Vive la France: летопись Ренессанса |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Vive la France: летопись Ренессанса » Рукописи не горят » Мой дядя самых честных правил. 1574 год, декабрь, Авиньон
Время и место: Авиньон, конец декабря 1574 года
Участники: все семейство де Гиз
Краткое описание: Шарль, кардинал Лотарингский, тяжело болен и лежит на смертном одре. Герцогиня де Монпансье, герцоги де Гиз и Майенский спешат в Авиньон, чтобы проститься с родственником и поддержать младшего брата.
Отредактировано Катрин де Монпансье (2017-08-10 20:37:35)
Бог дал женщине красоту, а дьявол — ум.
Чем ближе к Авиньону, тем мерзее становилась погода. В Париже в такое время идет снег и порой случается, что окна за ночь покрываются тонким льдом, а здесь по крыше кареты барабанил дождь. Это декабрь. Подумать только, лето в здешних местах окутывает зноем, дурманит лавандой, пронзительно-синим небом и оглушает треском цикад. Холодный туман растянулся над полями, как плотное покрывало. Не было даже смысла раскрывать плотно сомкнутые кожаные занавеси на окнах. Разве только иногда, чтобы не задохнуться. Глазу все равно не за что зацепиться.
Кому придет в голову пуститься в такую дорогу зимой? Однако же повод был весомый. Судя по письму, которое Луи отправил семейству, кардинал Лотарингский действительно очень плох. Иначе брат не стал бы сгущать краски и вызывать их из Парижа. Стало быть, ехать нужно было еще и быстро. Герцогиня категорически отказалась от предложения братьев ее сопровождать. Для обеспечения безопасности ей достаточно своих людей и она не намерена задерживать их, когда верхом и без обузы все будет в разы быстрее. Пусть Анри и Шарль едут вперед.
Уже более десяти дней. Возникало чувство, что именно эта дорога является исключением и вопреки логике конца не имеет. Мадам могла причислить себя к достаточно выносливым женщинам, однако даже она не в состоянии была делать больше пятнадцати лье в сутки в это время года. Это много. Для экипажа и зимой очень много. Пересечь всю Францию, от Булони до Арля, таким темпом можно за каких-то семнадцать дней. Когда вставал выбор, отморозить. пальцы на ногах или остановиться, чтобы наполнить грелку горячими углями, приходилось останавливаться. Меха и шерсть не спасали надолго, промозглая стужа пробиралась сквозь них до самых костей. Кроме того, стоило учесть время, которое требовалось, чтобы сменить лошадей, а самой Катрин нужно было сохранить способность двигаться, когда она доберется до места. Чем выше скорость, тем сильнее дорожная тряска. После десяти часов пути за день ее нежное тело деревенело и отказывалось подчиняться. Это был тот случай, когда оно мешало и мадам охотно променяла бы его на мужское. Служанке, которую она прихватила с собою для элементарных услуг, приходилось долго растирать затекшие и озябшие ноги и руки своей госпожи.
Катрин давно не испытывала такого облегчения, как в момент, когда вдалеке показались древние стены Авинио, как называли его римляне.
Отредактировано Катрин де Монпансье (2017-08-11 11:12:03)
Бог дал женщине красоту, а дьявол — ум.
Вот уже целых двенадцать дней Шарль кардинал де Гиз пластом лежал в собственной постели истекая то потом, то трясясь в ознобе. Лекари около его постели сменяли друг за другом через каждые пару часов. Они приходили, осматривали больного, цокали языками и качая головой уходили. Луи обещал заплатить огромные суммы тому, кто поставит дядю на ноги без всяких последствия для его здоровья или хотя бы избавит от болезни. Ни один врач не давал никаких прогнозов, говоря только то, что болезнь прогрессирует. А все началось с банальной простуды. Несколько дней Шарль чихал, хлюпал носом, принимая микстуры, но не обращаясь к врачу лишь потому, что у него было слишком много важной работы и лежать в кровати не собирался. Как бы Луи его не уговаривал, никто не хотел даже слушать. На пятый день болезни дядя упал в коридоре, потеряв сознание. Его состояние резко ухудшилось. Третьи сутки младший Гиз, которому ничего не оставалось, как молится и верить в исцеление тела своего родственника, ничего не ел и не спал. Луи выглядел несчастным и изморенным, и даже его глаза, до этого насыщенно зеленые, потускнели от горя. К постели его дяди приходили епископы, приезжали даже архиепископы в резиденцию и другие высокопоставленные монсеньоры святой матери-церкви, чтобы проявить сожаление и попрощаться. В кардинальском доме витал аромат отчаяния, боли и грядущей смерти. Днем Луи преданно сидел у постели дяди, держа его ладонь в своей, иногда даже дремал, положив голову на край кровати, но этот минутный сон больше походил на беспамятство. На другой день несколько епископов соборовали кардинала Лотаринского, думая, что благодаря силе божьей он исцелится. Это тоже не помогло. Шарль временами приходил в себя, открывал глаза, но вскоре вообще перестал даже шевелиться, но Луи чувствовал, как, цепкие при жизни и еще горячие, пальцы дяди держали его ладонь. Значит жив, значит еще есть надежда. Ночью молодой Гиз, стоя на коленях, умолял Господа перед распятием не забирать родного и близкого ему человека. В девятнадцать лет Луи даже не представлял, как будет жить без дяди, не слышать его голоса, всегда звучащего вовремя наставлений, а еще ведь они так любили охотиться вместе, когда удавалось найти время для развлечений. Дядя целиком и полностью заменил Лотарингскому дрозду его умершего так рано отца. После коронации Генриха Валуа Шарль участвовал в непонятном религиозном шествии в одной камизе и босиком. Наверное это его и сгубило. Луи, понимая, что шансов уже нет, отправил письмо своим любимым братьям и сестре с трагичным сообщением. Ехать им не меньше десяти дней и неизвестно было успеют или нет, все же хотелось, чтобы они приехали вовремя. За день до предполагаемого приезда родственников к Шарлю де Гизу прибыло двое епископов, которые ранее, как было известно Луи, обладавшему нужными "ушами", говорили о нем только дерзкие и мерзкие вещи. Уста этих людей произносили слова соболезнований, но вместо этого Луи явственно чувствовал, что на уме у них совсем другое. Многие считали его дядю прекрасным богословом, сильным политиком и ученым, умным и мудрым человеком, но и были те, кто ненавидел его и боялся. Когда же епископы ушли, случайно Луи подслушал в коридоре их разговор
— Он был кровопийцем, этот супостат.
— Действительно, вампир. Язва на челе Франции, место ему в самом аду - и это слышалось на устах тех, кто бессовестно пришел выразить свое театральное сожаление. Это стало последней каплей, непонятный разряд прошелся по нервам молодого человека, не сдержав себя он выскочил из-за угла, где сцепился с немолодым епископом, ударив его по лицу кулаком, а затем выхватив из под одежды стилет. Представители церкви рванули в разные стороны из коридора словно хорошие ездовые лошади, подгоняемые наездником. Никогда Луи не простит никому оскорбление своей семьи в любом виде. На следующий день должны были прибыть его родные. Младший Гиз приказал караулить на въезде в город и ожидать их прибытия одному из придворных, а сам остался у постели едва живого кардинала.
Отредактировано Людовик II де Гиз (2017-08-11 21:25:22)
Нашлю я казнь, нашлю я меч - сказал Господь!
Тревожное известие застало лотарингское семейство в Париже. Весь французский двор уже выдвинулся на юг и довольно давно. Новый король Франции возвращался в свое государство из Венеции и ему была оказана соответственная встреча. Сперва королева-мать встретилась с любимым сыном в Лионе. Далее по воде двор перебрался в Авиньон, однако с разительными переменами в настроении. Еще не коронованный монарх переживал личную трагедию. Мария Клевская, принцесса Конде, безвременно скончалась и король погрузился в свое горе с головой. Более того, вслед за ним в траур оделся весь двор. Лион увидел блеск. Авиньону достались набожность и благочестие. Духовнику, иезуиту отцу Ожеру, удалось вытянуть Генриха Валуа из череды истерик и нервной горячки, но отчаяние сменилось мистическим воодушевлением. Следствием стало то самое религиозное шествие в преддверии Рождества, в котором имел несчастье поучаствовать кардинал Лотарингский. Гизы планировали присоединиться к торжествам лишь в Реймсе, перед коронацией, но диспозиция изменилась.
Всю дорогу до Авиньона герцога одолевали мрачные думы. Письмо от брата сильно обеспокоило его. Трудно переоценить роль, которую играл для семейства кардинал Лотарингский. Королева-мать откровенно побаивалась этого человека еще с тех времен, когда кузина Мария Стюарт была королевой Франции и под защитой дядьев смела вести себя весьма дерзко. Для Медичи кардинал всегда был и поддержкой и наказанием. Конечно, за последние десять лет влияние его ослабло, но сама его личность внушала опасение врагам и множество нитей он по-прежнему крепко держал в руках. Сколько мудрости можно еще от него почерпнуть! Сколькому научиться.
