.

- Да, пожалуй, это немного утешит, - согласился мориск, у которого от смеха даже слегка заныли скулы, - Вот вы смеетесь, господа, а представляете ли вы, как отъявленно неприлично могут звучать наши самые безобидные слова в других странах? Это же кошмар для дипломата, не так ли, Ваша Светлость, эфенди? Уж я-то могу шутить на этот счет сколько угодно, поскольку мой родной язык арабский.

Исполнить просьбу Мигеля было проще простого, тем более что от вина Санчо тоже не отказался бы.

- Серафину? Ах, вот что, - задорно шепнул молодой мавр, - Ну! Она просто чудо. Ничего, сейчас.

Алехандро обернулся, взглянул  через плечо. Так и есть, та только что принесла кувшины с вином. Герцогский секретарь сделал девушке знак. Поманил пальцем. Улыбнулся.

- Малютка! Серафина, малютка, иди сюда. Иди к нам. Угости нас вином.

Отредактировано Алехандро Перес (2019-11-04 19:48:41)

Грохнул и рассыпался беззаботный смех, словно на узорный паркет упала и раскололась на тысячи блестящих осколков тяжелая стеклянная венецианская ваза, унося с собой остатки чувства напряжения и неловкости, и Мигель почувствовал себя почти так же весело и спокойно как в родительском доме в Мадриде среди стен с окрашенной штукатуркой за семейной карточной игрой, будто он расшнуровал колет на три люверса и сразу стало свободно дышать. Вино плескалось и искрилось в прозрачном венецианском стекле жидким золотом, девичья рука державшая бокал была узкой в запястье и нежно-смуглой, под тонким батистом закрывавшим декольте волнующими контурами очерчивалась девичья грудь и пахло от юной Гебы ландышевой влажной свежестью, как пахнут совсем юные нежные девушки, и боже мой, как давно капитан де Гарридо не дотрагивался до женщины и не вдыхал её нежный запах.
-Ай, благодарю, очаровательная девица - взяв бокал и удерживая теплую маленькую руку улыбнулся капитан, благословен архангел Михаил сберегший своему подопечному белозубую улыбку от моряцкой цинги - Я ещё не выпил, но уже пьян. Здесь очень жарко, или это из-за тебя, красивая? За прекрасную хозяйку, за вас, мона Франко!
Местное белое фруктово-цветочное вино легкой горчинкой послевкусия и абрикосовой ноткой слегка напоминало домашнее вино семьи Гарридо с дедовского виноградника, пьянило мгновенно, тепло и чуть-чуть.
- Дорогая Серафина, если ты не помолвлена и твоя прелестная хозяйка разрешит, и ваши музыканты знают мелодию, при совпадении этих трех предметов, позволь пригласить тебя на танец вольту. Клянусь, скромней меня нет никого в испанском флоте и я не кусаюсь, если этого не требуется.
И  капитан поцеловал розовую нежную девичью ладонь.

Отредактировано Мигель де Гарридо (2019-11-05 08:40:35)

- Только скажи, прекрасная Серафина, и я выскочу из-за стола чтобы станцевать с тобой, если тебе будет угодно. Я это сделаю по двум причинам: во-первых ты красива, а танцевать с красивой девушкой большое удовольствие, во-вторых ты мне нравишься, что удовольствие ещё большее.
Девичья ладонь была теплой и нежной словно пушистый притихший в руках птенец слеток, Серафина вспыхнула как вишня, так краснеют юные смущенные девушки, но держалась с сдержанным достоинством.
" А малютка с умом и характером, однако. Ах, Мигель, Мигель, как долго ты не был в женском обществе, но ещё дольше ты не был в обществе женщин хорошо воспитанных ".
-Несмотря на свой юный возраст ты поразительно умна и рассудительна, и это похвально! Ты совершенно права, самый хорошенький ангелочек, сбежавший из рая, муж тиран ревнующий без повода большое семейное несчастье. Но, к сожалению, этот недостаток мне присущ, каюсь, я ревнив, если влюблен,  хотя и не до абсурда ревнив. В свою защиту могу сказать, что может у не-ревнивца любовь более поэтична и вдохновенна, но у ревнивца чувство  сильней. У испанца одна логика -это логика чувства. Как поется в нашей песне:
Раз люблю тебя, ревную.
Без любви, где взял бы ревность?
Раз тебя я не любил бы,
Хоть бы Дьявол взял тебя.

И не без сожаления отпуская девичью руку капитан обратился к герцогу де Сома:
- А вы какого мнения о ревности, Ваша Светлость?

Кто-то внимательный мог заметить во взгляде венецианки необычную для неё мягкость. Нет, не ту влажную поволоку, которую настоящая женщина столь искусно умеет придавать взору, когда смотрит на мужчину, а нечто совсем другое. Что-то было в Серафине, этой подвижной, смуглой и смешливой мушке, что заставило требовательную и временами порядочно капризную госпожу неожиданно крепко привязаться к ней, как к компаньонке, доверенной спутнице или младшей сестре. Возможно, призраки прошлого всколыхнулись в ее памяти и замерцали, как свечной огонь. Безмолвные тени из тех времён, когда она сама так же опускала глаза и краснела, как эта девушка-полуребенок. Тоска по безвозвратно ушедшему, слабость, свойственная любому смертному, на миг сжала сердце.

- Ну разумеется, я позволю, господин капитан. Я совсем не деспотична по натуре, да и запретить юности танец это все равно что лишить цветок воды. Тем более, вы обещались быть обходительным с этим очаровательным созданием. Смотрите же у меня, держите слово, я очень люблю Серафину, - венецианка шутливо погрозила пальцем. Черты ее лица всё еще оставались будто подернуты легкой пепельной дымкой. Впрочем, спустя мгновение мона уже заливалась звонким смехом.

- На ногу? Герцог, после сеньора Скьярелли это было бы уже не оригинально, так что зная вас, не сомневаюсь: такого не случится, - отвечала она испанцу с холодной насмешкой, которая свойственна обвиняемым в жестокости красавицам. Несчастный Скьярелли точно провалился бы сквозь землю. Что же, сам виноват. Его неуклюжесть это, конечно порок, но, ей-Богу, не самый страшный из всех возможных. В таких случаях Вероника обычно проявляла великодушие, может, даже излишнее. Если больное самолюбие не позволило ему после небольшого конфуза появиться на глаза, так это наказание он назначил себе сам.

