Может, внешне юный Леви выказывал чуть меньше возбуждения, чем его саксонский товарищ. Однако конь под ним суетился не меньше, чувствуя общее напряжение, а Келюса изнутри потряхивало, словно перед большой охотой. Глаза горели, сердце колотилось. Заваруха намечалась серьезная, но страха не было, не в первый раз шел в бой. Напротив, он с жадностью и азартом предвкушал момент.

- Еще немного терпения, Шомберг, - ответил Жак бравому саксонцу, - кто ждал несколько недель, вытерпит еще несколько жалких минут. У меня тоже ладони чешутся. Охота порубить их в капусту уже хотя бы за эту бесконечную погоню. Загоняли нас, как зайцы гончих. Ну ничего. Они свое получат. Брюхом Папы клянусь! Как думаете, они готовы или рандеву будет приятным сюрпризом? Как по мне, и то и то хорошо. Первое даже предпочтительней, иначе все завершится слишком быстро, а какой в этом интерес?

Ату их, ату! Париж, светские развлечения, блеск золотой вышивки на бархате, это все как в прошлой жизни. Он уж и не помнил. Сколько времени прошло, месяц? А будто бы несколько лет.

Можно сколько угодно быть изящным придворным, можно участвовать в каких-то стычках, но только в настоящей битве можно себя показать. Понять, кто ты. Доказать самому себе, чего ты стоишь, по-настоящему себя зауважать самому и заставить других. Здесь все до смешного просто: ты или тебя, выбор невелик. Вот почему они с Шомбергом настаивали перед королем, чтобы присоединиться к армии Гиза. Уговаривать пришлось долго, Генрих отпустил с большим скрипом. Боялся за них. А вот сам Келюс с юной самоуверенностью о смерти не думал. Только не в двадцать лет, это же глупо. Умом понимал, что кто-то останется здесь, в этом тихом местечке, но он уж точно вернется. По-другому быть не может. А возможно, еще и совершит какой-нибудь подвиг. Скажем, собственноручно возьмет в плен этого сморчка, изменника и беглеца Конде. Вот тогда о нем заговорят как о герое, а не только как о фаворите государя. Свое самолюбие у него тоже имелось, и не меньше, чем у немца.

- Сейчас Вы забудете о скуке, - пообещал он товарищу и замер в ожидании приказа.

Келюс резко тронул коня. Сейчас уже почти ничего не зависело от него. Когда налетает ураган, то просто увлекает тебя за собой. Общим рывком, криком, общим движением, волей.

- За Францию! За короля! - катился крик.

Не поддаться общему ажиотажу было невозможно. Молодая кровь вскипела в один миг. Какая-то ветка сильно хлестнула по щеке, но юноша не заметил. Впереди уже мелькал просвет, перелесок заканчивался и ему не терпелось увидеть своими глазами, что там впереди, за движущимися спинами.

Обе конницы врезались одна в другую, как нож входит в масло. Шпага Келюса* сходу скрестилась с клинком какого-то рейтара. Все вокруг перестало существовать кроме этой музыки боя. Можно много говорить об уродливом лице войны, но какофония из скрежета, ржания, криков завораживает, лишает рассудка, как бормотание ведьмы. Может, это защитное средство от нормального человеческого страха? Сперва ты просто глохнешь, будто на колокольне, но потом привыкаешь и не ощущаешь ничего, кроме азарта. Только успевай рубить наотмашь. Через несколько минут Леви уже был изрядно покрыт месивом из чужой крови и грязи. После прошедших дождей землю покрывало множество заполненных водой ям, так что фонтан грязной воды из-под копыт то и дело окатывал с ног и до головы. Притеревшись боками с одним из конных товарищей, он пробился в самую гущу и таким образом составил с ним четырёхрукое существо, одинаково действующее и слева и справа.

- Да их тут как саранчи! На всех хватит! - он рубанул направо, товарищ - налево. Двое рухнули, но тут же пришлось пригнуться и вильнуть от нового удара.

Скакали навстречу друг другу, паля и выхватывая мечи. Лошадь справа от Шомберга взвизгнула и покатилась кубарем, сминая своего всадника. Слева кто-то вылетел из седла.

Столкнулись среди стогов. Рослый рейтар наскочил на Жоржа и выстрелил. Жорж в ответ разрядил свой пистолет практически в упор, прямо в забрало врага. Шлем протестанта окутался белым облачком, он взмахнул руками и, заваливаясь на круп коня, промчался мимо. Опустив пистолет в кобуру, барон обнажил рейтсшверт. Вокруг, на поле, ярко освещённом вырвавшимся из облаков утренним солнцем, гремела и лязгала сталь. Кто-то уже на земле истошно вопил, призывая Господа, кто-то раскатисто матерился по-немецки.

"Пожалуй, соглашусь со вторым оратором," - решил Шомберг, оглядывая поле, выбирая себе еретика понаряднее, в светлых доспехах, и устремляясь к нему. Избранный не замедлил принять вызов. Саксонец был выше, крупнее, он нанёс несколько быстрых и сильных ударов. Противник отразил их, от скрещивающихся клинков полетели искры. Последний рубящий Шомберга пришёлся по голове белого гугенотского андалузца. Конь закричал, рванул в сторону, разбрызгивая алые капли, его седок высоко замахнулся мечом и барон нанёс ему укол, целясь в подмышку.