Крупная фигура, опытный интриган. Де факто, он об руку с отцом правил Францией и правил жестко. Не только для семейства его болезнь стала шоком, но и для всего двора. Вслух Анри громче всех высказывал уверенность, что кардинал непременно одолеет болезнь. Никаких сомнений. Однако истина была такова, что молодой Лоррейн давно перестал верить в чудеса и про себя со свойственным ему прагматизмом думал, что произойдет, если дядюшки вдруг не станет. В таком случае ничто не будет как прежде. Он, Анри, официально станет главой лотарингского дома. Готовым нужно быть ко всему.
Сложнее всего придется Луи. Вот кто действительно прикипел к дядюшке сердцем. Остальные племянники испытывали к кардиналу безграничное уважение, как к старшему и ближайшему родственнику и опоре, родственную привязанность, но все-таки не сыновьи и дочерние чувства в полном смысле слова.
О прибытии герцога Лотарингского стало известно задолго до того, как они с Майенном спешились во внутреннем дворе.
- Сообщите брату, что мы здесь. Немедленно, - приказал Гиз, едва они, покрытые дорожной грязью и едва держась на ногах от усталости, переступили порог старого дворца. Бывшая папская резиденция и поныне собственность Святого Отца, самое грандиозное строение в городе, а главное, самое большое, где и разместился двор.
Отредактировано Генрих де Гиз (2017-08-12 20:01:07)
Герцог Майенн скинул на руки слуге подбитый мехом белки дорожный плащ и угрюмо последовал за старшим братом. Средний из братьев-лотарингцев был зол как сам дьявол. Зол на ситуацию, зол на судьбу, зол на неудачливого любовника и лицемерного богомола Валуа, который придумал это крайне неуместное шествие в честь рождественского поста. До столицы уже дошёл слух, в каком шествии простудился старый кардинал. Герцог и до того от души презирал этого изнеженного и развратно-благочестивого принца, а сейчас лишь укрепился в своих чувствах.
Следуя за братом мимо завешанных пыльным бархатом окон и чадящих в коридоре факелов, молодой человек предавался тяжёлым мыслям. Эти безрадостные как холодный зимний дождь думы терзали Шарля с того самого момента, когда братья покинули французскую столицу.
- Какой поддержки лишилась семья, - мрачно вздыхал Майенн, чеканя шаги вслед за братом по каменному полу бывшего папского дворца. Со старым кардиналом уходила целая эпоха. Эпоха настоящих королей и настоящих интриганов. Дядюшка стал архиепископом ещё при Павле III , знаменитом Фарнезе.
Прежние короли были не чета болезненным и бездарным сыновьям флорентийки. И в свое время кардинал имел дела с ними, а не с нынешним их бледным подобием.Теперь же из-за чужой похоти этот человек почти за чертой, отделяющей небытие от мирских забот.
- Будь ты проклят, фальшивый богомолец, - мысленно обратился Шарль к будущему помазаннику и серые глаза лотарингца недобро сузились. Герцог давно понял - все проклятья лишь пустые слова. Они сотрясают воздух, но не разят врага. Только делами можно что-то изменить. Делами и идеями, коих у кардинала всегда было в избытке. Теперь им, продолжателям рода, принимать из ослабевших рук дядюшки дело всей его жизни. Им нужно ещё больше сплотиться перед лицом этого несчастья. Сплотиться, выстоять и победить.
Отредактировано Шарль де Гиз (2017-08-12 20:30:17)
Вскоре из впалой груди кардинала стали раздаваться жуткие хрипы, отчего до этого спокойно стоящий около стены, молодой служка опрометью выскочил в коридор. Луи только услышал, как ботинки юнца застучали по мраморному полу резиденции. После этого он остался наедине с умирающим. Бледный, с заострившимися чертами лица, он сейчас меньше всего напоминал того, кого называли французским тигром. На груди Шарля лежал образ с распятием, покоившиеся поверх одеяла. Последний раз дядя открыл глаза рано утром, а вот теперь он даже не пытается пошевелить хотя бы руками. Лекари покинули резиденцию, все "друзья" кардинала де Гиза растворились в тишине. В темной комнате горело десяток свечей, часть из них уже превратилась в маленькие огарки. Луи просто сидел и смотрел на лицо своего родственника, не в силах поверить в то, что ему осталось не так уж и долго. Молодой человек даже не представлял, что ему делать дальше без него. Дядя был для него опорой и поддержкой в жизни. Ему слишком рано уходить. Каждый вздох больного с этим неприятным хрипом вызывал у юного Гиза холодные мурашки по всему телу и небольшой морозец по спине. От такого можно и поседеть. Все же у Луи не хватило выдержки сидеть тут, в полной тишине и в полутьме. Он даже себе не признавался, что немного испугался, и тем более кому-то постороннему. Выскочив в коридор, юный дрозд натолкнулся боком на своего слугу и хотел уже осыпать его проклятиями, обозвать неуклюжим невеждой, но сдержал себя. Слуга примчался сообщить о том, что семейство Гиз прибыло в папский дворец. Луи едва не подпрыгнул и унесся по коридору в сторону лестницы, чуть не запутавшись по дороге в полах собственной одежды. Больше всего ему хотелось увидеть своих родных, оставаться одному, с умирающим, ему не улыбалось.
— Его Высокопреосвященство не может подняться самостоятельно с постели — с грустью в голосе произнес Луи, когда спустился к братьям. — Наверное, скоро я стану новым архиепископом Реймса.
Из уст молодого человека это прозвучало с хорошо различаемой горечью. Его не радовал потенциальный пост. Пока дядя жив, Луи не может стать архиепископом, только после его смерти.
— Братья мои — Луи метнулся сначала к Генриху, затем притянул к себе Шарля и обнял его второй рукой, заграбастав сразу обоих. Как же он давно не видел их. Важные такие стали, просто чудеса. — Дядя очень тяжело болен, он очень плох, мне кажется, он еле держится, чтобы не предстать перед Всевышним.
Отстранившись от братьев, младший Гиз продолжил:
— Вы наверное устали с дороги. Я прикажу принести ваши вещи в гостевые комнаты. — обратился к братьям Людовик, отойдя спиной немного назад.
— Катрин, я так понимаю, задержится.
Отредактировано Людовик II де Гиз (2017-08-13 13:16:08)
Нашлю я казнь, нашлю я меч - сказал Господь!
Здесь не хотелось быть многословным.
- Мужайся, - тихо сказал Лоррейн на ухо брату, когда тот оказался в его объятиях, - я не дам тебе ложной надежды и не утешу, но помни одно: все, что не убивает, делает нас сильнее.
Perfer et obdura, labor hit tibi proderit olim. Переноси и будь тверд, эта боль когда-нибудь принесет тебе пользу. Таково было мнение римлян, и это всегда заставляло самого Генриха в любых обстоятельствах стиснуть зубы и идти вперед.
Едва успев смыть с себя дорогу и переодеться, лотарингец пожелал видеть больного. Еще на пороге апартаментов его поразила пустота. Да, несомненно, больному необходим покой. Но молодой Гиз по характеру своему принадлежал к людям, что бьются до последнего, а комната напомнила ему каюту тонущего корабля, с которого сбежали крысы. Когда лев в силах, его боятся и уважают. Когда он болен, кто-то показной заботой еще обеспечивает себе хорошую репутацию на случай выздоровления. Умирающий же он никому не интересен, тем более что новое царствование открывает новые перспективы. Близость будущего короля нынче подгоняла каждого заранее занять место у кормушки.
Увы. Брат не преувеличивал. Надежд, видимо, не оставалось. В покоях пахло приближающейся смертью. Больной спал, или, вернее, забылся тяжелым сном, полусидя в подушках, очевидно, чтобы облегчить дыхание. Тревожить его было бы преступлением и они даже не стали пытаться. Анри сел на край огромной постели. Младшего брата великого Меченого с трудом можно было узнать. То, что было перед ними, никак не напоминало энергичного и всегда полного жизни человека, так похожего на их отца. Голос, широкие плечи, волевые черты лица, даже рыжеватая борода.
- Я хочу сам пообщаться с Мироном, - проговорил Генрих, когда они с братьями вышли из этой обители скорби.
- Найди мэтра Мирона, - поручил он одному из своих пажей, - даже если придется поднять его с постели и скажи, что я желаю его видеть.
Пройдет немного времени и Марк Мирон станет главным королевским лекарем, добьется от Генриха III восстановления должности графа архиятров в качестве почетного титула. А пока доктор медицины, декан парижского медицинского факультета уже успел прекрасно зарекомендовать себя. Он ездил с Валуа в Польшу и тем самым заслужил его доверие. Успел стать неизменным спутником. Еще при Карле Мирон пользовал придворных, не говоря уж о столь высоких особах.