- А ежели вдруг случится, то у меня есть грозное орудие.

Из-под юбок без малейшего стеснения выскользнула ножка, обутая в туфлю с диковинным по тем временам новшеством - каблуком высотой с женский мизинец (при условии, что это мизинец без длинного острого коготка). Примерно такие же обула Екатерина Медичи на собственную свадьбу, дабы казаться выше ростом рядом с женихом. Герцог Орлеанский, как известно, был рослым юношей. Примерно такие же вошли в острую моду при французском дворе лишь спустя добрую сотню лет.

Мона опять расхохоталась, ибо поднесла эту самую ножку вплотную к ноге испанца и все могли лицезреть разницу: крупная борзая подле левретки или дог подле болонки, если будет угодно.

- Хорошо, потанцуем, - весело подытожила она. Туфелька кокетливо задела мысок гранда, - я не прочь. Но по крайней мере доиграйте для начала, господа. Я, в конце концов, хочу знать, чем закончится партия. Да кроме того, скоротаем время до небольшого музыкального сюрприза, который я вам обещала. Не будем же мы танцевать без музыки, право.

Отредактировано Вероника Франко (2020-01-20 00:13:37)

-Разница в том, что вы ревнуете своих жен, а мы ревнуем чужих - капитан герцогского эскорта не без сожаления проследил как небрежным жестом исчез в кожаном кошельке пашазаде его проигрыш, золотые монеты звонко хихикнули - Ревность разновидность чувства собственности, а обладать женщиной которая тебе не принадлежит ни по закону, ни по праву имущества, лишь её собственной волей, такое чувство сродни игровому азарту и сдерживаемой дрожи охотника. Это сильное ощущение. Однако, дорогие мои партнеры и наша прекрасная хозяйка, прошу у вас прощения. Надо убедиться в верности пословицы о везении во всем прочем у незадачливых картежников, пока я не отыгрался. Карта не конь, к утру повезет.
Капитан Гарридо поднялся из-за стола, учтиво поблагодарил полупоклоном карточных компаньонов и подошел к хорошенькой Серафине легкой стрекозой порхавшей по залу разнося вино и закуски.
- Позволь я помогу тебе, красавица - Мигель взял из девичьих ручек поднос с бокалами - у такой венецианской рыбки я готов быть долгое время помощником буфетчика, лишь бы она мне улыбалась. Так, как сейчас. И так же мило смущенно розовела.  Здесь действительно настолько душно, или это от того что ты мне нравишься?

Отредактировано Мигель де Гарридо (2020-03-20 23:20:59)

Две маленькие нежные ручки охотно вручили капитану серебряный поднос с прозрачными венецианскими кубками на которых стайки золотистых рыбок были готовы  вот-вот сорваться и устремиться в глубину вселенной, в граненом кувшине мерцало розовыми искрами местное вино, так похожее по вкусу на родное семейное росадо, но куда более легкое, в семье Гарридо розовое вино  щедро крепили винным спиртом. Прелестное девичье личико было наивно-лукавым, в карих глазах пламя светильников плясало веселыми искристыми чертенятами и Мигелю от девичьего присутствия было тепло и радостно, словно в выпитое вино неведомая рука от души плеснула спирта.

- Можно ли мне довериться, моя маленькая венецианка? Конечно нет. Какой мужчина искренне уверяет в своем благонравии красивую девушку? А ведь ты знаешь, что ты красива, так ведь?  - капитан герцогского эскорта был серьезен, но его темно-серые как штормовое море глаза смеялись - Мне нельзя доверять, душа моя, но можно обезвредить. Как видишь, руки у меня предусмотрительно заняты подносом, уставленным хрупким стеклом и кувшином с вином, ни разбить, ни расплескать я не имею права, так что в таком положении я безобидней домашнего кота, до меня можно дотронуться, а я сам не могу. Твой вощенный пол для меня ничто после океанских волн, моряк держит баланс на палубе и в бурю, и когда смертельно пьян. Так что показывай дорогу, мой прелестный лоцман, пошли угощать гостей.

Отредактировано Мигель де Гарридо (2020-05-19 14:00:39)

Глаза цвета корицы совершенно спокойно выдержали прохладный взгляд в упор, только вспыхнули едва заметными золотинками вокруг зрачка, да порхнули ресницы, притеняя, а затем открывая вновь, будто погружали собеседника в приятно нагретый солнцем песок.

Куртизанка будто не заметила довольно властный жест испанца, во всяком случае, никак не проявила своего отношения, но при этом позволила ему в течение нескольких секунд насладиться таким положением, потворствуя таким образом маленьким слабостям мужской природы. А затем, будто невзначай, чуть опустила голову, так что округлый подбородок выскользнул из не слишком плотно сжатых пальцев, как выскальзывает молодая норовистая кобылка с атласной скользкой спиной из-под ездока, пусть и умелого, но который решил подступиться с наскока и без седла. Таким образом, пальцы оказались прямиком возле ее губ, мягкостью которых она могла заслуженно гордиться, могли ощутить теплое дыхание и даже дотронуться до их розовой, чуть влажной выпуклости. Еще миг и эти губы сперва затрепетали, сдерживая смех, а затем и перестали его сдерживать и он, прорвавшись, рассыпался по комнате, звонкий, мелодичный и заразительный. Золотистая бровь, умело подчёркнутая чуть более темной по цвету краской, приобрела форму лука.

- Селим-эфенди, вам не стоило недооценивать европейскую манеру ревновать. Его Светлость тут же решил доказать, что вы не вполне правы.

- А вам, герцог, я после подробно расскажу историю об этих бокалах... Если вам по-прежнему будет это интересно, - бросила мона с выражением, являвшим собою нечто среднее между невинностью новорожденного ягненка и истинно кошачьей расчетливостью. Потомок Фулька Анжуйского ведь не думал наивно, что ему тут же и принесут объяснения, как делают пошлые любительницы покудахтать, которые не вызывают у мужчин ровно никакого интереса, не говоря уж об уважении?

- И раз уж на то пошло, мы засиделись. Не пора ли нам, господа, потанцевать? - маленькие ладони несколько раз хлопнули одна о другую, - я ведь вам обещала сюрприз, не так ли?