"Попал или нет?!" - вспыхнула жадная мысль. Взбрыкнув, белый жеребец понёсся в сторону деревни, туда же скакали другие протестанты -  с фланга в них врубался, сминая, новый эскадрон Гиза. Жоржу показалось, что он видит во главе его Келюса, но времени задумываться по-прежнему не было, и он бросился за удирающим неприятелем. Поредевший отряд французов ринулся за ним.

Но у самых строений, из-за каменной ограды футов в пять высотой, их встретил пышными клубами дыма и градом свинца дружный залп. Вокруг зажужжали и защёлкали по латам пули. Католики спешно уходили влево, один просто рухнул грудой, вместе с конём, другой, спешенный, кинулся от своего раненого гнедого под укрытие ближайшей фермы.
- Scheisse!!! - в который уже раз за день выкрикнул герр Георг.

Белый конь с окровавленной головой прорысил мимо, волоча по траве застрявшего ногой в стремени рыцаря в светлых доспехах.
"Значит - попал", - удовлетворённо подумал Шомберг.
Дым над оградой рассеивался и видно было, как за ней суетятся аркебузиры - мелькали руки с шомполами, перья на шляпах, поблескивали шлемы.

Отредактировано Жорж де Шомберг (2017-12-20 19:52:22)

Подпись автора

Что до меня, то я немец, пусть грубый, тупой, но прямой.

Герцогские эскадроны гнали и рассеивали всадников противника вокруг селения. Аркебузиры из-за стены и из окон строений беглым огнём пытались их сдержать. Сержант, размахивая алебардой, бегал вдоль строя и что-то кричал. Ветер, окончательно разогнавший облака, сносил пороховой дым в сторону леса и десятка два еретиков с аркебузами на плечах  бросились наутёк туда же. Но с опушки по ним хлестнул залп католических пехотинцев. Некоторые беглецы упали, другие, бросая оружие, кинулись было в рассыпную, но с воем рухнули во прах, сметённые летящим во весь опор стальным отрядом Гиза. Протестантский сержант забегал ещё суетливее.

Шомберг разъезжал верхом близ крайних стогов, на безопасном расстоянии от пуль. Рубившиеся вместе с ним люди постепенно собирались там же. Барон напряжённо всматривался в изрыгающую огонь и свинец деревушку, переполненную еретиками, и раздумывал, каким образом лучше взять бастион, в который она теперь превратилась.

Латник, слетевший с подстреленного гнедого, жался возле самой стены фермы. Шлем он потерял при падении и Шомберг, приглядевшись, узнал в нём Ториньи. Свёрнутым из пучка сена жгутом тот пытался подпалить крышу, но мокрая солома никак не занималась. Наконец из ближайшего узенького окна полыхнул выстрел и Ториньи упал навзничь. Саксонец страдальчески покривился и прорычал что-то нечленораздельное.

Именно в эту минуту примчался в голове нового отряда граф де Келюс.

- Переговоры?!!! - заорал в ответ на его вопрос Жорж, сверкая из под поднятого забрала вытаращенными в ярости глазами и зверским оскалом - Zum Teufel!!! Я буду коня купать в крови этих ублюдков!!!

Отредактировано Жорж де Шомберг (2018-02-20 20:19:09)

Подпись автора

Что до меня, то я немец, пусть грубый, тупой, но прямой.

Каждый, кто своими глазами увидел, что произошло, вскрикнул. Другие обернулись на ропот.

- Убит?! Быть такого не может, немыслимо, это невозможно!

Крепкое словцо в иных случаях незаменимо. Весь арсенал проклятий, самых грязных и хульных ругательств, какие только могло породить человеческое отчаяние, извергся в воздух, и так пропитанный криками и ужасом, напрямую к равнодушным небесам.

Отношения двух Генрихов, Гиза и Валуа, напоминали заросли терновника. Заклятые друзья с камнем за пазухой, извечные соперники, неразлучные в юности.Два обстоятельства были тому основной причиной: роль главы католиков и женщина. Келюс не был слеп. Он был всей душой предан своему королю и давно сделал свой выбор. Но ему хватало ума, чтобы понимать всю значимость фигуры герцога. Приходилось признать: одно только имя Анри де Гиза вдохновляло десятки тысяч. На него надеялись. Он был факелом, с которым даже самый извилистый путь казался прямым и ясным. Кто-то считал его полубогом, кто-то выдающимся и неуязвимым человеком, но никто, ни одна живая душа, не допускал, что он "внезапно смертен", как точно выразится несколько веков спустя один гениальный писатель. Ровно то же было и с его отцом. Внезапная и безвременная кончина Франсуа Великого произвела среди французов в свое время точно такой же шок и непонимание.

На поле боя отходила на задний план вся неоднозначность, существовавшая между королём Парижа и королём Франции. Для солдат лотарингец был главнокомандующим, которому беспрекословно подчинялись. Этим все сказано. И чтобы вот так, настигнув цель и пройдя всю битву, пасть в самом конце?! Да нет, это какой-то лихорадочный бред.

- Кровь и преисподняя! Шомберг, ты слышал?! - Келюс успел наскоро обернуться и полными ужаса глазами увидеть, как несколько человек подхватывают и торопливо уносят тело без признаков жизни.

В католиков словно бес вселился. Нет стимула лучше, чем отчаянная ярость и желание немедленной мести. Они готовы были сейчас снести к чертям целый город, не то что небольшую деревеньку.

- Месть! Месть! Отомстим этим шелудивым псам! - неслось отовсюду.

Если пять минут назад они сомневались и думали, как лучше подступиться, теперь они просто бросились атаковать, не разбирая.