Марк Мирон носом чуял грядущие перспективы. Не даром он ездил с Генрихом Валуа в Польшу, не зря добился доверия будущего короля. Успел показать ему и личную преданность и высокое искусство врачевания, давно отточенное им на особах как низкого, так и чрезвычайно высокого звания. Между прочим, последних становилось в практике талантливого медика всё больше. Вот и кардинал Лотарингский был сейчас его пациентом, что, впрочем, не следовало причислять к удачам. Но была ли тут его вина? С природой не поспоришь. Если болезнь не подвластна науке, а больной в силу возраста не может похвастаться железным здоровьем, то можно ли пенять на то Эскулапу? Мирон добросовестно провёл у постели умирающего кардинала две ночи. Но сейчас, когда исход стал очевиден, а усталость взяла своё, медик решил обратить свой взор не в прошлое, а в будущее. Предстояла коронация. Мирон метил в главные медики двора. Ему нужно было находиться в форме, а не напоминать своим видом тень, восставшую из гроба. Так что лекарь оставил умирающего на сиделку, а сам отправился в постель. Приказ молодого Гиза предстать пред его светлые очи передал слуга, причем вынужден был разбудить только что заснувшего Мирона. Чертыхаясь и хлопая глазами как филин, которого разбудили в летний полдень, мужчина велел подать себе халат и туфли. Подумав ещё мгновение, медик стащил с головы ночной колпак. От умывания решил отказаться и отважно вышел в холод коридора из жарко натопленной комнаты вслед за одним из людей лотарингца. Вскоре он вошёл в покои, где смог лицезреть всех трех племянников умирающего кардинала.
Медик склонился в приветственном поклоне и не обнаружил ни малейшего смущения перед родней умирающего пациента.
Отредактировано Марк Мирон (2017-08-13 17:56:17)
Состояние Его Высокопреосвященства угнетало и отзывалось острой болью предстоящей потери. Но помимо этого Лоррейна взволновал вид Луи. Брат похож был на привидение. Впрочем, нет, привидения, по всей видимости, бывают краше. Прекрасно зная нрав младшего брата, зная, как глубоко он умеет чувствовать и как глубоко привязан к дяде, Генрих не удивлялся. Однако не мог допустить, чтобы к ожидающей их утрате добавилась угроза здоровью брата. Ему жизненно необходимо то же, что и двум недавним путникам: хорошо выспаться и как следует поесть. Даже если придется заставлять силой. Но пока надо дождаться медика. К счастью, ожидание было недолгим, в дверь постучали.
- А. Как скоро. Добрый вечер, мсье Мирон. Я поздно побеспокоил вас. Надеюсь, вы извините мне. У меня веский повод.
- Скажите мне, мэтр, - негромко спросил герцог, не разнимая скрещенных на груди рук, - как возможно, что крепкий мужчина, еще полный жизненных сил, которому нет еще пятидесяти, который прошел и огонь и воду, один из важнейших вельмож королевства, который мог еще столько сделать для Франции, князь нашей святой Церкви, наконец, умирает сейчас от какой-то треклятой простуды? От простуды! Как возможно, когда здесь, в этом же дворце, находится король, а значит, доступны лучшие лекари Франции? Вы были здесь все время. Вы все видели. Расскажите вы, медик, как такое могло произойти. Я хочу знать.
Отредактировано Генрих де Гиз (2017-08-13 21:51:54)
Мирон не смутился. Он ожидал такой реакции от братьев Лоррейнов рано или поздно. Ещё хорошо, что эти вопросы задаёт старший, всегда мраморно-холодный Анри, а не обезумевший от горя потери младший Луи. Но медик не смутился. Он бы и перед самим Папой Римским и перед его патроном - святым Петром - ответил бы так же, как ответил сейчас старшему из братьев;
- Я сделал всё что мог. Я врач и врач, видит Бог, не плохой, - чуть лукаво и без лишней скромности прищурил придворный умные карие глаза, однако не теряя при этом почтительной скорби, которую подобает сохранять когда в доме умирающий, - но против природы я бессилен. Я учёный, а не чародей. Его Высокопреосвященство участвовал в рождественском покаянном шествии. Я, как мог, отговаривал короля, я считаю, что идти зимой босиком по снегу в одних камизах сродни самоубийству. Поймите меня правильно, - прямо посмотрел Мирон на герцога, - я добрый католик. Но я считаю, что нельзя требовать от Господа чудес, предварительно подвергая себя опасности подцепить пневмонию. Однако Его Величество настоял. Его самого Господь к нашему счастью уберег, а вот Его Высокопреосвященству повезло меньше.
Мирон скорбно опустил очи долу и перекрестился.
- Крупозная пневмония. Ещё и почки отказывают. Кардинал, конечно, был не стар, но и не юноша, чтобы часами бродить босиком по снегу без последствий для себя... - смиренно вздохнул медик и горестно взъерошил свои темно-каштановые кудри изящной рукой с длинными пальцами отличного диагноста.
Отредактировано Марк Мирон (2017-08-13 22:15:08)
Если Мирон считал Гиза абсолютно невозмутимым человеком, значит ему повезло и просто не выпало случая лицезреть герцога Лотарингского в ярости.
- "Был"? Что значит "был", Мирон? Его Высокопреосвященство еще покамест жив! Как вы только позволяете себе говорить о нем в прошедшем времени? Чертов фанатизм! - глаза молодого Лоррейна вспыхнули, как молнии на грозовом небе. Кулак опустился на небольшой круглый столик с грохотом и угрозой нанести ущерб имуществу Ватикана. Вещь оказалась сработана на славу. Издала жалобный скрип, но чудом не треснула.
- Неужто мессы под крышей собора было недостаточно?! К чему это шествие?! Зачем именно теперь, в декабре?! Дьявол, что за нелепица такая, мэтр? За последние несколько лет это уже третья потеря в нашем семействе. Два моих брата. Максимилиан. В прошлом году Франсуа. Этот юноша подавал надежды. Теперь Создатель решил послать нам еще одно испытание и наш дом остается обезглавленным. И как глупо! - кровь отхлынула от щек молодого герцога.
- Вы не колдун, но кудесник. Черт подери, неужто ничего невозможно было сделать?! - Анри замолчал, восстанавливая равновесие после этой вспышки.
- Не сейчас, еще в начале? Я знаю, Его Высокопреосвященство горделивый упрямец. Он никогда не признается, если ему худо. Как вы говорите, пневмония? Я плохо понимаю этот ваш птичий язык. Мой древнегреческий не настолько хорош, в героических поэмах несколько иной словесный набор и таких тонкостей нет, - иронично заметил Анри. - Поясните мне по-французски. И скажите, все уже было настолько плохо, когда вы его осмотрели? Неужто ни у одного из светлых умов не нашлось средства?
Отредактировано Генрих де Гиз (2017-08-13 23:10:13)
Медик лишь виновато опустил темные ресницы на упрек молодого герцога в том, что почти не числит его родственника среди живых. Врач искренне сожалел о скорой кончине своего пациента, но не обманывался сам и не дарил тщетных надежд родне умирающего кардинала.
На вопрос о средствах, что так и не помогли умирающему, Мирон сочувственно пожал плечами и горестно потер кончик тонкого носа с изящно загнутым кончиком:
- Все врачи, которые были при дворе, собирали консилиум. Я сам применял те средства, что могут помочь в случае простуды. Но крупозная пневмония... - грустно развел придворный медик руками, - да ещё наложились застуженные почки. Тут помочь было не в человеческих силах, пусть даже ты освоил искусство врачевания.
Гнев Лоррейна не испугал Мирона. Совесть его была чиста - он сделал всё что мог. Даже шествие пытался предотвратить.
- Ещё счастье, что молодой король не отправился к праотцам, - думал медик. Мирон по понятным причинам берег слабое здоровье своего нового сюзерена даже сильнее, чем надлежит лояльному подданому и верному клятве Гипократа врачу.
- Видите ли, монсеньор, - пояснил мужчина чуть сощурив тёмные умные глаза, - иногда простуда или лихорадка осложняется воспалением лёгких. Обычно это смертельно. Сам я видел только два случая выздоровления от этой напасти. Первый раз это был крепкий, молодой человек чуть за двадцать и второй раз молодая женщина не старше восемнадцати. У людей не столь молодого возраста и крепкого сложения я не видел ни одного случая исцеления, - грустно развел руками придворный медик.
Отредактировано Марк Мирон (2017-08-13 23:16:39)
- Что ж, мэтр, я знаю вас как превосходного лекаря и честного человека, - угрюмо проговорил молодой герцог и устало провел рукой по лицу. Он словно пытался избавиться от темного тумана, который опустился так внезапно и скрывает теперь будущее.
- Поймите меня верно, я не сомневаюсь в вас и вашем искусстве. Как раз напротив. Отсюда и вопросы. Мне было необходимо лично услышать все из уст медика и понять.
Подробности не принесли Анри успокоения. Напротив, после беседы с Мироном внутреннее возмущение и неприятие стало еще сильнее. Он понял как, но не понял для себя, почему. Абсурд. Такое чувство, что Провидение простерло руку за кем-то другим, но ошиблось и забирает не того.
Возраст? Молодой Гиз сходу мог назвать с дюжину седобородых "не юношей" на седьмом десятке и старше, которые сейчас здесь и тоже были на проклятом шествии. Почтенные едва ходят, оставляя за собой дорожку из песка, вечно скрипят и нянчат то свою подагру (следствие невоздержанности), то мигрень, то желудок. И тем не менее сейчас они живы и здоровы. На слабые лёгкие дядюшка никогда не жаловался. Он вообще за всю свою жизнь не терял времени на болезни, и они обходили его стороной. Будто понимали, что здесь им делать нечего.
- Послушайте, мсье, я заходил к дядюшке. Кардинал очень слаб. Луи был с ним все это время, нам повезло меньше. Скажите, не существует ли какого-либо средства, которое придаст Его Высокопреосвященству сил и продлит его часы?.. Чтобы он узнал нас. Чтобы мог произнести хоть пару напутственных слов и благословить нас. Мы с братом так на это надеялись. Сестра едет сюда со всей возможной для женщины скоростью, но до сих пор в дороге. Ужасно, если она не успеет попрощаться.