Створки дверей приоткрылись и из-за них раздался сперва ритмичный рокот бубна, так что турецкий гость мог подумать, что вот-вот сейчас подаст свой пронзительный и тоскливый голос зурна. Но нет: бархатистая флейта и задорные скрипки развеяли эту иллюзию, сложившись в первые ноты веселой танцевальной мелодии.

Лёгкая, как лесная белка, хозяйка вскочила со своего кресла, подавая остальным пример.

- О, уже начались танцы -шепнул в маленькое розовое ушко капитан Гарридо - Не удалось нам выполнить свои обязанности и разнести гостям вино. Скорблю и рыдаю. А впрочем, - розовое вино весело плеснуло в прозрачном кувшине, бокалы хрустально звякнули, поднос аккуратно переместился на перламутровый столик за которым только что сидели игроки - Лакеи разнесут.
Мигель чуть отступил, сделал полупоклон и взмах рукой, как было принято приглашать в вольте:
- Серафина, душа моя, не откажи в невинном удовольствии моряку только вернувшемуся из плена, станцуй со мной вольту. Танцевать - не целовать, и без греха и досыта. Не бойся, красавица, подбрасывать буду высоко, но ловить крепко, слово капитана галеаса.
И бережно взяв маленькую ручку в свою ладонь Мигель направился с девушкой в освобожденный для танца центр зала, уже зазвучала четырехтактная мелодия танца, воспетого Ронсаром и навсегда оставившего нам картину, как в любимой вольте " божественно летала Маргарита Наваррская, едва касаясь ножками пола" .
- Вольта к лицу хорошеньким брюнеткам, Серафина, ты это знала? В вольте ты ещё милее, чем без вольты.

Запела лютня, вздохнула флейта, танцоры вышли в круг. Мигель поклонился партнерше, осторожно  взял маленькую теплую  руку и пара двинулась исполняя шаги и прыжки руады. Пережитый османский плен, сжимавший горло хрустально-ледяным стоячим воротником, ослабил свою колючую хватку. Здесь, в этом воздушно-бело-розовом как взбитый утренний десерт салоне, хотелось вздохнуть поглубже и почувствовать себя спокойно.
Маленькая венецианка, веселая и резвая как морская чайка, двигалась в такт музыке легко и грациозно, от прыжков -руад  тугой черный локон покинул прическу и упал на бровь, от девушки пахло ландышевой свежестью и было очень трудно удержаться от желания схватить её за плечи и прижать к груди покрепче, так, чтобы почувствовать быстрое биение её сердца.
С той ночи в порту Малага, два года назад, перед пленом, ночи несущей в открытое окно соленый морской бриз, с той ночи два года у Мигеля не было женщины и от близости маленькой итальянки и тепла её тела перехватывало дыхание. Но эти проклятые рубцы от плеток-кошек, вспоровшие его спину расходившимися веерами грубыми розовато-белесыми шрамами, будто спину драли когти леопарда, четырехвостые морские плетки с свинчатками на концах, потому и зовутся кошками, эта вспоротая спина и  циркумация навсегда положили барьер между Мигелем и такими вот пристойными милыми девушками. А впрочем...впрочем, будь что будет. Вольта достигла кульминации, когда танцор поддерживая партнершу за корсет раскручивает и подбрасывает её вращая вокруг себя.
- Ну держись, малютка Серафина - капитан взялся за твердый контур корсета под тонкой камизой в изгибе девичьей спины и легкая как перышко девушка вспорхнула, от вращения затрепетал край юбки, открыв на пару мгновений стройные ножки чуть  выше тонких лодыжек -Не бойся, дорогая, я тебя держу.
И бережно опуская её на паркетный пол, Мигель спросил:
- Милая девушка, согласна ли ты со мной пообедать? Просто пообедать в безопасном месте, которое ты сама укажешь, и в тот день и час, который ты сама укажешь. За твое согласие я готов выполнить подряд три любых твоих каприза. Любых в рамках разумного. Согласна? Тогда начинай капризничать.

Отредактировано Мигель де Гарридо (2020-08-16 18:48:59)

Пашазаде поменял дислокацию. Он удобно устроился в гостевом кресле и теперь наблюдал за происходящим, участвуя, так сказать, ментально: улыбался и отбивал ладошами ритм. Любой человек Востока с самой колыбели ритмичен, не был исключением и сын Мехмет-паши.

Оружие в руках европейцы держат очень недурно, но ад и преисподняя, какие у них забавные танцы! Если собрать правоверных, которые не покидали пределов своей страны и показать им то, что здесь зовут танцем, сыны ислама поделятся на две половины: одни, особенно соблюдающие, не найдут себе места от стыда и захотят провалиться сквозь землю, а другие лопнут от со смеху. Селиму тоже частенько приходилось бороться с подступающим приступом хохота. Попробуй-ка соблюсти приличия, когда видишь, как мужчины выделывают журавлиные коленца и подпрыгивают, подобно кузнечику независимо от возраста и комплекции. Молодые и гибкостанные сглаживают собой любую нелепость, но когда в такт музыке под натужное пыхтение подпрыгивает объемистое пузцо и седая борода почтенного вельможи... О, Аллах! Есть, конечно, другой сорт танцев, пристойный: скучнейшие шаги, от которых сразу тянет зевать. Другое дело деревни и городские площади. Там все иначе.

Конечно, европейцам не понять, как во время свадьбы танцы происходят лишь на женской половине, а на мужской только созерцают крутобедрых танцовщиц и гибких танцовщиков, именуемых кочек. Не понять свободолюбивым итальянцам, как это касание руки может почитаться смертным грехом. Однако вышеназванные правила шариата ничуть не помешали бурной юности нашего бея. Знатная молодежь без особого зазрения совести пропадала вечерами и ночами в стамбульских бузнях и тавернах. Вот где сливались воедино народы, веры, языки и обычаи, как в Вавилоне. Ни один человек из плоти и крови не устоял бы против этих безумств. Напевы со всех частей света, гречанки с большими влажными глазами и точеным профилем, невысокие стройные болгарки с тонкими руками, крошечными ступнями и красивой грудью, чувственные венгерки с гривой кудрявых волос, сероокие и полнотелые славянки-северянки с белой кожей и соблазнительными изгибами. Весь этот фантастичный калейдоскоп выглядел ещё ярче сквозь рубиновую дымку сладких вин - кипрских, кандийских, сербской ракии, турецкой бузы, и - что греха таить, - обманчивую гашишную пелену. Однако все это происходило за запертыми дверями и в особом мирке.

Здесь же на глазах всего общества мужчина мог открыто обхватить талию женщины, шептать ей на ухо, коснуться пальцами ее груди, дышать ее дыханием, трогать за плечи, даже сорвать поцелуй и никто не почитал это странным. У османцев подобное абсолютно недопустимо было за пределами домашних стен даже с ближайшей родней, которая в исламе называется "махрам". Безусловно, такая необычная свобода завораживала сына Мехмет-паши и как магнитом притягивала его взгляд.

Казалось, он полностью увлекся наблюдением и бокалом вина, который время от времени пригублял. Едва закончился первый танец и музыканты давали себе минутную передышку, турок понялся со своего удобного кресла, чтобы угоститься орехами вперемешку с изюмом. Небольшие фруктовницы стояли на сервировочном столе, а егоза-служанка сперва плясала, а теперь испарилась, так что пришлось добыть себе угощение самостоятельно. Впрочем, Селим ничуть не возражал против нескольких шагов. Проходя мимо герцогского капитана, который в это время как раз провожал взглядом улепетнувшее юное создание, турок, чуть задевая плечом, быстро шепнул ему:

- Сядьте сейчас подле меня, будто ненароком. На пару слов. Передохните после танца, пока герцог занят, а партнерша упорхнула. Не пожалеете.

Пара шагов и бей уже был возле своей цели.

- Прекрасно, прекрасно, браво танцорам и музыкантам, - зычно и вполне искренне отозвался он и сопроводил комментарий ещё парой хлопков. Затем завладел вожделенным блюдцем, отправился на свое место и снова устроился поудобнее.

В гостиной они с Гарридо теперь остались практически одни. Герцог увлек хозяйку за портьеру, где, видимо, осыпал комплиментами, а его секретарь вышел на балкон, подышать ночным воздухом*. Музыканты в своей нише сговаривались меж собой, что будут играть дальше.

*Согласовано

Отредактировано Селим-бей (2020-09-04 07:57:16)

В Порте ценилось умение владеть своими эмоциями больше, чем во всем остальном мире.

Здесь, в Европе люди не могут ставить себе по-настоящему амбициозных целей. Им не хватает дерзновения, размаха, высоты полета. Цель всегда видна невооружённым глазом, предел, потолок давит и лишает крыльев. Риск недостаточно велик. Если ты родился внизу, ты можешь испытать вкус власти в своем кругу, но тебе никогда не стать вельможей. Им, чьи короли могут быть судимы и осуждены на глазах народа, не понять, что значит ежедневно ходить по острию кинжала. Только такая крупная игра, где ставка жизнь, достойна человека. Подняться с самого подножия до вершин и пытаться удержаться, то есть выжить. Шариатский суд скор и жесток, но даже и он означает большую удачу, ибо происходит только тогда... когда происходит. Там, где европеец будет погода ожидать правосудия, подданный Османской империи уже давно будет вести приватные беседы лицом к лицу с Аллахом или шайтаном. Чтобы выжить, необходимо вдвое больше ума и втрое больше ловкости, зато и награда слишком сладка.

Когда по всем законам почти любому предоставляется возможность подняться с самого подножия до вершины, права на ошибку нет и не может быть. Особенно больно падать не тому, кто взлетел на пик незаметно для себя или по рождению находился неподалеку, а тому, кто знает цену долгому пути. Тому, кто добивался места под солнцем потом и кровью - своей и чужой. При абсолютной власти султана достаточно неосторожного слова, чтобы остаться без головы. Однако при этом сын батрака может получить в свои руки главную печать, а его семя будет еженощно заливать лоно султанши и вызрев зваться султанзаде. Никто этому не подивится.

Султаны, именуя себя "тень Аллаха на земле", сплошь сыновья рабынь из разных точек земли, и всем это известно. Здесь же "ублюдок" - самое тяжкое из возможных оскорблений, плевок в лицо, лишь из-за отсутствия бумаг о брачном союзе родителей. О, странные, непонятные нравы!

Да. Селим уважал способность к выживанию. Он родился в золотой люльке и не знал иной жизни, но видел со стороны. А посему с тех самых пор, как испанец покинул дом его отца законным способом (хотя способ мог и не быть таковым), он стоял для пашазаде ровно на той же ступени, на какой стоят все люди его ранга и звания.

- Всё же подошли. Вижу, вы человек неглупый. Это было верное решение. А я в свою очередь решил исполнить одну обращенную ко мне просьбу. Мне не сложно это сделать, так что почему бы и нет. Я отнюдь не чудовище.

Пашазаде с самым непринужденным видом раскусил орех из только что добытой вазы. Тот негромко хрустнул на молодых крепких зубах.

- Под этой салфеткой, - длинные тонкие пальцы, на одном из которых горел пресловутый рубин любимого кольца, беззвучно пробарабанили по столешнице, указывая тем самым направление, - вас ожидает весть от старого друга. Между прочим замечу, что очень напрасно вы не последовали его примеру. Могли бы у нас подняться на приличную высоту. Впрочем, у всякого свой выбор.

Отредактировано Селим-бей (2020-09-09 15:35:42)

Животные, как известно, могут чувствовать шкурой. И хотя двуногим с ними не тягаться, но у людей проницательных это умение все же развито очень высоко. Особенно недурно оно работает в сочетании с человеческим разумом и хорошей практикой, которой у османца было в избытке, хотя бы исходя из рода его занятий. Заметим, что Селим мог одним словом прекратить колебания. Одним словом, значимым лишь для отправителя и адресата и подтверждающим, от кого записка. Однако у него имелось в запасе время: шепнуть слово он мог в любой момент, а сейчас ему хотелось понаблюдать за реакцией герцогского капитана. С какой стати лишать себя такой возможности? Разве не занятно читать человеческие страсти, видеть в глубине глаз то, что усиленно скрывают за выражением лица? Потом, в будущем, это несомненно пригодится.

Итак, бей ясно ощущал все, что бушует в душе его собеседника. За сдержанностью - сомнение, за широкой улыбкой - жгучую ненависть, которую, бесспорно, можно было понять. Ещё бы. У османцев туго приходилось всем, кто вместо дальновидности и разумной покорности проявлял строптивость. Война войной и условия довольно жестки. А как иначе? Хочешь умереть? Умри, имеешь на то полное право. А хочешь жить - уж коли судьба устроила тебе крутой поворот, так затаись, подчинись, отступи и постарайся действовать так, чтобы в моменте остаться на плаву, а затем сделай рывок. Плыть против течения, которое заведомо сильнее, всегда означает зря терять силы и изрядно царапаться. Но испанцу повезло, гранд щедро оплатил его свободу звонкой монетой. И судя по всему, не напрасно, раз сумма была так велика.