Королевский медик сосредоточено погладил подбородок с изящной тёмной бородкой. Средства, которые могут поддержать умирающего, ему были известны, но он был не уверен, не опоздали ли они с их применением.
- Я могу попробовать. Постараюсь сделать всё, что возможно. И будем надеяться на милость Господню.
Врач не мог обещать невозможного, но облек эту правду в самую щадящую форму и подарил принцу Лотарингского дома некоторую надежду. И надежду всё же небезосновательную. Мирон вспомнил, как года полтора назад он лечил сына графа де Пре. Графский сын подцепил малярию в болотах Руана, и для лечения Мирону была необходима кора заморского дерева хины. Её возможно стало привезти из испанских колоний. По специальному заказу и за очень большие деньги. Больной был настолько плох, что, казалось, не протянет и дня. Однако у королевского лекаря был в друзьях один испанский коллега, который ездил с конкистадорами в Новый Свет и узнал там у туземцев диковинное средство. Этот испанский врач мог делать то, что не мог никто. Он лечил малярию и лечил успешно. Более того, по счастью находился в это время во Франции. Вот к нему-то Мирон и послал за хиной. Однако время было против юноши, он уже отдавал Богу душу.
И вот тогда Мирону удалось добиться, чтобы юноша дождался лекарства, забыл и думать о малярии и скоро должен жениться.
Отредактировано Марк Мирон (2017-08-14 21:30:26)
- Неужели нельзя быстрее?! - кучер мог отчетливо слышать недовольный женский голос из окна кареты, которое Катрин не поленилась открыть. Вдобавок мадам постучала в крышу изнутри.
- Поторопись, поторопись! Мы движемся со скоростью улитки!
- Если мы поедем еще быстрее, мы либо растеряем колёса, либо перевернемся, мадам. А может, сначала одно, а потом и другое, - крикнул в ответ возница, - мы и так почти уже летим.
Камеристке такие перспективы явно не пришлись по душе.
- Действительно, мадам, может не стоит так гнать? - робко промямлила девушка, - мы же убьемся. На все воля Божья, успеете так успеете... А нет, так помолитесь за душу Его Высокопреосвященства.
- Если тебя что-то не устраивает, дорогуша, ты можешь выйти из кареты прямо сейчас, - госпожа де Монпансье снабдила свой ответ таким взглядом, что трусиха тут же прикусила язык и только охала на слишком ощутимых ухабах. Разобьемся или нет, это еще неизвестно. Может и повезет. А свое слово госпожа вполне способна исполнить, высадит и что тогда делать? Хоть замерзай насмерть. И еще в здешних местах наверняка имеются волки. И уж тут верная погибель.
Везение было на стороне госпожи герцогини. До города на двенадцатый день пути добрались целыми. Оси экипажа, изготовленные из лиственницы, выдержали такое испытание. Недаром на лиственничных сваях Венеция до сих пор стоит.
Катрин подставила щеку и лоб для поцелуя Шарлю и Анри. Раскрыла объятия навстречу Луи, которого не видела так давно и обвила руками шею младшего брата.
- Я успела? - шепнула она ему и обвела взглядом всех троих. Братья еще не в трауре. Стало быть?..
Словно порыв весеннего ветра внезапно разогнал сгущенный, спертый от мрачных ожиданий воздух. Звуками голоса, энергичностью движений, блестящими глазами, легким запахом духов и холодного с дороги воздуха молодая женщина оживила покои. Слегка растрепанная, но настоящая, она будто олицетворяла собой извечную победу жизни. Птичьей трелью в осеннем лесу, солнечным лучом на декабрьском небе.
Отредактировано Катрин де Монпансье (2017-08-15 11:42:18)
Бог дал женщине красоту, а дьявол — ум.
Сопроводив братьев по их покоям Луи вновь вернулся в спальню к кардиналу, где, усевшись на край его постели, принялся вполголоса читать молитвы на латинском языке, четко проговаривая каждую букву. Когда кардинал де Гиз отойдет в мир иной во главе дома встанет Генрих. Его брат верил, что такому человеку будет под силу удержать лотарингскую семью на плаву так же крепко, как до этого держал Шарль. Остался еще один дядюшка, но от него никогда не было проку, увы, в делах семьи он никогда не играл важной роли. Луи младше брата на пять лет и более безрассуден не только в выборе, но и в поступках, потому ему еще предстоит стать достойным представителем своего рода. В болезни дяди и его предсмертном состоянии молодой человек несомненно винит Генриха Валуа. Именно религиозное шествие вместе с ним стало для Шарля де Гиза губительным. Луи вновь словно вернулся на десяток лет назад, когда он узнал о смерти своего отца, и вот снова ладонь родного и близкого человека грубо вырывают из его руки. По этой причине лилия должна быть срублена и проклята. Закончив с молитвой Луи перекрестился и прилег головой сбоку кровати, закрыв глаза. В этот момент несколько свечей потухли, а по его бледной щеке скатилась прозрачная слезинка. Никто не будет свидетелем его горьких слез кроме Всевышнего.
Через пару дней дяде, благодаря действиям врача, стало немного легче. Шарль де Гиз даже пришел в себя, но был еще слаб и не мог подняться с постели. Радостный Луи суетился около него, словно курица-наседка, то подушку пытаясь взбить получше или одеяло подоткнуть, то самому графин с водой сходить налить. Молодой человек даже не думал, что это может быть просто коротким временем перед неизбежным, он наивно верил в полное исцеление.
Вечером приехала Катрин. Луи и его братья встретили свою сестру в коридоре резиденции. Мягко коснувшись губами внешней поверхности ладони сестры, он притянул ее к себе и крепко-крепко обнял, покачивая в своих объятиях.
— Мы ждали твоего приезда. Его Высокопреосвященство вроде бы пошел на поправку.
Последний раз младший Гиз видел свою сестру давно. Он уже и не помнит когда это было. Может быть перед самым ее замужеством? Луи не хотел отпускать Катрин от себя и потащил ее за собой в сторону покоев дядюшки, желая чтобы она сама все увидела своими глазами. С братьями он поговорит чуть позже, когда, через пару дней, немного отойдет от волнения и переживаний. В спальне кардинала вновь пахло лекарствами и болезнью.
— Что случилось?! — бросился к Марку Мирону Людовик. — Почему он снова неважно выглядит?
Отредактировано Людовик II де Гиз (2017-08-15 14:45:41)
Нашлю я казнь, нашлю я меч - сказал Господь!
- Но, монсеньор, - грустно покачал кудрявой головой королевский медик, - я и не обещал вам чуда. Я обещал сделать всё зависящее от меня, чтоб хоть как-то поддержать вашего дядюшку до приезда мадам де Монпансье. И благодарение Всевышнему, это удалось. А спасти его высокопреосвященство не в человеческих силах.
Мирон печально посмотрел бархатными темным и глазами на отчаявшегося юношу. Он искренне сожалел о его горе, но помочь ему был бессилен. Уже одно то, что Шарль Лотарингский жив и даже может сказать пару слов, ближе к чудесам Господним, нежели к науке. И по мнению Мирона эту ночь умирающий пережить никак не мог.
Молодая женщина ощутила ком в горле, но храбро сглотнула его и направилась прямиком к постели больного, предварительно придав лицу радостное выражение.
- Дядюшка! Вот и я наконец доехала. Что это вы вздумали хворать и пугать нас?
- Катрин! Девочка, - прошелестел кардинал. Он узнал голос и силуэт, слабо улыбнулся и шевельнул рукой, явно желая подозвать племянницу. Дочь Меченого опустилась подле кровати на колени, позволив пышным юбкам свободно лечь на пол. Бережно поднесла к губам лежащую на покрывале желтоватую руку. Кардинал в ответ провёл ладонью по ее темным волосам. Всмотрелся в лицо, которое Катрин нарочно приблизила, понимая, что зрение наверняка совсем уже подводит.
- Стала красавицей. Всегда была, а сейчас еще больше похорошела.
Слова давались явно с большим трудом, но их при желании можно было и расслышать и понять.
Племянница хотела что-то ответить, но почувствовала, что не может. Женская природа взяла верх. Видимо, в этот момент у нее все-таки заметно дрогнула нижняя губа, потому что умирающий потрепал ее по щеке. Вернее, сделал подобное движение.
- Ну-ну-ну. Перестань. Значит, с меня достаточно.
Бог дал женщине красоту, а дьявол — ум.
Шарль видел, как младший брат изменился в лице после этих слов и, честно сказать, посочувствовал обоим: и ему и медику. Луи бросало от надежды к отчаянию, соломинка, за которую он хватался, ускользала из его пальцев. Мирону в силу рода занятий слишком часто приходилось быть дурным вестником. Накануне Анри учинил ему форменный допрос, а теперь вот приходится еще раз отнимать у Людовика надежду.