- Коли захотите прочесть, то убедитесь, что ошибаетесь.

На сей раз в рот Селима отправилась крупная и сочная изюмина, которую он взглядом выбрал из всех остальных и взял двумя пальцами. Спокойный, расслабленный, он удобно положил свободную руку на подлокотник кресла, предоставив кисти покоиться на краю и забавляться кистью подушки.

- О, пророк! - пашазаде рассмеялся и едва заметно передёрнул плечами, - вы и впрямь несносный упрямец. Как вы осторожны. Не думаете ли, что я ещё стану вас уговаривать? Я согласился выполнить личную просьбу отправителя, то есть уже сделал куда больше, чем должен был. Раз вам не любопытно, так сотворите с вашей запиской что угодно, - он небрежно повел плечом, - мне-то что с того? Порвите, сожгите. Я не собираюсь с нею возиться. Только мой вам совет: не берите сейчас, но и не оставляйте здесь. Иначе через две пары женских рук она попадет в мужские, а уж их обладатель может раздуть из совершенно безобидной писульки, которая даже на мой щепетильный взгляд на вас не бросает никакой тени, истинного слона. Они бывают излишне подозрительны, эти гранды, знаете. Вам это, я полагаю, вовсе не нужно. Если меня спросят, я могу передать, что вы не пожелали взять. В миссию? Ну вот ещё. Слишком многого от меня хотите.

Слова Мигеля о связи с государством вызвали на губах турка полуусмешку.

- А вы всерьез полагаете, что государство намерено иметь с вами дело? Однаа-ко! - мягко и предельно любезно протянул он и выцепил на сей раз сушёную вишню, - у вас с вашими способностями ведь был шанс в один прекрасный день оказаться одним из известнейших реисов Порты, но вы вопреки честолюбию выбрали иной путь. Свою стаю, как вы выражаетесь. Успокойтесь. Записка сугубо личного свойства. Вы же не думаете, что в данном случае я возьму в руки письмо и передам, не ознакомившись с ним?

Отредактировано Селим-бей (2020-09-17 11:29:48)

Пашазаде не изменил ничего в своей позе. Лишь закинул ногу на ногу и слегка качнул мыском бархатного высокого сапога с видом человека, который просчитал дальнейшее развитие событий и полностью готов к ним. Его лицо оставалось таким же безмятежным, на губах играла улыбка. Разве что чуть расширились ноздри, как у породистого охотничьего пса, когда он заинтересован. И вновь он не стал себя удерживать от того, чтобы бросить несколько негромких фраз в то короткое время, покамест мориск услышит и вернётся в комнату.

- Вне всякого сомнения, я имею небольшое представление, - османец усмехнулся, - о том, что такое европейский посол. Похвальная преданность с вашей стороны и полностью ваше право, - согласился он с испанцем, отвечая на улыбку собеседника любезностью, - Ваше право, любезный капитан, раз уж вы искренне полагаете, что доступ к вашей личной корреспонденции ВНЕ дома вашего синьора - все ещё его прерогатива. Если вы готовы отчитываться в любом своем действии, то что ж... Однако, как я вижу, наш гранд - достойный племянник своего дядюшки Альбы. Признаться, у моего секретаря столько работы, что на подобное никогда не хватит времени. Сочувствую сеньору Пересу, - Селим передёрнул плечами, - это похуже, чем быть христианским священником и ежедневно выслушивать всяческую чушь частного характера. Кажется, у вас это называется «исповедь».

Сын Мехмет-паши с удовольствием сделал долгий, тягучий глоток итальянского вина.

- Между прочим, - добавил пашазаде словно бы невзначай, - тот, кто отправил записку, просил вам передать слово, значение которого известно лишь вам двоим. Такое, знаете, странное сочетание звуков... Вспомнить бы... Что-то овощное - брюква... тыква... - он прикоснулся согнутым пальцем к своему виску, будто оживляя память, если, конечно, возможно поверить, что бей, с его-то родом занятий, способен что-то не запомнить.

- Или фруктовое... смоква... Ах, нет, - здесь османец резко отбросил застольные шуточки и буквально впился острым, пристальным взглядом в глаза собеседника. От прежней добродушно-вальяжной личины не осталось и следа. Перед герцогским гвардейцем находился человек проницательный, собранный изнутри и всегда точно знающий, чего он желает. Ни небрежности, ни готовности смеяться.

- Иква, - шепнул Селим ровно в тот момент, когда уже простучали каблуки наперсника Его Светлости и его высокий силуэт показался из-за занавеси.

- Ваше здоровье, Гарридо, - турок слегка приподнял бокал, продолжая смотреть прямо в лицо капитана.

Отредактировано Селим-бей (2020-09-19 10:41:09)