Впрочем, среднего из Гизов не удивила такая реакция брата. Действие бальзама, который применил лекарь, потрясало. Что он намешал туда, какие чудесные компоненты? Правда, Мирон клялся, что там лишь укрепляющие травы, около трёх десятков составляющих, но в это слабо верилось. Если бы в Майенне было чуть меньше здравомыслия, он сам обманулся бы подобно младшему брату. Кажется, еще шаг и этот элексир, густой, медового цвета и с насыщенным, даже резким запахом сможет воскрешать, как в рыцарских романах живая вода из зачарованного источника. Но нет. Пока это никому не дано. Увы.
Не дожидаясь ответа Луи, герцог подошёл к нему сзади, тихо положил на плечо теплую, увесистую ладонь, тихо шепнул:
- Брат, мы с Анри ведь намекали тебе вчера, что напрасная надежда только сильнее ранит. Если бы не мэтр Мирон, у нас не было бы этих двух дней. Он изначально был предельно правдив и это делает ему честь.
Майенн слишком хорошо знал Луи и слишком хорошо понимал его чувства, чтобы не осознавать, сколь нужна ему сейчас поддержка семьи.
Луи ощущал, как кровь приливает к его, всегда бледным, щекам и еле сдерживал себя чтобы не сорвать злость в бессилии на враче. Вечно они не умеют говорить правду в лицо, своим молчанием они пытаются как можно больше стрясти денег. Сколько лекарей пытались лечить дядюшку, что и сказать трудно. Монеты, что оставили в их карманах руки младшего Гиза, небось позвякивают в их ладонях. Денег совершенно не жалко, был бы только результат. Короткое улучшение облегчения не принесло никому, особенно больному. Молодой человек не мог уже видеть, как дядя мучается. Уж лучше бы так не болел, как сейчас, уж лучше бы сразу. Раз и все. Сердце там или кровоизлияние. При этих мыслях Луи едва удержал слезы, но тугой ком боли сковал его солнечное сплетение, ударив в сердце. В горле словно образовался плотный шар и Луи пришлось подняться на ноги. Отойдя к столу, где находился графин со свежей водой, Гиз налил себе в бокал немного, а затем залпом выпил. Выпитое тут же попросилось наружу. Чудом удалось стерпеть и сдержать себя, чтобы не облиться. В покоях витал болезненный запах, казалось, что пространство вокруг сгущается, затягивая и тебя за собой в черную муть. Придержав ладонь около рта, Луи, повернувшись спиной к присутствующим и постели, поставил графин обратно. Хоть немного полегчало. Когда дядюшка говорил с Катрин, а она ему отвечала, Гиз находился еще около стола. Задрав голову, он смотрел в потолок, пытаясь вернуть слезы на место. В этот момент сзади подошел Шарль и положил теплую руку на плечо. Луи переборол желание обнять его. Ведь это его родной брат. Неизвестно, что будет дальше. Их семья фактически обезглавлена и кроме семейных уз у них ничего не осталось. Развернувшись лицом к брату, Луи поднял взгляд и кивнул.
— Все хорошо. Я в порядке. — а затем добавил, буркнув под нос — Наверное.
В этот момент с постели раздался слабый голос, пытавшийся произнести одно единственное имя "Луи".
— Я здесь. — молодой человек стремительно приблизился к кровати дядюшки, протянув его бокал с водой, но мужчина отказался тяжело отодвинув чужую руку.
"Не уходи, пожалуйста. " говорили глаза Луи. Тяжело вздохнув он наклонился и коснулся губами внешней поверхности кожи ладони Шарля де Гиза. Он так сильно изменился. Щеки ввалились, под глазами круги и глаза, казалось, побледнели. Ему осталось не так долго. Дядя не спеша заговорил про рвение и защиту католичества, уважение и заботу о семье, но до Луи это долетало как в тумане. Он нашел в себе силы проговорить только.
— Я не посрамлю твою память и постараюсь стать достойным представителем нашего дома. — на последней фразе голос Гиза дрогнул и сорвался на болезненные нотки: — Я хочу, чтобы мной ты гордился.
"Выполню твою мечту, чего бы мне это ни стоило. Генрих взойдет на трон, а вера католическая будет спасена. Даже если мне придется умереть ради этого."
Отредактировано Людовик II де Гиз (2017-08-18 19:06:02)
Нашлю я казнь, нашлю я меч - сказал Господь!
Сомкнуть глаза в эту ночь Генриху не удалось. Он старался принять удобное положение, считал до тысячи, бесполезно. О каком сне может идти речь? За один месяц Рок растер в порошок все его мечты и надежды. Смял, разбил на мелкие осколки, развеял в пепел. Чем все обернулось? Из Кракова Генрих летел как на крыльях. Ему двадцать три года. Впереди ждет блестящее будущее, власть, женщина, которую он боготворит и собирается надеть корону на ее голову. Препятствия его ничуть не пугали. Реальность оказалась так зла и жестока, что молодой монарх опешил. Чем все закончилось? Его возлюбленная мертва. До сих пор он просыпается в холодном поту от одного и того же сна. Жаркое лето. Мария бежит по лужайке, он слышит смех, видит край летящего белого платья. Трава под ней остается не смятой. Он пытается догнать, для этого нужно каких-то три шага. Вот, только протянуть руку. Сейчас он схватит, прижмет к себе, накрепко, так чтобы чувствовать удары ее сердца, зарываться лицом в волосы, чувствовать тепло ее тела и бархат кожи под пальцами. Покрывать поцелуями лицо. Но внезапно на луг опускается холодный туман, плотный и белый как молоко. Увидеть сквозь него невозможно. Он зовет, повторяет имя, все громче и громче, пока хватает голоса, до хрипоты. Ответа нет. Потерял, а она была так близко. От боли потери, от пустоты и жуткого холода сердце сжимается и с губ срывается крик. "Ваше Величество опять кричали во сне". Мертва.
А Дамвиль, этот мерзавец, сын коннетабля Монморанси, возомнил себя королем Лангедока. Посмел самовольно созвать в Монпелье Штаты. Требует ввести свободу вероисповедания для реформатов, изгнать из Совета всех итальянцев. Выдвигает своему сюзерену ультиматум! Ничтожество. В довершение всего Дамвиль, потехи ради, вздумал штурмовать крепость Сен-Жиль. Располагалась она чуть не у самых стен Авиньона. Мятежник будто показывал, что готов вскорости посягнуть и на сам город. С башни можно было видеть, как полощется на ветру знамя Монморанси, на уровне штандарта с королевскими лилиями... Королевские армии, все четыре, покамест терпели неудачи. От ярости, от унижения темнело в глазах. Не такого начала своего правления Генрих ожидал.
Под утро разразилась гроза. Первый раскат грома был таким сильным, что король в своей постели вздрогнул от неожиданности и развел складки тяжелого балдахина.
- Что это?
- Гроза, государь, - один из комнатных дворян, сидя в кровати, суеверно перекрестился, - и это в декабре!
- Дурной знак, - пробормотал молодой монарх. Он унаследовал от матери обостренную интуицию. Дар? Порой проклятие. Жить с постоянным предчувствием невыносимо.
Болезнь кардинала Лотарингского довершила все неприятности. Многим пришлось не по душе давешнее шествие. Эта попытка хоть немного отвлечься, ослабить физическим страданием боль душевную также не прошла без последствий. Генриху не составило труда с горечью догадаться, кого начнут винить, ежели Его Высокопреосвященство отойдет к праотцам. Будто он тиран, будто тянул за собой на аркане, будто угрожал страшными карами каждому, кто не выйдет на улицы помолиться вместе с ним. Кардинал пострадал оттого, что в свои пятьдесят пытался казаться молодым и полным сил мужчиной и не рассчитал своих сил. Он никогда не слушал рекомендаций лекаря. Гордость Гизов, притча во языцех. Они все таковы. Лучше умрут, чем проявят слабость.
На улице будто бы и не рассветало. Дождь хлынул сплошной стеной, молнии разрезали темное небо.
Громовые раскаты смешивались со звуками отдаленной канонады.
Утро уже привычно принесло дурные известия.
- Сир, Его Высокопреосвященство кардинал Лотарингский скончался нынче ночью, - сообщил Луи Гонзаго, герцог де Невер во время церемонии вставания, помогая королю надеть сорочку, - сейчас в апартаментах идет заупокойная служба. Герцог Лотарингский, герцог Майеннский, месье де Гиз сейчас там, и не выходили со вчерашнего вечера. Присутствовали при последних часах. Вчера прибыла госпожа де Монпансье. Она также вместе с братьями.
- Вот как. Бедный кардинал. Упокой Господь его душу. Какая потеря для Франции. Мы все надеялись на другой исход, - грустно проговорил Валуа в ответ Гонзаго, - Он был ещё полон сил. Идемте, друг мой, выразим соболезнования племянникам покойного.
Что ж, пусть эти несносные Гизы первыми будут смотреть на него как на убийцу. Совесть его абсолютно чиста. Он кардиналу зла не желал. Напротив - рад был бы помочь, чем мог. Но это не в его силах.
Вскоре король в сопровождении Луиджи Гонзаго вошел в зал, где семейство Гизов горевало о почившем родственнике. Генрих был сегодня бледнее обычного, небрежно завит, и как всегда в последнее время в темном. В покоях пахло ладаном. Капеллан, видимо, только что закончил читать очередные молитвы, между которыми Лотарингцы должны были успевать принимать многочисленные соболезнования.
Отредактировано Генрих III Валуа (2017-08-19 16:00:47)
- Теперь в твоих руках будущее семейства. В тебе есть все необходимые качества, я надеюсь на тебя, Анри. Я слышал, как на улицах выкрикивали твое имя. Как когда-то имя твоего отца. Не сворачивай с пути и будь осмотрительным.
- Даю слово, дядюшка, я буду и решителен и осторожен. Можете быть спокойны.
Так за одну ночь дом Лорренов потерял и обрел главу. Молодой Гиз смотрел на угрюмого Шарля, на бледного Луи с опухшими и покрасневшими глазами, на хрупкую Катрин в черном платье. Дороги назад нет. Нужно продолжать. Можно ли еще упрочить позиции их рода? О, можно. Судьба Колиньи многих ужаснула, и это было заслуженно. Без жалости к врагам. С открытым сердцем к каждому, кто готов поддержать. Заветы, которые сын Меченого намеревался передать Шарлю, новому принцу Жуанвилю, своему первенцу. Как только тот способен будет что-то понимать.
- Клянусь, - твердо обещал он сам себе, - клянусь, что имя Гизов будет на устах у всякого. Оно будет звенеть как скрещенные клинки, взрываться как петарда на всех улицах и в каждом доме, во дворце и в лачуге. И это будут приветственные крики, крики восторга, а не проклятия и сатира, как в сторону Валуа.
Одна из придворных дам, записная красотка, рыдая чуть не в голос и безо всякого стеснения подошла проститься. У лица мокрый насквозь платок.
- Ну, Ваше Преосвященство! - Лоррен про себя усмехнулся и покачал головой. Дядюшка и под сутаной оставался мужчиной до последних дней.
- Король, король! - раздался в покоях шепот. Генрих Валуа уже продлил патент, Гиз останется и при нем главным распорядителем двора, как и при покойном Карле. Старший из братьев развернулся вслед за всеми. Как пристало вельможе его ранга, старший из братьев склонил свою гордую светловолосую голову. Для того, чтобы тут же вновь поднять, еще выше прежнего. Оба брата и сестра стояли рядом с ним, но шаг вперед и они оказались за его спиной. Впредь так всегда и будет.
- Сир.
Отредактировано Генрих де Гиз (2017-08-20 17:21:14)
Взгляд тёмных итальянских глаз Генриха быстро скользнул по зале. Молодое и чувствительное самолюбие желало убедиться, что присутствие государя всеми замечено.
Как и все, король подошёл к возвышению, на котором в центре зала стоял гроб с телом покойного и горели свечи. Благоговейно осенил себя крестом. Коснулся губами кардинальского перстня и какое-то время постоял рядом, перебирая четки на запястье. Потом подошёл к семейству почившего.
- Я пришел выразить вам, кузены, свои соболезнования, - негромко и с чувством проговорил молодой монарх. - я полностью разделяю вашу скорбь. Без покойного кардинала трудно представить Францию. Он, кажется, был всегда. По крайней мере, сколько я себя помню. Я шел в кабинет матушки и слышал первым делом его голос и голос вашего отца, герцога Лотарингского. У них частенько случались жаркие споры, но каждый раз их объединяло одно желание: благо нашего государства. Ее Величество тоже глубоко потрясена. Ложь, что нет незаменимых.
- Еще бы, - пронеслась мысль, - дражайшая матушка поверить не может в случившееся. Она пятнадцать лет не могла слова сказать без мнения Его Высокопреосвященства. Пожалуй, даже побаивалась его. С другой стороны, кардинал в трудном положении всегда знал, что делать. Если правая рука взяла слишком большую власть, возымела собственный голос и волю, ведет себя вызывающе и действует независимо от тебя, это пугает. Однако отруби ее и чувствуешь себя не вполне цельным.
После слов короля среди присутствовавших пробежал согласный шепот. Раздались вздохи. Некоторые чувствительные особы прижали платки к глазам. Те, кто ненавидел Его Высокопреосвященство и пришёл убедиться, что кардинал и впрямь скончался, а таких было немало, скептически поджали губы.
Генрих-человек мог ощутить грусть по ушедшему. Генрих-политик прекрасно понимал, что эта трагическая случайность оказалась кстати. Гордость монарха, уже порядком уязвленная, требовала самостоятельности. Свежего воздуха. Он не позволит министрам себя подавлять. Никому из них. Он может прислушиваться к советам, но никто не посмеет навязывать ему свои взгляды. Даже мать. Ей он это донесет в первую очередь.
А пока... Пока он крепко, с сочувствием пожал руки Анри и Майеннскому и поцеловал кузину-Катрин в обе щеки.
- Вам, кузен, тяжелее всех, - так же тихо обратился он к Луи, - мы все знаем, что кардинал практически заменил Вам отца. Это ваша вторая потеря. Я хорошо понимаю Вас. Я знаю, каково это. Наш король-отец тоже ушел слишком рано.
Генрих мягко привлек к себе младшего кузена и обнял его.
Отредактировано Генрих III Валуа (2017-08-20 21:32:59)
Анри и Шарль отделались малым, им только руку пожали. Молодая герцогиня приняла поцелуи, как древнегреческий стоик в юбке. Бедный Луи и вовсе оказался заключенным в объятия. У объятий Валуа особая цена, безопаснее обняться со змеей. Уяснить сей факт мадам успела уже давно. Когда две амбициозные натуры пересекаются на одном поле, не избежать искр. Для Катрин это понятно было еще в те дни, когда два Генриха были почти неразлучны. Ровесники и тезки. Валуа с внешностью итальянца, тогда еще Анжуйский, и ее старший брат, сошедший со страниц северной саги. Они поверяли друг другу практически все свои мысли, подумать только! Все завершилось резко и прозаично.
- Что это, "дорогой кузен"? - насмешливо передразнила она про себя, - знак королевской милости? Или двукратный поцелуй Иуды? Ты же не думаешь, что мы позабыли, чего стоят твои объятия? Не ты ли клялся в желании видеть Анри своим зятем, как ты выражался, братом? Прижимал его к груди. Помнишь, что было после? Ты сунул нос, куда не следовало, а потом открыл Карлу, что связывает Анри и твою сестру Маргариту. Ревность, ревность, дорогой кузен. Ах, как жестоко ты ревновал! К растущей известности. К военным успехам. К месту в людских сердцах. К роли кумира католиков. К женщине. Если бы ты мог, Анри не выйти из твоих братских объятий живым. Ты задушил бы его собственными руками, убрал с дороги.
Нет, мадам определенно не нравилось, когда кто-то из Валуа обнимает ее братьев. Ни женские, ни мужские объятия в этой семье не приводят ни к чему хорошему.
Бог дал женщине красоту, а дьявол — ум.
Вот и все. Стоило Генриху попрощаться с Шарлем кардиналом де Гизом, как тот, прикрыв глаза, замер и больше не шевелился. Луи положил свою ладонь поверх плеча дяди и слегка молча потрепал за него. В глазах молодого человека все еще была надежда, что его родственник просто уснул, устав от такого количества народу около его постели и разговоров. Кожа была еще теплой, но со временем она похолодеет, а мышцы одеревенеют. Нос и черты лица кардинала заострились, щеки впали, под глазами пролегли темные круги. Чтобы больше не тешить себя пустыми надеждами и мечтами, Луи наклонился и припал к груди дяди ухом. Биения сердца он не услышал. Горечь прилила к его груди и не сдержав себя он ухватил Шарля за руку, на всякий случай, и проверил пульс. Его тоже не было. Лицо Гиза вмиг окаменело, стало похожим на восковое. Он чувствовал себя маленькой песчинкой несомой ветром. Ему было все равно, что творится вокруг. Он не заплакал, не закричал и не зарыдал из-за смерти родного человека, решив не показывать свое настоящего горе на людях до поры до времени. У него будет возможность в одиночестве предаться разрывающей душу печали. Если же он покажет свою слабость здесь, при всех, это убьет его авторитет в глазах других. Дрозд крепкая птица и ей перенести любую невзгоду предначертано самим Господом. Молча поднявшись на ноги, Луи, даже не обняв братьев или сестру, приказал слугам готовить тело к проводам. Он помог совершить все положенные ритуалы над покойным, сам обмыл его, не дав никому подойти близко даже на метр, облачил в кардинальские одеяния, положенные его сану и надел через голову на шею крест. Покойного положили в гроб, водрузив на голову, с седыми прядями в волосах, красную берретту. Гроб поставили в огромном зале, давая возможность всем, кто желает проститься с кардиналом. Луи опустился на колени перед гробом и так и остался стоять, смотря на лицо того, кого он любил так же сильно, как и родного отца. Франсуа он помнит, но он ушел из жизни когда его сыну было всего восемь лет. Шарль принял опеку над племянником, любя крепко, словно собственного сына. "Дядя, вставай. Поднимайся" лихорадочно думал Луи. "Пойдем ужинать. Утром мы должны уехать в Реймс." Но кардинал так и остался лежать в гробу, словно камень, а его руки уже стали холодными. Он не слышал никого и, как надеялся Гиз, уже обрел блаженство на другом свете, встретившись с самим Господом. В этот момент вошла плачущая молодая женщина, о которой Гиз знал, что она любовница его дяди. Вскоре в зале появился и король, под взволнованный людской шепот. Генрих Валуа пожал руки братьям Гизам: сначала Анри, потом Шарлю, поцеловал Катрин в щеки и направился к Луи. Тот вдруг захотел, чтобы брат заградил его собой и не дал супостату подойти и тем более лезть обниматься.