Слово, произнесенное шепотом, ударило артиллерийским залпом и оглушило. От неожиданности сердце замерло, ухнуло и часто забилось о ребра, в висках заломило, горло мгновенно пересохло. Иква. Наваха. Испанская наваха. Складная, с пружиной.  Официально нож Мигеля звали Перо. А по настоящему наваху звали Иква. Это тайное имя. И знаете почему? Нож оставляет глубокую колотую рану. И вот когда его достаешь из кровоточащей узкой раны, то раневой канал издает такой сосущий звук: ииии...потом когда извлекаешь нож края раны разомкнувшись и спавшись издают уже чмокающий звук: ква. Первый Иква сгинул в берберийском плену, второй был куплен в венецианской оружейной лавке и благословлен в церкви святого Николая на мысе. Кроме Мигеля это имя знал только один человек. И он  не сказал бы это имя под пытками. Да и кто бы об этом спросил? Кто знал? Это был их пароль с Андресом, Андресом-португальцем, старшим помощником капитана галиота «Роза-Мариса».
В последний раз Мигель видел Андреса год и два месяца назад, на тунисском рынке рабов, когда они залитые жарким африканским солнцем, закованные в ручные и ножные кандалы выкрикивали свою цену подстегиваемые жгучей плеткой торговца-бербера. Андреса купил и увел с собой важный пузатый турок в огромной чалме, с кинжалом с золотой насечкой за широчайшим шелковым поясом и таким тяжелым пронзительным взглядом, как тычок в живот железным ломом. Полными отчаяния глазами Андрес безмолвно попрощался с Мигелем уводимый куда-то турецкой свитой важного покупателя и растворился в базарной пестрой и шумной толпе.
"Брат мой Ионафан!  Скорблю о тебе, брат мой Ионафан; ты был очень дорог для меня; любовь твоя была для меня превыше любви женской.  Как пали сильные, погибло оружие бранное. Брат мой Андрес, друг мой, Андрес-португалец, Адрес-Мауро (мавр). А ведь я никогда тебе не говорил как ты мне дорог. Мы, огрубевшие на флоте, в боях, поножовщине и в пиратстве никогда не были откровенными и чуткими. Мы были простые и грубые. Но я просто знал, что ты умрешь за меня, случись что. Да ты и умирал, когда закрывал наш арьергард от французского отряда, раненный в горло, и потом, когда тащил меня, бредившего в малярийной лихорадке через густой влажный лес Юкатана, ругательски ругая, меняя холодный компрессы на пылающем лбу, отдавая мне свою порцию воды и отчаянно клянясь:
- Мигель, сволочь, я не дам тебе подохнуть. Я тебя, скотину, дотащу живого до галиота, не смей мерзавец, умирать!
Ты был надежным как скала, дружелюбным и веселым, с тобой было легко молчать и знаешь что, Андерс? Ты мне дороже всего на свете. Я тебе этого не говорил, нет? Ах, я дурак. Брат ты мой Ионафан».
Вздрогнула шелковая портьера, встрепенулись приколотые к ней белые розы, времени было считанные секунды. Капитан эскорта быстым движением кисти просунул руку под салфетку, нащупал свернутый трубочкой лист бумаги, спрятал его и за манжетный отворот и почувствовал, как замедляет удары, успокаиваясь сердце. Мигель выдохнул.
Вежливый вопрос секретаря. Дружелюбный взгляд черных блестящих глаз.
- Ах, сеньор Перес, простите нас. Такая глупость, но все же. Лично для меня всегда было загадкой, откуда в шербете в домах вашего народа присутствует столь дорогой ингредиент как лед? Ведь его покупка и доставка такое дорогое удовольствие, что доступна только королевским дворам и двору султана. Достопочтенный Селим-бей уверяет меня, что южней его страны в пустынях Ирана лед замерзает холодными ночами в подземных  ледниках-яхчалах под глиняными куполами. Но разве такое сооружение возможно в Испании, где ночи не столь холодные? Просто тут немного душно и поэтому у нас с уважаемым пашазаде речь зашла о прохладительных напитках. Простите меня, сеньор Перес что потревожил вас пустым вопросом.
И Мигель сделал глотк из прозрачного кубка. Розовое вино как губка всосалось в пересохшее небо и язык, только приличие и благоразумие мешало осушить бокал залпом.

Отредактировано Мигель де Гарридо (2020-10-05 22:48:29)

Теперь серебристо-стальной взгляд пашазаде, по обыкновению цепкий и выразительный, был обращён в глаза мориска, притягивая всё внимание к себе и не давая тому возможности наблюдать, как капитан несколько раз переменился в лице. Ловкое, почти незаметное движение Гарридо, который забрал записку, сам он уловил лишь по тени от его руки и почти неслышному шороху, приметному только для особо чуткого уха.

- Испанец хорошо выкрутился с вопросом, но хватит ли надолго его находчивости при таком внутреннем смятении? Сомнительно. Проявим человеколюбие и возьмём выкреста на себя. Излишний интерес с чужой стороны нам ни к чему.

- Не скромничайте, - возразил он самым бархатистым тоном, - арабские цифры, стрельчатые арки и носо-кормовой парус, - по губам пашазаде скользнула улыбка, - уже одного этого довольно. Если судно идёт не точно в фордевинд, то ход, конечно, можно улучшить, повернув парус перпендикулярно ветру. Когда направление ветра приближается к траверзу, приём не так эффективен, но дело можно поправить, если хорошо натянута наветренная шкаторина. И все же с прямым парусом этого недостаточно. Если бы не переход от прямого паруса к треугольному, если бы не возможность таким образом идти против ветра, Колумб, Васко да Гама и Магеллан доплыли бы не дальше собственного носа. Прошу, - он собственноручно протянул герцогскому секретарю наполненный бокал, - за арабские изобретения, сеньор Алехандро.

Отредактировано Селим-бей (2020-11-03 17:33:53)