— Ваше Величество — с достоинством встретил правителя Людовик, позволив себя обнять со смирением. "Это ты виноват в его смерти. Если бы не твоя процессия в такой холод, никто бы не пострадал. Это ты убил его." Вслух, правда, Гиз ничего не сказал. Он знал, что надо уметь терпеть врагов, чтобы добиться чего-то большего. — Благодарю вас за поддержку. Это очень тяжелая потеря для нашей семьи.
Луи хотел сказать что-то еще, но ему пришлось извиниться и с сожалением на лице, а в душе с радостью, отойти к группке французских епископов, приехавших проститься с кардиналом. Им есть что обсудить. Закончив беседовать с ними, Гиз, с холодным выражением лица устав слушать лицемеров и лгунов, видеть их сочувствующие лица, вышел из зала и направился куда-то по коридору.
Отредактировано Людовик II де Гиз (2017-08-21 18:47:29)
Нашлю я казнь, нашлю я меч - сказал Господь!
Катрин проследила глазами, как младший брат покинул залу. Сейчас он еще не до конца понимает, что произошло. Потом, когда тело дядюшки упокоится, будет хуже. Для Луи наступит пустота.
Мадам вышла в коридор следом. Подошла к брату сзади. Положила на плечи обе маленькие ладони в черных перчатках.
- Помнишь, мы развлекались загадками да Винчи, брат? "Чем больше у нее отнимешь, тем больше она станет". Звучит поэтично, будто речь о вселенной, о звездной бесконечности. Или о страсти, которая только разгорается от невозможности встреч. А ведь Леонардо говорил всего лишь о яме. Так вот. Наша семья это зияющий ров. Может показаться, что она стала меньше, но горе тем, кто обманется. Мы понесли потерю. Значит, мы поскорбим, а затем сомкнем ряды и будем идти дальше. Вместе. С памятью о них. Кто бы что ни шипел, мы вырвем змеям жало, да и только. Ни отец, ни дядя не желали бы видеть нас слабыми. Это лучшее, что мы можем сделать для тех, кого с нами нет. И для будущего. И я это будущее тебе покажу. Я привезла его сюда для тебя. Взгляни.
Пальцы мадам скользнули за корсаж, в потайное. За право повторить этот жест своей рукой многие мужчины отдали бы несколько лет своей жизни. Герцогиня вынула какой-то маленький сверток. Батистовый платок, в который было завернуто что-то небольшое и круглое. Развернула и протянула будущему прелату на своей раскрытой ладони.
- Смотри. Пока ты скорбишь, не забывай о ком-то, кто обратится "дядюшка" уже к тебе. Вот будущее. Твоя кровь. Твой племянник. Принц Жуанвиль. Ты его не видел с пеленок. А теперь он превратился в маленького мужчину. Ему три. Видишь? Его больше не одевают в платья. Он носит мужской костюм.
Отредактировано Катрин де Монпансье (2017-08-31 06:48:07)
Бог дал женщине красоту, а дьявол — ум.
Ощущения изнутри были такие, словно чужая ледяная и колючая рука сжимает сердце, стараясь как можно больше причинить страданий. Выйдя в коридор, Луи приставил к стене ладони, найдя на них опору, и тупо уставился перед собой. Ему сейчас было настолько больно, что он не мог ничего сказать или выразить словами. Все казалось ему нереальным. Это происходит не с ним и не с его семьей. Завтра все будет как прежде, стоит только закрыть глаза. Поверив в свою же собственную бредовую мысль, Луи крепко зажмурился, досчитав до пяти открыл глаза. Нет. Это суровая реальность. Братьям нечего переживать. Они виделись с дядей не часто. Людовик же прислуживал ему на молебнах и мессах, когда кардинал их служил. Он ел с ним за одним столом, ездил на охоту, беседовал в библиотеке. Теперь же Гиз, представив все, не знал, как он вернется в Реймс и не будет видеть рядом с собой в зале с книгами родную фигуру, не слышать голос с теплой интонацией. Он снова одинок. Кто бы что ни говорил, Катрин, Генрих и Шарль пробудут не долго с братом. После похорон дядюшки они разъедутся. Когда его не стало, Луи должен защитить свою семью и заменить потерю дома Лоррен собственными силами. Сейчас их у него не хватало, но лишь потому, что тело кардинала де Гиза еще не остыло до конца. Стоило Катрин найти Луи и положить свои ладони ему на плечи, как он вздрогнул и обернулся, встретившись с глазами цвета утреннего тумана. Глазами, которые он был рад увидеть в любое время, даже сейчас. Мягко взяв из ее рук медальон с изображением племянника, Луи захлопнул крышку и оставил подарок себе. У него есть изображения всей семьи в виде маленьких медальончиков, висящих на стене около домашнего аналоя, рядом с крестом. Смотря на лица родных людей каждое утро и поздний вечер, Луи понимает, ради кого он живет и борется в этом мире. Когда-нибудь на стене будет висеть еще один амулет с изображением. Время придет и даже если Луи займет в семье место своего дядюшки, у него будет такой же сын, как у Генриха.
— Ты права. Абсолютно права, моя дорогая сестра. — неожиданно спокойно проговорил Гиз, сжимая в ладони крепко-крепко амулет. Стало гораздо легче, чем было раньше. Вернуться к гостям? Нет. Завтра утром похороны.
— Выйдем на балкон? Нам нужно подышать свежим воздухом и немного забыть о горе, что принесла в нашу семью сама смерть. — коснувшись рук Катрин своими пальцами, Луи притянул ее ладонь к своим губам и поцеловал.
Отредактировано Людовик II де Гиз (2017-08-30 19:19:07)
Нашлю я казнь, нашлю я меч - сказал Господь!
- Мне тоже почти уже дурно от запаха ладана и соболезнований, - отозвалась мадам и мягко провела ладонью по щеке брата в ответ на его поцелуй, - идем, братец, только ради святой Мадонны, накинь что-то на плечи. Не хочу, чтобы ты простыл.
Как удачно! В этот момент мимо пробегала одна из горничных, и на руках у нее громоздилась целая башня из подушек. Но главное, что сверху лежало покрывало, шерстяное и теплое.
- А ну-ка постой, душечка.
Цепкие пальцы мадам Монпансье тут же без колебаний сдернули полезную вещь.
- Зайдешь потом за ним в мои покои, надеюсь, не заблудишься. Свободна. - напутствовала Катрин девицу и перекинула покрывало через свой локоть без расчета на любые возражения.
Миновав длинный коридор, они наконец вышли на один из небольших балконов. Декабрьский морозный воздух освежал мысли.
- Может, именно отсюда Папа приветствовал народ, когда в Авиньоне еще были Папы? - заботливо, совершенно по-матерински она набросила половину покрывала на плечи брата. Второй укрылась сама.
- Луи, послушай. Ты будешь архиепископом Реймса, в этом нет никаких сомнений. Но твоя будущая епархия не нуждается в твоем постоянном присутствии. Теперь тебя ничто в Реймсе не держит. Ты так молод, перед тобой открыто столько возможностей, чтобы воспользоваться твоей молодостью. Что тебе делать в этом городишке? Он мал для тебя. Ты нужен семье, брат. Париж тебя ждет. Там жизнь, там центр всего, - серые глаза молодой герцогини вдохновенно искрились, на щеках горел румянец волнения, - В отель-де-Гиз целое пустое крыло, его только недавно закончили. Анри приказал его построить сразу после свадьбы, потому что семья будет разрастаться. А скажешь только слово, к твоим услугам будет любой из остальных наших особняков. Кроме того, на улице Двух Экю, где Майенн имеет обыкновение уединяться со своими дамами. Это его гнездышко, - смешливо заключила мадам.
Отредактировано Катрин де Монпансье (2017-08-31 20:09:53)
Бог дал женщине красоту, а дьявол — ум.
Немного замешкавшись в поиске чего-то теплого, Луи даже подумал вернутся в свою комнату и найти там зимнюю накидку на плечи, но его выручила сестра. Остановив молоденькую служанку, несущую в руках горку подушек, она забрала у нее одеяло и, как понял сам для себя Гиз, вежливо попросила ее убираться вон. Он знал, что Катрин не оставит его без тепла и будет переживать, чтобы ее родной младший брат на заболел так же как и дядя. Земля ему пухом. Эти мысли заставили Луи впасть в некую апатию. Какое-то время он будет еще страдать, но скоро поймет, что жизнь не закончилась и нужно продолжать радоваться. Присутствие сестры рядом дарило молодому человеку спокойствие. Ему гораздо легче когда она рядом с ним, на расстоянии вытянутой руки. Стоило ему выйти на балкон, как в нос ударил приятный морозный воздух авиньонского декабря. Мысли прочистились, апатию как рукой сняло. Луи позволил себя завернуть в одеяло, прижавшись плечом к Катрин. Он бы отдал ей даже свою одежду, окажись она в таких холодных условиях, а сейчас, просто позволил договорить все, что ей хотелось. Луи не ответил на вопрос о балконе и народе, когда-то встречавшем здесь самого Папу Римского. Вот он тоже не видел его никогда и не жалеет. Хотя, если подумать, не отказался бы встретиться со столь важным человеком. Пока такой чести он не был удостоен.
— Я знаю. Мне придется принять сан, чтобы продолжить борьбу за нашу семью. Когда на мою голову возложат архиепископскую шапку, пути назад не будет.
Луи открыто наслаждался тем, что находится так близко к Катрин. Родись они в один день и год, они могли бы стать двойняшками. Молодой человек всегда защищал ее и будет делать это всю свою оставшуюся жизнь.
— Пока я не стал архиепископом, я могу делать так. — улыбнулся он, прижимаясь головой к голове девушки.
— Я приеду в Париж и буду жить в отеле де Гиз, если так захотят Генрих с Шарлем, и если этого хочешь ты. Только мне нужно будет приготовить для тебя подарок. Кстати, а помнишь, я подарил тебе на день твоего рождения маленький пушистый комочек? Она еще жива?
Луи порывался спросить о той камеристке, что приехала с Катрин. Замужем дама? Есть ли у нее кавалер?
— Наверное, я буду не очень благочестивым архиепископом. В моем доме, как было с покойным дядюшкой, будут водиться женщины.
Отредактировано Мастер (2017-09-03 17:39:41)
Нашлю я казнь, нашлю я меч - сказал Господь!
- Ты сможешь делать так, если даже станешь Папой Римским, и пусть кто-то попробует сказать хоть слово, - герцогиня заразительно расхохоталась, обняла брата, поднявшись на цыпочки, звонко поцеловала в щеку и прильнула головой к его груди. Она была ощутимо меньше ростом, примерно по плечо будущему архиепископу.
- Бланка живее всех живых. Ты ее не узнаешь, когда увидишь. Она в первый же год превратилась в наглую холеную особу, которая знать не знает, что такое мышь и трясет задней лапой над самыми изысканными лакомствами, - поведала мадам таким тоном, будто говорила о родном балованном дитяти, - Спит со мной вместе, слуги тратят часы, чтобы очистить белую шерсть по всему дворцу. Сейчас она осталась в Париже. В дороге с кошкой не слишком удобно, да и не нравятся ей долгие поездки в экипаже. Ее укачивает.
- Женщины? Ах, ты, оказывается, галантный кавалер, мой милый братец? Смотри, как бы я не начала ревновать, - герцогиня состроила лукавую гримаску, - Впрочем, я не против, так и быть. Развлекайся, сколько угодно. Учти только, что у тебя разбегутся глаза. Женщин в Париже хватает на любой вкус. Главное, что мое место в твоём сердце останется за мной, - тонкий пальчик Катрин легонько нажал на кончик носа юноши, а ее губы смеялись. Между ними поблескивали белые зубки.
Пуританки из мадам не получилось бы. Глупо считать, что надев облачение, ты меняешь свою природу. Люди не меняются. Никто из библейских священников не отличился воздержанием. Более того, она очень подозревала, что целибат - жестокое изобретение чопорных и желчных старцев, которые или вовсе уж позабыли, как сами были молоды, или действовали из зависти. Если ты лишь начинаешь жить и если ты полон жизни, и если Господь желает воздержания, зачем создал влечение плоти? Нет, Всевышнему это не нужно. Молодость неповторима. Она даётся лишь раз и ее нужно испить до дна. Зачем отказываться от наслаждения только потому, что служишь Богу? Если Господь видит, сколь прекрасно слияние двух молодых и полных страсти тел, то Он видит, что это хорошо.
Отредактировано Катрин де Монпансье (2017-09-03 21:26:24)
Бог дал женщине красоту, а дьявол — ум.
— Хулиган недавно был серьезно ранен. Собака Его Высокопреосвященства подрала ему заднюю часть тела. Доктор сказал, что кот чудом остался жив. Ему наложили швы. — выслушав про Бьянку, сестру его любимца, Луи поделился своей историей. Он нахмурил лоб и отвернулся, негромко продолжив. — Теперь дядя умер и я не буду заботиться об этой псине. Можете сами забрать ее, если хотите.
Молодой человек терпеть не мог кардинальскую собаку, она все хотела постоянно укусить его за ногу или за руку вовремя обеда, хотя он прикармливал ее даже со стола. Это гадливое животное оставляло свое дерьмо по углам резиденции, мучая несчастных слуг каждый раз постоянной уборкой. Но Шарль любил эту собаку. Луи же было наплевать на это существо. Его до сих пор грызла обида из-за кота и его увечий.
— О, неужели ты настолько ревнивая....и...лукавая? — отложив все беспокойство в сторону и отогнав мрачные мысли прочь, Гиз повернул голову и ласково чмокнул сестру в ухо, чуть, правда, не наевшись ее прекрасных волос. — Тогда я буду осторожен с выбором и сделаю его разумно. Как приеду в Париж, составлю компанию нашему Майеннскому. В отличии от Генриха и тебя я вижу его не так уж и часто.
Луи поежился. Стоя на одном месте, он уже ощутил, как постепенно промерзает начиная с ног.
— Ты умеешь играть в шахматы? Хочу тебя попросить составить мне компанию после церемонии. Я не смогу уснуть сегодня.
"Я боюсь, что дух кардинала еще не покинул эти места" подумал Луи, но не сказал этого вслух, опасаясь, что его обвинят в малодушии.
— Я знаю, что я буду скоро рукоположен в архиепископы. Лет через десять, а может раньше, скорей всего в кардиналы. Может, у меня будет шанс стать самим Папой?
Высвободившись из под одеяла, Луи встал перед Катрин, наклонился и мягко коснулся ее аккуратного носика своим, опуская веки.
— Чтобы не случилось, всегда верь в то, что я буду рядом, в твоем сердце, даже если моя телесная оболочка будет разлучена навсегда с моим духом. В таком случае я уговорю Небесного Отца оставить меня рядом с тобой. Мне не будет нужен никакой Рай или Ад если наша семья или ты все еще будете в опасности. — прошептал Луи протянув руку и прикоснувшись к щеке сестры пальцами. Стоило ему произнести эти слова, как его след мгновенно простыл на балконе. Лишь занавески слегка качнулись.
Нашлю я казнь, нашлю я меч - сказал Господь!
- Кошка и собака - дурное соседство, - изящная линия розовых губ мадам непередаваемым изгибом выразила скепсис, - непременно погрызутся, как Валуа между собой. Собака займет место на псарне, дорогой мой. Там ее быстро вышколят. У Анри есть любимый дог, но он идеально воспитан, - уверила Катрин, - Ты же знаешь, брат любит во всем порядок.
Святая правда, очень любит. В шутливых перепалках сестра беззастенчиво язвила великого и ужасного Гиза за его педантичность, тогда как сама дама, чего греха таить, не обременяла себя в мелочах. Как любая импульсивная и увлеченная натура, она вполне могла отвлечься и запамятовать, куда положила вещицу. Камеристка обнаруживала любимое зеркальце своей госпожи в одном конце особняка, четки в другом, а браслет в пустой конфетнице, ибо у Ее Светлости затекло запястье и она не нашла ничего лучше, как, полакомившись, кинуть украшение туда.
- В шахматы? Играю и говорят, что даже недурно. При дворе нет места тем, кто не в состоянии видеть на несколько ходов вперед, разглядеть в пешке будущего ферзя и поставить мат противнику раньше, чем тебя сожрут, - снизу вверх лотаринженка послала брату из-под ресниц выразительный взгляд.
На сей счет у госпожи де Монпансье имелись свои воззрения. Ей доставляло наслаждение видеть, как в последний момент, когда до победы остается один миг, мужская самонадеянность разбивается вздребезги о показную женскую слабость. Оружие, которым она владела безукоризненно. В шахматах и не только мадам сдавала бастионы и позволяла победу над собой, лишь когда хотела этого сама.
- У нас с тобою поле одного цвета, милый брат, но попрактиковаться никогда не дурно. Я с большим удовольствием составлю тебе компанию и скоротаю время.
Катрин оставалось надеяться, что ей удалось слегка развеять свинцовые тучи, окутавшие душу младшего из ее братьев. Младшего, ибо детей матушки от Немурского, которые оба были вылитый отец, от хохла на рыжей макушке до пальцев на руках, герцогиня почти не видела и не ощущала с ними никакого родства. Видимо, семя важней утробы, в которой оно растет.
Одна мысль свербила в темноволосой буйной головке и задавить ее никак не получалось. Мадам только что горячо уговаривала Луи оставить Реймс ради Парижа, но не могла ручаться, что сам он готов к этому. Он до сих пор жил в ином мире, другими мыслями была занята его голова. Сдюжит ли он в этом паучьем логове, где нужно уметь нанести удар до того, как нанесут тебе? Дядюшка, уж конечно, не посвящал его во все подробности своих дел. Тонкости его паутины можно было рукоплескать. Что же, крупная партия только начинается.
Эпизод завершен.
Отредактировано Катрин де Монпансье (2017-09-06 23:10:30)
Бог дал женщине красоту, а дьявол — ум.
Вы здесь » Vive la France: летопись Ренессанса » Рукописи не горят » Мой дядя самых честных правил. 1574 год, декабрь, Авиньон