Стеклянный кубок капитана тонко звякнул, соприкоснувшись с кубками собеседников, розовое вино колыхнулось, золотые рыбки, изображенные на бокале, сорвались с места и устремились вдаль.
- Ах, сеньор Перес, это действительно удивительно, когда люди разных вер и разных стран собрались за одним столом и вместе пьют вино и беседуют. Такое возможно только в Венеции, портовом городе, современном Вавилоне, соединившем разные народы и веры. Особенно это удивительно для народов, сошедшихся в битве при Лепанто. Хотя, если на это взглянуть с другой стороны, именно после Лепанто им есть о чем поговорить. Сеньор Перес, Селим-бей, приношу вам свои извинения – и капитан встал – К сожалению, я должен покинуть ваше общество, столь мне приятное, на несколько минут. Служебные обязанности, пойду проведать своих бездельников, как бы они не заглянули в кабак и не ввязались в поножовщину. Ещё раз извините.
И поклонившись собеседникам Мигель вышел из гостиной. Мажордом любезно предложил сопровождающего факельщика.
-Нет-нет, благодарю, дайте мне факел, я сам освещу путь, тут всего то пара шагов, господин мажордом.
Капитан эскорта вышел из палаццо моны Франко и свернул за угол, в переулок, ведущий вдоль бокового канала. На узкой улице было темно и тихо, в окнах скромно теплились свечи, гул голосов и плеск весел с большого канала  звучал глухо, гасимый водной гладью. Мигель воткнул факел в землю и облокотившись о гранитный парапет канала с бьющимся сердцем впился взглядом в летящие наклонные буквы послания Португальца.
«Дорогой Миге, я  получил весточку что ты тоже жив, хотя и бедствуешь, а это значит, что мы с тобой снова выкарабкаемся, мой мателот. Я был гребцом на галере « Реал Мустафа». Капитан галеры попытался оскорбить меня таким же образом, каким обитатели города – не хочу его называть, но находился он на берегу Мертвого моря и давно уже сожжен небесным огнем, – оскорбляли Господних ангелов. Я не ангел господень, я смертен. И если бы это случилось, моя душа тоже умерла бы, ибо самоубийство смертный грех. От позора и смерти меня спас бейлербей турецкого флота Улудж Али, ты о нем слышал.  Рожденный христианином он милостив к христианам. К тебе обращается адъютант контр-адмирала Улуджа  Мурад-явар. Адмирал готов выкупить тебя.  Не зависимо от того, простишь ли ты меня или нет, навеки твой друг Андрес Португалец».
Сердце дрогнуло, охваченное одновременно противоречивыми чувствами радости и отчаяния, Андрес жив, Андрес навеки потерян для Мигеля, он жив, но жив в другом мире, где никогда не будет капитана Гарридо.
Щемящая тоска сдавила горло, заскулила бездомным псом. Мигель поднял взгляд, над ним бесстрастно мерцали белые звезды на черном бархате южного неба, опрокинутом в воду канала и ярче всех сиял алмазной россыпью ковш Большой Медведицы.
- Миге, видишь возле второй звезды от ручки ковша Медведицы ту маленькую звезду? Вооон ту, если вглядеться? Это Алькор, по ней арабы проверяют остроту зрения. Ты видишь? Я тоже. Значит, зрение у нас во! Что надо.
«Андрес, ты жив, ты есть. Я никогда не увижу тебя, но ты есть, ты стал этой мерцающей звездой Алькором. И когда я буду ночами смотреть на звездное небо, я буду находить в ярком созвездии маленькую звезду и знать, что ты со мной, Андрес-португалец».
Клочки бумаги рассыпались по водной глади перьями подстреленного лебедя. «Тебе пришлось рискнуть спасением души чтобы спасти свою честь. А мне придется пожервовать своей честью, а может и душой, чтобы спасти твою жизнь. Я не позволю, чтобы ты погиб, Андес». И взяв факел, капитан вернулся в палаццо моны Франко.

Отредактировано Мигель де Гарридо (2020-11-12 17:38:10)

Вернемся чуть назад, дорогие читатели. Вернемся дабы пояснить, какое решение пришлось принять и какой нелегкий выбор пришлось сделать капитану эскорта испанского посла Мигелю де Гарридо. Дипломатия помимо переговоров всегда разведка и каждый посол каждой страны, это всегда разведчик. Ну в той степени, в какой руководитель, организатор и координатор агентурной группы является разведчиком. Две непримиримые морские сверхдержавы, державшие мировой баланс: Испания и Блистательная Порта помимо явной борьбы на морских путях вели тайную непримиримую войну разведок. В ход активно шли подкупы чиновников, Испания активно вербовала среди агентов христиан –ренегатов, в североафриканских провинциях информацию из алжирских штабов поставляли евреи переводчики и писари, корсиканцы купцы братья Корсо завязав активные торговые связи в Северной Африке и имели связи даже в штабе турецкого военного флота. Османы тоже не теряли зря времени наводнив дипломатическую почту письмами с дезинформацией и засылая двойных агентов из числа вероотступников.
В описываемое нами время внимание испанской разведки уже третий год было сосредоточено на личности контр-адмирала турецкого флота Улудже Али по прозвищу Килыч (Меч), натурализованному итальянцу калабрийцу  Джованни Галеани. Османы быстро восстанавливали разбитый при Лепанто флот, Кипр так и не был отвоеван, в условиях массовых восстаний и миграции в Тунис мавританского населения задача либо перекупить, либо физически устранить портийского бейлербея становилась для Испании сохранения мирового морского господства. Невысокий итальянец оказался жестким и бескомпромиссным переговорщиком и неподкупным преданным султанским паладином. Начальнику эскорта испанского посла капитану Гарридо было известно из обрывков услышанный бесед герцога де Сома с греками-киприотами и корсиканскими купцами о планах испанской разведки взорвать турецкий флагман вместе с упрямым адмиралом. К самому Килычу ловко ускользнувшему от разгрома, прорвавшись между центром и флангом лигистского флота с нахально поднятым на мачту флагом мальтийского ордена, военным трофеем пленных госпитальеров, испанский капитан испытывал смешанное чувство ненависти и восхищения, но все изменила записка от Андреса, ставшего Мурад-яваром.
Такой роскоши, какая была у буриданова осла, бесконечно выбирающего между одинаковыми копнами сена, у Мигеля не было. Времени на нравственные колебания не было совсем, выбирать пришлось между двумя предательствами: короны и сюзерена или друга. Гарридо не заметил, как прошел вдоль канала, растерянный, в смятенных чувствах, с тревожно бьющимся сердцем и пылающим лбом. К действительности начальника охраны вернул спокойный ироничный голос сына его бывшего хозяина-рабовладельца. Селим-бей и Мигель Гарридо стояли на ступенях перед палаццо моны Франко в маленьком саду среди гранитных чаш-вазонов с петуниями и терпко благоухающими фиалками.
- Ах, достопочтенный Селим-бей, простите, задумался. Иду поблагодарить мону Веронику за чудесный вечер и получить распоряжения от Его Светлости. Буду рад составить вам компанию на обратном пути к гондолам, если наши пути совпадут, а пока откланиваюсь.
И поклонившись, капитан направился к резным дубовым дверям, но сделав шаг, остановился.
- Я могу вас обременить одной небольшой просьбой, дорогой пашазаде? Прошу передать капудан-паше Улуджу–бею мою искреннюю благодарность за его добрые намерения принять участие в моей судьбе, они не пригодились, но я очень признателен. И если я могу быть дерзким, злоупотребляя вашей любезностью, то передайте адмиралу, пусть он и его адъютант держатся подальше от тунисской бухты. Через пару недель тропические ветры принесут туда малярию, а огонь малярийной лихорадки смертелен для человека, он сжигает насмерть.

Внутренний мир капитана Мигеля Гарридо был несложен, без полутонов и противоречий, а какие особые нравственные вопросы до этой минуты перед корсаром, испанским католиком и морским офицером могла поставить его судьба, четко разделившая его мир на друзей и врагов? Вот тут, рядом с тобой твои друзья, единоверцы и соратники, и ты ради них рискуешь жизнью, а там, на горизонте, среди порохового дыма и залпов, трепещут серые от морской соли паруса и красные флаги с полумесяцем – это враги. Враги всего что тебе дорого: твоей страны, твоей семьи, твоей веры, и ты не колеблясь рискуешь жизнью чтобы их уничтожить.
Мигель и представить не мог, чтобы он отказался от того, во что верил так же твердо, как в завтрашний восход солнца. Поэтому он и предпочел рабство почетному и удобному вероотступничеству.  И вот, этот вежливый и гордый сын его заклятого врага принес весть о том, что вон там, на горизонте где трепещет на флагмане звездчатый адмиральский флаг алжирского бейлербея, да вон там, там на турецком флагмане твой друг. Самый дорогой тебе человек, ради которого ты не колеблясь отдашь жизнь, и все простые и ясные жизненные правила, и нравственные убеждения разбиты в дребезги, словно венецианское зеркало от ружейного выстрела. Но нет, одно чувство осталось неизменным: неприятие и отвращение к самому презренному греху христианского канонического пространства: иудину греху предательства. Кастильский дворянин, капитан польского эскорта Мигель де Гарридо сделав выбор между двух неизбежных предательств и ему до конца дней своих не избавиться от чувства стыда, раскаяния и презрения к самому себе.
В крошечном саду моны Франко томно и нежно благоухали ночные фиалки, вдалеке где-то в отдалении звенел смех и теплый бархатный баритон пел бакаролу обо всем и ни о чем: о плавном движении гондолы по прозрачной водной глади, о догорающем закате, о покое и умиротворении вызванным этим плавным скольжением и покачиванием на волнах канала. Летняя венецианская ночь была безмятежной, но на душе у капитана герцогского эскорта было тяжело и горько.
- Да, благодарю вас, почтенный Селим-бей. Малярию порождает ядовитый болотный воздух, а почва вокруг Венеции заболочена и летом малярийная лихорадка становится бичом этого прекрасного города. Есть опасность, что ядовитые испарения Венецианских болот принес в Стамбул неформальный посол Испании Джованни Мариньяни, а он венецианец. Среди штаба алжирского бейлербея есть люди с которыми сеньор Мариньяни доверительно общался и переписывается. Их имена Синал и Хайдар. Прошу вас, дорогой пашазаде, передать слова благодарности за желание помочь адмиралу Улуджу и его адъютанту и моему другу Мураду-явару вместе с пожеланием избежать малярийного жара.
"Теперь Мигель, тебя в аду ждет личный котел и тебе чистилища не вымолить, Каин. Живи теперь с вечным тайным позором".

Отличная всё-таки вещь песня. Вот и прибираться с ней куда веселее.

— Пойдем со мной, пастушка,
Пойдем со мной скорей,
Здесь только дождь и ветер
Среди пустых полей!

Серафина мурлыкала себе под нос, составляя после вечера посуду. Бокалы весело звякали ножками, пока она их ставила на поднос, чтобы снести вниз, в кухню. Главное на лестнице не поскользнуться. Сеньора добрая, она за такое не бранится, разве только расстроится. Да, все-таки очень жалко, если вдруг что, они красивые.

— Холодный дождь и ветер,
Сеньор, мне нипочем,
Коль есть шалаш и прялка
И стадо над ручьем.

Дзынь-дзынь. Любимое развлечение: посмотреться в пузатую серебряную фруктовницу, как в кривое зеркало, да ещё вдобавок и рожицу смешную состроить, да ещё при этом показать кончик розового языка. Расхохотаться, глядя на собственные крошечные глаза, зато толстые щеки, большой нос и губы, каждая размером с небольшой пирог. Страсть какая!

- Красотка! - уверенно откомплиментила она отражение, состроила гримасу ещё раз и фруктовница отправилась украшать большой буфет.

Между тем уговоры в песенке стали настойчивее. Пытаясь изобразить мужской голос, Серафина попыталась перейти на басок. Получалось не очень, но всё-таки.

— Пойдем со мной, пастушка,
Пойдем скорей со мной,
Тебя свезу я в замок
В карете золотой!

Добродетель пастушки тем временем подвергалась серьезному испытанию. Однако та оставалась непреклонна. А поднос заполнялся, но так, чтобы его можно было унести.

— И замок, и карета,
Сеньор мой, ни при чем,
Коль есть шалаш и прялка
И стадо над ручьем.

— Пойдем со мной, пастушка,
Скорей со мной пойдем,
Ты будешь красоваться
В наряде золотом.

Нетронутых закусок осталось порядочно, все эти лакомства отправятся в людскую, вот так добрый сегодня будет ужин, прямо пир.

- Ой! - Серафина всплеснула руками.

На подоконнике лежали перчатки. Темной кожи с очень сдержанной вышивкой на раструбах, совсем не похожие на те, в которых был герцог. Те больше предмет роскоши, чем вещь, которую носят для пользы. У секретаря, вроде, были светлые. Турецкий посланник тоже был в других, тогда, значит, это капитана. Она чуть покраснела, вспомнив танец и сговор увидеться... Спохватилась.

- Как же без них-то на улицу?

Бросила всё, проворная как птичка схватила злосчастный покинутый предмет мужского гардероба, взяла свечу и молнией понеслась по лестнице вниз.

- Сеньор капитан!

Нигде нет. Не могли же они уже уйти далеко.

- Сеньор капитан, господин Гарридо!

Звук шагов из сада, неужели ещё там? И действительно, чья-то тень. Темные очертания фигуры. Серафина приподняла свечку, вытянула вперёд.

- Сеньор капитан! Это вы? Перчатки. Вы забыли перчатки. Ой!

Свеча осветила совершенно не то лицо, какое она видела ещё четверть часа назад. Какое-то вытянувшееся, побледневшее. Темные, очень темные глаза.

- Да что с вами, сеньор? Что? Что случилось? - голос со звонкого крика опустился до шёпота, дрогнул, сорвался от неприкрытого, искреннего беспокойства. Она сделала ещё несколько осторожных шагов. Подошла близко, совсем близко. Поднялась на цыпочки, потянулась, чтобы заглянуть в глаза и, может, убедиться, что это ночные тени так меняют облик человека.

Отредактировано Серафина (2021-03-17 23:20:44)